Имена этих товарищей позже стали общеизвестны. «Кирилл» – Анатолий Бржезовский (Березовский), «Иванов» – Константин Фельдман, в пятом году оба числились меньшевиками. Так отчего бы их не вписать в легенду вождями восстания, а заодно и в большевики зачислить, чем они хуже матроса Матюшенко? Тем более что Фельдман при советской власти сделал карьеру, стал членом Союза писателей, и даже снялся у Эйзенштейна в том самом кино. И Бржезовский тоже после семнадцатого года стал «писателем, агрономом, советским деятелем». Биографии их опубликованы, и там даже упоминается, среди прочего, мелким шрифтом, что они на «Потемкине» были и участвовали. Вот только следственные документы говорят однозначно, они там приказывали, разница есть?
Причина скрывать участие этих товарищей? А вспомните поздравления японскому микадо «за победу японского оружия», посылаемые отдельными прогрессивно мыслящими представителями русской интеллигенции! Причем есть данные, что старались они не сами (хотя истинный русский интеллигент своему правительству и за бесплатно рад навредить), а по наущению японской и британской разведки (в те годы японцы и англичане это лучшие союзники и друзья). Так есть подозрения, что и эти два товарища тоже… а отчего им при советской власти это не припомнили? Так тогда миф пришлось бы разрушить, а это не есть хорошо. Да и за что собственно их репрессировать – если они, по партийной дисциплине, выполняли спущенный сверху приказ, ведь британцам куда легче было не на исполнителей выходить, а на вождей, как раз в Лондоне тогда и укрывавшихся от гнета самодержавия.
Какое отношение имеют японцы к бунту на «Потемкине»? Так по словам Саныча, мало того, что они отметились тогда в поддержке революции пятого года, еще и англичане были ведь с самураями заодно! И красный флаг над мятежным броненосцем имел цель исключить даже теоретическую возможность сформировать еще одну Тихоокеанскую эскадру, из Черноморского флота, даже если бы удалось продавить от турок пропустить ее через Проливы. Саныч, еще в конце девяностых, будучи в Питере, имел доступ в Главный военно-морской архив, да и после статья была, в каком-то журнале[77]. А теперь сравните с мифом, запущенным уже в двадцатые, когда события были совсем уж свежи! Так отчего бы на эскадре Рожественского не могло быть глубоко законспирированной большевистской организации? Кто-нибудь может достоверно доказать, что это не так? И если теперь политически правильным признан патриотизм – то кто еще, кроме матросов-большевиков и сочувствующих им офицеров мог бы оказаться в фильме подлинными героями, готовыми умереть за Отечество?
Когда засыпает природа
И яркая светит луна,
Герои погибшего флота
Встают, пробуждаясь от сна.
Они начинают беседу,
И, яростно сжав кулаки,
О тех, кто их продал и предал,
Всю ночь говорят моряки.
Знаю, что адмирал Рожественский не был предателем, продавшимся за японское золото, – но это считалось общепринятым в двадцатые-тридцатые, мне Видяев рассказывал, как ему про то в училище говорили. И в фильме в поражении виноваты изменники и японские шпионы – как там некий подозрительный тип азиатской внешности платит российским фабрикантам, «чтобы снаряды не взрывались», а те тут же бросаются подсчитывать барыш. А еще англичане – поскольку, оказывается, на каждом японском корабле был советник из Роял Нэви (что отчасти, правда, не на каждом, но были), который мог приказывать даже командиру (а это бред!). И вроде как раз в ту войну зверств к пленным было мало – а на экране японцы наших тонущих рубят винтами и расстреливают из пулеметов (с недавних «подвигов» фашиста Тиле списано?), а британец это фотографирует. Как и последующие забавы самураев, показывать на наших все же спасенных – приемы фехтования и остроту мечей. И вообще, как там изрекает адмирал Того: «Аматерасу отдала эти моря и земли в наше владение – и все прочие, кто там сейчас живут, должны или умереть, или уйти». А в Петербурге в это время празднуют какие-то именины кого-то из царской семьи, и Николай Второй делает в дневнике обычную запись: «день прошел обычно, я стрелял ворон». Ну а Цусима всего лишь досадное недоразумение, завтра о том забудем. «Царизм оказался неспособен решить задачу обороноспособности своей страны. Но пусть Япония не очень-то бряцает оружием. Она победила не Россию и русский народ, а насквозь прогнившую и предательскую царскую власть». Слова, сказанные в финале одним из героев, кто остался в живых и который, по намекам, «уйдет в революцию».
И шумом морского прибоя
Они говорят морякам:
«Готовьтесь к великому бою,
За нас отомстите врагам!»
Вопреки исторической правде? Так сколько уже было мифов, тех же самых времен – запущенных, когда было полно живых свидетелей? И оказавшихся поразительно живучими, потому что отвечали политическому моменту, и так действительно могло быть. Что Каплан (в жизни слепая, как крот) стреляла в Ленина, причем отравленными пулями. Что матрос Железняк был большевиком (а не анархистом). Что Чапаев утонул в реке Урал (а не умер от ран на берегу и был похоронен). Что Ленин укрывался в Разливе в шалаше один (а не вдвоем с «политической проституткой» Зиновьевым). Чем это хуже легенды о большевиках на цусимской эскадре? В то же время мы на удивление легко забываем чужое зло, будто его не было никогда. Помнит ли кто про английский концлагерь на нашей земле, остров Мудьюг, девятнадцатый год? А как в том же году британцы травили наших газами, в Карелии, у водопада Кивач? Про зверства японской военщины на нашем Дальнем Востоке в Гражданскую? Так что – равновесие, господа, и вы вылили на нас столько лжи, что не вправе обижаться, когда и мы сочиним про вас агитку, пусть и имеющую малое отношение к исторической правде. Для эффективного поднятия боевого духа личного состава – если благодаря ей боевая задача будет выполнена успешно и с меньшими потерями, то большего и не надо! Ну а после можно фильм и на полку положить, как детище эпохи. Интересный вопрос, правда самоценна – или же она не более чем средство для достижения главной цели, счастье и выживание нации?
– Ну, это слишком, командир, – возразил тогда Сан Саныч, – так можно договориться, что и Геббельс был прав!
– Нет, – отвечаю, – пропаганду можно считать, как взятие кредита доверия у народа. Сумел оправдать, даже солгав «во благо», тебе простят, победителя не судят. А не сумел, тогда предъявят к оплате, и с процентами – вообще верить перестав. Геббельс на том и погорел: нельзя же бесконечно поражения за победы выдавать! А тут – мы же знаем, чем завершится эта война, там за месяц управились, здесь вряд ли провозимся дольше. Ну а после – пусть битые самураи доказывают, как Керенский, что «я в женском платье не бежал», кто их станет слушать?
– На суше управимся, – заметил Саныч, – а вот на море будет проблема. Там, в августе сорок пятого японского флота по сути уже не существовало. А здесь он пока что даже после всех потерь вполне сравним, например, с британским. И что от него останется к следующей весне, это большой вопрос! И нас там нет.
План перехода «Воронежа» на Тихий океан существовал еще с весны. Подо льдами Арктики – в принципе, наши атомарины такое совершали, вот только давали за то командирам в мирное время боевые ордена! Уж очень гидрология там поганая, особенно на подходах к Берингову проливу, и мелководье, буквально на брюхе ползти между льдами и морским дном. Если случится что – тогда песец, помощи там даже теоретически ждать неоткуда. А теперь еще эта авария с реактором, и насколько она серьезна, никто в этом времени не мог дать ответ определеннее, чем Серега Сирый, а его мнение уже озвучено, и московским товарищам известно.
– Приказ поступит, придется идти. Но лично я никакой гарантии не дам, что дойдем. По-хорошему, после такой эксплуатации нам заводской ремонт энергоустановки нужен, в нашем времени. Здесь на Севмаше сделали максимум, что реально возможно – рентгеном просветили все, до чего смогли добраться, корпус нормальный, по арматуре нашли еще пару подозрительных мест, усилили и подкрепили. Но в реакторы влезть тут нельзя никак, и что там внутри, один Аллах ведает – сдохнуть может в любой момент. А это абсолютно реальный шанс в следующем выходе превратиться в настоящего «летучего голландца», мертвого и радиоактивного. Если работать накоротке, в Баренцевом и Норвежском морях, вблизи наших баз, то есть шанс, если что и случится, аварийный реактор глушить, тянуть домой на одном борту[78]. Под многолетними льдами – лишь молиться богу Нептуну.
Лично для меня оба варианта – командовать «Воронежем» или принять предложение Кузнецова – были равноценны. Тут и русский «авось» присутствовал, ну продержится техника еще недели две перехода, если до того работала месяцами – нам лишь бы подо льдами проскочить! И удовлетворение, что историю мы уже повернули по-крупному, и назад никак уже не открутить – так что и помирать не страшно, хотя жить, конечно, очень хочется. И желание довести боевой счет до сотни, а то все цифра «92» на рубке, а хотелось бы трехзначное число побед? Ну и наконец, хоть один полноценно утопленный вражеский линкор – а то недоразумение какое-то получается, «Тирпиц» англичане успели дотопить, «Айову» в официальный список включать никак нельзя, «Страсбург» флаг спустил, наши в Специю успели утянуть, «Шарнгорст» вроде как недомерок какой-то, а вот «Ямато» бы потопить или сразу оба этого типа? Ведь силен пока еще японский флот, даже очень – и пожалуй, по-прежнему сохраняет третье место в мире, после янки и англичан. И сколько там жирных мишеней? А главное, для меня роль командира атомарины была привычнее, чем работа комфлота, вести в бой разнородные силы флота этих времен– если не справлюсь, доверие не одного Николая Германовича, но и самого товарища Сталина не оправдаю, а это не дай бог!