яйте, если хоть что-то показалось подозрительным. Стреляйте на подозрительный звук, не заходите в закрытую комнату, не высадив в нее рожок из ППС, и святой ленин вас, придурков, упаси верить в дружбу народов. Она будет когда-нибудь потом – а пока знайте: тут все мечтают вас убить. От мала до велика. Дайте им шанс – они убьют. Потому – никаких шансов врагу. Стреляйте первыми. Потом, после войны, будет другое время – но не сейчас.
Даже эти, прошедшие самый ад войны, казалось бы озлобившиеся, рано повзрослевшие парни и девчата – они очень плохо понимали такое. Уже после, в Италии, лично наш «жандарм», наблюдая, как и чему я обучаю гарибальдийцев, резко сказал мне наедине:
– Ты, придурок, хотя бы иногда думай, кому, когда и как что-то говоришь.
Тогда я этого не понимал. Но сейчас, в самом конце жизни – наверное, стоит признаться, что и я был среди тех, кто сеял зло. С самыми лучшими намерениями, желая спасти своих братьев по оружию – но тем не менее. Уверен, кто-то из моих «студентов» именно так и действовал – сперва в Берлине, потом в той же Италии, в необъявленной и вечной войне с бандитами и фашистскими недобитками, потом – в Китае, Африке, на Ближнем Востоке и черт знает где еще. Сначала стреляй – после будем разбираться.
В тот день нам нужно было всего лишь проверить пару домов. Нас не ставили на линию атаки – но в квартале, где мы расположились, иногда постреливали. Даже не снайперы, потому что обычно не попадали. Подозрительная дырка, ход в подвал – как уже много раз бывало, действия отработаны, «сейчас разберемся и пойдем обедать». Первым делом туда гранату, кто не спрятался, мы не виноваты. Даже шик был, рычаг отпустить, произнести «двадцать один» – это минус одна секунда, и тогда лишь кидать – мы все равно за стеной, а у немцев меньше времени, чтобы лечь. Валька шел первым, он кидает, за ним Скунс, прикрывает. Запал шипит уже – и тут в дырке показывается киндер лет восьми.
А «фенька» уже целую секунду в руке, еще через три рванет. Валька и сообразил, крикнул Сереге:
– Ложись! – гранату в угол двора, со всей силы, успел еще киндера пихнуть в подвал и сам рыбкой за кучу кирпича. Все сделал грамотно, я от соседнего дома видел. И Скунс тоже ворон не ловил, залег. Валька цел, немцы тоже (там в подвале целое семейство гражданских сидело, наружу нос боялись высунуть – «русские варвары» убьют). А Сереге Куницыну всего один осколок – в голову.
Разбирательства не было – всем все было ясно. И лежит сейчас наш Серега в Трептов-парке навеки под монументом. Цветы каждый год, девятого мая. День Победы здесь тоже девятое – и, наверное, не случайность, знал ведь товарищ Сталин, на какую дату подписание капитуляции немцам назначать! Ну а для меня лично, для всех нас, кто «из будущего», этот день был не конечной станцией, а промежуточной остановкой – знали мы, что не будет нам вечного мира! Снятся ли мне сейчас, уже на старости, кошмарные сны? Редко. Все мы – и те, кто пришел из будущего, и те, кто шел в новое будущее вместе с нами (как тот же «пиранья» Костя Мазур, до сих пор вроде бы не осчастлививший царство Нептуна своим визитом), повидали предостаточно дерьма и крови, чтобы не страдать выдумками подсознания. Нам и наяву хватало приключений. Знаете, как говаривал один джедай в некой выдуманной, но очень реалистичной книге: «Там, во сне, в сражении я все делаю правильно. В свой кошмар я попадаю, когда просыпаюсь».
Да, в этой реальности мы прошли не пол-Европы, а две трети ее. И обрели совершенно неожиданных союзников. Тогда из Берлина нас вдруг вызвали обратно в Италию: «дело политическое, товарищ Смоленцев», поскольку отношения с Католической церковью для СССР сейчас очень важны – оказалось, не забыл папа свое обещание, когда назвал меня «рыцарем» и сказал про награду. Орден Святого Сильвестра – всем, кто фюрера брал, четвертая, рыцарская степень, а кто из нашей команды еще и папу с острова вытаскивал, тем третья, командорская. Лазарев тоже «рыцаря» получил. И Лючия тоже стала «рыцарем», вернее «дамой». Ну, а что после было…
– Ради укрепления дружбы между СССР и Италией, Советское правительство положительно отнесется к браку между вами, товарищ Смоленцев, и Лючией Винченцо, при условии принятия ею советского гражданства.
Сам товарищ Сталин узнав, посмеялся и дал «добро». Сказал мне Мехлис, в присутствии папы и всех наших. Что, без меня меня женили уже? А Лючия, это услышав, сияет, как орденский крест на ее груди! Ну и что мне оставалось делать?
Так и получил я тогда – официальное звание «рыцаря», еще жену, с которой мы уже сколько лет (трое сыновей, две дочери, скоро и внуки будут), и еще от наших майорские погоны и второго Героя. Но недолгим был праздник – уже через неделю вылетели мы к новому месту службы. И завертелось…
Что было страшней, Отечественная война или то, во что мы вляпались после? Даже не со всеми этими конфликтами на половине шарика – это дело знакомое и где-то даже житейское. Наша земля, с которой мы так удачно (для всех нас… а вот для этого мира – вопрос, знаете ли) провалились в 1942-й – тоже та еще райская куща.
Перестройка СССР после войны – вот что стало настоящим кошмаром. Перестройка реальная, не тот фарс из наших времен. Очень многое, что потом, в годы горбачевской перестройки, все сильнее и сильнее портило жизнь Советскому Союзу – оно уже либо сложилось, либо начинало складываться в те самые годы, куда угораздило попасть нам. Начинало… но к счастью, не сложилось окончательно. И к счастью – как раз сейчас было с этим кому побороться. Я не одного товарища Сталина имею в виду. В том мире один автор-детективщик, бывший военный, прошедший первую Чечню – хорошо написал, что планы составляют мудрые генералы… но как все на самом деле будет реализовано, зависит только от солдат и офицеров помладше[123].
Но главным я считаю даже не то, что мы чуточку помогли переиграть Великую Отечественную. Без нас бы выиграли, как в той истории – и на победителей я насмотрелся! Делать из этих людей гвозди – сущее расточительство, из них и космические корабли делать не стоит. Самое главное – что в этой войне сложилось настоящее боевое братство самых разных национальностей. Сложилась, если хотите, мафия – в том смысле, что семья. Появилась весьма многочисленная прослойка тех, кто ставил своих боевых братьев выше клановых и родовых понятий.
И вот то, что таких людей выжило чуточку больше, чем в нашей Отечественной – наверное, самая главная заслуга нашего экипажа. И конечно, всех тех, кто нашу информацию принял и реализовал – мы-то сами по себе ни черта не сделали бы, так, утопили бы несколько водоплавающих железяк. После ведь было по-настоящему страшно – и плюньте в лицо тому, кто пишет книги про «попаданцев», одним махом крутящим колесо истории! Столкнувшись с тем, что началось в СССР после, мы впервые поняли, что не такие уж мы в этом мире крутые и всезнающие.
Средняя Азия. Прекрасная, благословенная Средняя Азия, где при толковой мелиорации можно снимать пару урожаев невероятно вкусных фруктов в год, где растет «белое золото» – хлопок, так нужный и в мирной, и в военной промышленности, где в земле лежит так много нужных элементов таблицы Менделеева. Проклятая и ненавистная Средняя Азия, где эта самая земля потребует от тебя полностью выложиться, прежде чем поделится своими сокровищами. Где революция, а потом и Гражданская война – изменили так мало… В той же соседней (всего-то через Каспий) Грузии еще в 30-х коммунисты считали нормальным наниматься прислугой к якобы бывшим князьям. Там все четко знали, что жить в нищете и прислуживании своим баям – это нормально. И не было никакой законности, кроме слов местных «аристократов». Помесь омерты, итальянского заговора молчания, и самой дикой средневековщины вроде работорговли и многоженства.
Формально война с этим началась еще до окончания Великой Отечественной – когда Сталин решил радикально перекроить республиканское устройство СССР. А фактически – изменения начались только после того, как в Ташкент, Бухару, Самарканд, Термез, Грозный, Тбилиси, Баку вернулись опаленные войной люди. Которые сказали «хватит!» – и лоб в лоб, кость в кость схлестнулись с прежним миропорядком.
Они стали самыми верными союзниками «инквизиции» Пономаренко – и сколько же их полегло в этой войне с дикостью Средневековья. Некоторые из наших тоже не вернулись с этого «третьего фронта». Мы были очень хорошими боевиками, очень, но конспирации нас почти не учили – это нам просто никогда не было нужно. Кое-что мы усвоили на фронтах Отечественной – но выдать себя за своего на улицах даже многонационального и многоликого Ташкента никто бы из нас не смог. Сейчас, после стольких лет, я понимаю, что по большому счету это их заслуга, что на территории СССР, уж извините за тавтологию, сейчас существует только СССР. Их, а не наша. Если бы в Грозном в сорок седьмом с нами не было Ильяса, «противотанкиста» с Южного фронта – черта с два мы вообще живыми бы остались, молчу уж про задание. Как и в Самарканде в сорок девятом – без улыбчивых близнецов, называвших себя Али и Олли (надо думать, кто-то из этих узбеков, земля им пухом, пересекался с союзниками, оттуда имечко и подхватил), лежать бы мне, и еще кое-кому, в безвестной могиле. А Львов в пятьдесят пятом (напомню, что нет в этом Союзе Украинской ССР), такой нарыв там вскрыли, благодаря старшине Степанюку (тот самый, с которого монумент в Берлине лепили, на дембеле после войны не усидел) и главстаршине Сергею Тюленеву (тоже тот самый, из «молодогвардейцев», которые в этой истории все живые, наши в Краснодон на три месяца раньше вошли), его наш контр-адмирал Большаков (в советской морской пехоте здесь столь же почитаем, как был дядя Вася в ВДВ там) лично в «инквизицию» рекомендовал. И даже в Белоруссии были этакие тихие омуты с прилагающимися чертями. Низкий поклон Косте Мазуру, которого таки прозвали «пираньей» (в кругу посвященных, в который его все-таки допустили со временем, ходило также прозвище «Костик из будущего») – мы-то просто выполняли очередное задание, а вот он бился вдобавок еще и за свою малую родину. И славно бился.