В дыму ничего было не разглядеть. И рвались снаряды, совсем близко, где-то впереди. А затем облако прошло – и Волль, глянув в оптику, истошно заорал водителю: «Назад!» Виттман возмутился было таким нарушением порядка, но посмотрев, закричал то же самое:
– Генрих, задняя! – понимая, что уже не успевает.
Наверху, на гребне выстроились русские самоходки – не «осы», а тяжелые, «сто двадцать два». И горели головные «кениги», включая командирский. Русские повторили свой фокус со «слепой зоной» за гребнем – только на этот раз роль перевала сыграл дым. Немецкие танки появлялись из скатывающейся вниз дымзавесы поочередно, малыми группами, отличные мишени на дистанции, с которой двенадцатисантиметровый калибр даже для «кенига» смертелен. И не было связи предупредить своих позади, ничего не видевших в дыму!
Страшный удар в борт – слава богу, в мотор! Водитель высунулся наружу и обвис, поймав пулю или осколок. Виттман не помнил, как он скатился из башни на землю, за ним Волль. Свист снаряда заставил броситься на землю, и они ползли, затем бежали назад, к своим. А после вдруг каким-то образом оказались среди рукопашной – и Балтазар Волль, лучший наводчик, какого Виттман знал, и просто отличный парень, три месяца назад бывший свидетелем на его, Михаэля Виттмана, свадьбе, хрипел с русским штыком в животе. Как убили заряжающего и радиста, Виттман не видел, потому что его самого в это время русский морпех, в рваном камуфляже, под которым была видна тельняшка, сбил наземь и уже готов был проткнуть штыком, как бедного Волля, – но рядом вдруг появились еще несколько фигур в форме ваффен СС, и началось что-то жуткое, сопровождаемое звериным ревом и отборной руганью на двух языках. Виттман, извернувшись ужом, вскочил и побежал, желая оказаться подальше от этого места. Нет, он не был трусом – честно отвоевавший пять лет. Просто ему везло, четыре года из пяти он ни разу не был подбит и воевал исключительно в танке – да и до того дважды покидая горящий «тигр», как-то сразу оказывался среди своих.
Ему повезло столкнуться с панцергренадерами «Нидерланда» и отступить вместе с ними. Вечером он уже пил в госпитале горячий кофе. «Легкая контузия, но ничего страшного, несколько дней побудете». Из сто первого батальона в живых осталось семнадцать человек – все, кто успел выскочить из горевших танков. В «Гитлерюгенде» и «Нидерланде» также огромные потери – а что вы хотите, там у русских оборонялась морская пехота, это настоящие бешеные дьяволы, да еще и обучают их по-особому, и русбой, и, рассказывают, русские применяют для учений особые красящие патроны[35] – в итоге в ближнем бою один русский морпех стоит двух-трех солдат ваффен СС. Может, еще кто-то выжил – поле боя осталось за русскими, вся подбитая техника, и раненые тоже. Остается надеяться, что русские проявят милосердие – хотя эсэсовцев они в плен не берут, но может быть, сделают исключение для беспомощных раненых?
И ясно, что одним корпусом не справиться. Сейчас вся Шестая армия сосредоточивается здесь, через два-три дня будет штурм. «Как раз вы из госпиталя выйдете, камрад гауптштурмфюрер».
И новые солдаты придут на место тех, кто сгорел в танках – мечтающие о подвигах, они так и не успеют поумнеть. Сядут в новенькие машины, только пришедшие с заводов – и все повторится сначала.
Подводная лодка U-1505.
Норвежское море – Атлантический океан.
Январь – начало февраля 1944 года
Это был не приказ, а приговор. Если бы на месте многоопытного Шнее был обычный командир лодки, без опыта штабной работы, интриг и бюрократии! А так оставался шанс если не получить Бриллианты к Рыцарскому кресту, то хотя бы остаться живым. Проникнуть в «русскую зону» и одержать там победу, показав, что ваффенмарине еще рано списывать со счетов. А то разговоры о том, что «бравые корсары фюрера» панически боятся совсем немногочисленного советского флота, не только не решаясь атаковать идущие в СССР конвои, но уже и не в состоянии поддержать свою же армию, избиваемую русскими под Тронхеймом, приняли уж совсем неприличный характер. По крайней мере, дорогой Шнее, фюрер отчего-то уверовал, что именно из-за этого англичане убеждены в полной немощи германского флота и могут решиться вторгнуться на континент. А кто у нас герой-подводник номер один, кому это дело по силам?
И плевать, что там в действительности сказал фюрер. Достаточно, что это – мнение высшего начальства. А однажды познакомившись с гестапо, Шнее совсем не горел желанием снова попасть туда за невыполнение прямого приказа. Вот только приказ может быть… нет, не отменен, но слегка дополнен. В нужную сторону – я герой ваффенмарине или нет?
В итоге, кроме U-1505 в русские воды идут U-450 и U-472 11-й флотилии из Бергена. Очень жаль, что не успеет присоединиться U-1508, завершающая на Балтике курс боевой подготовки – из-за русского наступления пришлось перенести район тренировки экипажей новых лодок из центральных районов моря в относительно безопасную зону у острова Борнхольм, для океанских субмарин там явно тесно и малы глубины. А выделить кого-то сверх этих двоих командование Арктической флотилии отказалось – Шнее подозревал, что и этих отдали, потому что считали аутсайдерами, кого не жалко.
И были недалеки от истины. Поскольку они были нужны лишь для того, чтобы отвлечь страшных русских. «Семерки» гораздо более шумны и заметны, а значит, Ужас в первую очередь слопает их. А мудрый и осторожный Шнее в это время успеет незаметно отползти в сторону. И конечно, если удастся потопить какое-то судно из русского конвоя, именно этих неудачников можно кинуть на расправу, чтобы никто не искал истинного виновника.
А если Ужас решится всплыть, чтобы взять в плен уцелевших с потопленных им «жертвенных барашков», и U-1505 окажется рядом, в удобном положении? Тогда и Бриллиантов будет мало – в дополнение к славе величайшего героя ваффенмарине! Но шанс на это исчезающее мал – вряд ли русский командир настолько самоуверен. Хотя сам Шнее на его месте… а отчего бы нет? Будем и это иметь в виду!
Удача явно покровительствовала им в этом походе. Сначала получилось беспрепятственно проникнуть в русскую зону, севернее острова Медвежий – для безопасности, заходили с запада, из района ответственности англичан. Затем при сеансе связи с берегом получили сообщение: «Вероятно нахождение конвоя – место… курс… скорость…» – что-то ценное, раз один транспорт в охранении крейсера и эсминцев? Но тогда и Ужас, с достаточной вероятностью, там!
Шнее недаром был хорошим штабистом. Рассчитав возможную точку встречи, он приказал передать приказ на U-450, более близкую из пары «ведомых». А сам, заняв позицию, велел соблюдать режим полной тишины, как под бомбами, выключив все, что можно. Если этот недоумок и трус Штрель с U-1506 прав, то Ужас не всесилен и не всеведущ, он обнаруживает «двадцать первую» не дальше, чем за две-три мили. А надводные цели видит и слышит намного дальше – и если он, Шнее, все рассчитал правильно, то конвой подойдет сюда как раз в тот момент, когда русская сверхлодка в его охранении заметит выдвигающуюся навстречу U-450. И у него, Шнее, будет не меньше получаса для атаки конвоя, оставшегося беззащитным (эсминцы в сравнении с Ужасом можно было в расчет не принимать).
Все вышло, как Шнее задумал. Шум винтов конвоя с северо-востока, хорошо выходившего под торпеды. Скоро надо решать, пропустить или рискнуть – а если самый страшный подводный враг уже рядом и слушает? Когда до цели осталось всего мили две, акустик доложил: контакт, очень слабый, быстроходная цель, пеленг 270! Шнее вытер пот со лба, похвалив себя за осторожность. Ужас был здесь, за спиной, он словно возник в море из ниоткуда – и на U-1505 услышали его винты лишь в тот момент, когда русский разгонялся на полный ход и еще не успел выйти из радиуса чувствительности немецкой акустики. Пеленг быстро сместился к югу и пропал. В направлении, откуда должна была подойти U-450 – упокой господь их души!
А цель была рядом. Два эсминца уже прошли вперед, прямо под торпеды U-1505 выходил огромный транспорт, едва ползущий на буксире у старого эсминца, за ним был виден крейсер. Шнее решил стрелять не «веером растворения», а прицельно, по форштевню эсминца, шесть торпед. И сразу после – отворот на запад и отход, сначала на максимуме, пока Ужас еще далеко, затем в полной тишине. Были слышны два взрыва торпед, но нечего было и думать задержаться, чтобы подвсплыть под перископ!
Взрывы глубинных бомб с эсминцев остались далеко за кормой. Море казалось совершенно безопасным, но Шнее не отменял приказ о тишине. Отключили даже машинки, гонящие воздух в систему регенерации, отчего в отсеках стояла удушливая атмосфера. Прошло уже несколько часов, все было спокойно.
– Может, включить вентиляцию? – спросил первый вахтенный офицер. – Иначе мы задохнемся сейчас без всяких бомб.
Шнее дал согласие. Через минуту все услышали крик акустика (вот как можно кричать шепотом?):
– Контакт, пеленг 80, это он! Идет прямо на нас!
– Выключить все к чертям! Курс 135 – и молиться.
Мы успеем сместиться чуть к юго-востоку. Но если он довернет влево, мы все покойники!
Слава богу, он отвернул вправо от нас! И снова пропал. Акустик не слышал ничего. Но мы все знали, что он здесь! И воздуха в таком режиме хватит ненадолго, ведь мы не пополняли его запас с начала охоты! Или Ужас нас заметит, или все задохнемся от углекислоты.
U-1505 ползла на юг. Теперь Шнее вполне понимал Штреля, испытывавшего такое в течение трех суток. Но если повезло тому трусу и неудачнику, то может, судьба смилостливится и над нами?
Через двенадцать часов акустик доложил о двух далеких взрывах торпед. Если штурманская прокладка была верна, то это примерно в том направлении, откуда должна была подходить U-472. Других целей в этом районе моря не было. Что «семерке» удастся победить Ужас, было бы сказкой – значит, последние почести героям, погибшим в море за Германию! А еще это значит, что русские там, далеко. И наш шанс спастись – отходить в прямо противоположном направлении.