– Швейцарские «гномы»? – произнес француз. – Если кто-то из непослушных обратится за кредитом к ним? Или там вы тоже?
– Пусть это вас не волнует! – отрезал американец. – Неофициально могу сказать, что у меня есть очень серьезные основания полагать, что в этой игре швейцарцы примут нашу сторону. Еще вопросы?
– Что делать с генералом? – спросил француз. – Или его…
– Мы не дешевые гангстеры, – ответил американец, – и к чему плодить мучеников? Когда все можно сделать по закону, юридически безупречно. «Сражающаяся Франция» это еще не государство, а «ко-беллетрент» временная структура периода войны. Теперь пришла пора установить наконец конституционный порядок, вместо какой-то сомнительной диктатуры.
– Генерал не согласится, – упрямо повторил француз, – и что тогда?
– А при чем тут он? – спросил американец. – Если Главным военным администратором Франции назначен Тассиньи? Формально должность, подчиненная генералу – но фактически именно он ответственен за порядок при обеспечении выборов в Учредительное национальное собрание. И как только он скрепит своей подписью Акт, что выборы проведены без нарушений – финита! Именно Учредительное собрание принимает временную Конституцию, частью которой будет положение о выборах в Законодательное собрание – то есть устанавливает правила игры. Тассиньи со своими войсками становится гарантом, подчиненным законной парламентской власти – ну а генерал, как говорят русские, «никто и звать никак». Конечно, ему будет предложена почетная отставка, со всеми положенными наградами, мундиром, и пенсией. Надеюсь, он будет благоразумен. Ну а если же он будет слишком упрям… Если Франция это цивилизованная страна, то в ней, наверное, водятся всякие террористы?
– Принято, – сказал француз, – сроки?
– Вчера! – заявил американец. – Чем раньше, тем лучше.
– Принято, – повторил француз, – но мы надеемся, вы тоже сдержите свое слово, пересмотреть наш приговор?
Американец пожал плечами. Решение принимать будет не он – а старшие члены Семьи, общим советом.
Банкирский дом Ротшильдов существовал уже пятьсот лет. И хотя когда-то единая Семья давно уже разделилась на кланы – американский, британский, французский и другие, – все они подчинялись крайне жесткой общей дисциплине и проводили единую политику в глобальных вопросах.
А французские банкиры никогда не считали своим долгом служение нации и государству. Вернее, они искренне полагали, что французская нация – это они и есть.
Анна Лазарева. Северодвинск – Москва.
Октябрь– ноябрь 1944 года
Ну что за жизнь такая – только привыкнешь, уже поворот! И все по-новому!
Был Севмаш – завод в городе Молотовске (в мире моего Адмирала – Северодвинск). Стал Севмаш – производственное объединение, фактически выведенное из подчинения наркомата судпрома, замыкающееся непосредственно на Москву. Включающий в себя не только собственно завод, но и предприятия в соседнем Архангельске. Занятые прежде всего мирной продукцией, но варящиеся с собственно Севмашем «в одном котле». У нас две первые подлодки нового проекта (пока еще не атомные) уже спустили, готовимся к закладке следующих, в работе серия пограничных сторожевиков. А в Архангельске на «малой верфи» по той же технологии, сваркой из секций, делают сейнеры, катера, буксиры. Пока только начали – но развернемся!
И всякие частные лавочки, артели вокруг нас. Поскольку, тоже нововведение, излишками фондов можно делиться – есть и на Севмаше производство гражданского ширпотреба, но лучше артелям все же передать? На заводе, пока малой серией, делают «снежные мотоциклы», снегоходы и холодильные шкафы – а дальше видно будет, в Архангельск передадим или артелям? Которые все же больше товар простой гонят – металлопосуду, топоры и лопаты, коньки и станковые рюкзаки, и вот ведь мода пошла, складные зонтики, как у Ленки, в подарок полученный от ее капитана! Самые простые, спицы пополам, концами вперед укладываются – у девчат стали очень популярны, особенно если не черные, а цветные, или алые, или хотя бы с алой каймой («алые паруса» на себя надевать, хоть что-то летящее, мужчин наших с моря встречая, уже в обычай вошло не только у нас, но и в Полярном).
И какая во всем этом должна быть роль партии? А товарищ Пономаренко приезжал в августе еще, после «дела Пирожковой», и нам объяснил:
– Партийно-политическая работа должна быть, как в армии. Там же замполит командира не подменяет? А лишь обеспечивает, чтобы человеческий фактор не мешал, а помогал процессу. Как – ну представьте себя подпольем, но без подполья. Что вы не сверху, из высокого кабинета смотрите, а снизу, от трудящихся масс, вам все видно, где какой непорядок, что улучшить можно. И вопрос ставить – обеспечить или устранить. Нет, Анюта, я не призываю вас лично у станка становиться, сам в кабинете сижу – но вот связь с рядовыми коммунистами для нас должна быть всем! И чтобы каждый знал – его в правом деле обязательно поддержат! Такая вот линия партии сейчас – и старайся ей следовать!
Я и стараюсь. Благо мое звание инструктора ЦК… хотя, как оказалось, оно в довесок идет к совсем иному! Особая комиссия при Комитете партийного контроля – члены ее по умолчанию получают и «корочки» инструктора ЦК ВКП(б), а при исполнении могут числиться по любому другому ведомству, НКГБ, НКВД, СМЕРШ, просто армия и флот, да что угодно! В отличие от ГБ и милиции, которые все ж обычно реагируют на уже совершенное преступление, мы должны бдить в постоянном режиме, высматривая непорядок в хозяйстве. И считается наша контора превыше всех прочих, «служба партийной безопасности»… ой, мама, это ж выходит, полный аналог немецкого СД! Даже номерные жетоны оттуда переняли – только герб, понятно, советский, вместо свастики с орлом.
Работы – непочатый край. И оттого, что нет формальных границ – еще сложнее. Ой, что бы я без своих ребят и девчонок делала, а так, у меня целая организация образовалась, в основном из тех, кто с нами в «шаолинь» ходит. Но также и студенты Корабелки (сделали все же с сентября полноценный Кораблестроительный институт, а не филиал Ленинградского – хотя самые тесные связи с ЛКИ остались), и люди с Арсенала, и из КБ Базилевского. Причем больше всего привлекает людей в нашей работе – именно то, что если ты предложишь умное, это сделают! И организацию труда в цехах пересматривали, и налаживали выпуск «малой механизации», и улучшали жилищные условия, и обеспечивали правопорядок на улицах. И то, о чем широкая публика не знала – в спорах между большими сторонами, как Севмаш и Арсенал, выступать третейским судьей!
И самообразованием заниматься – чтобы разбираться в предмете не как Кириченко. Понятно, что инженером я не стану, но хоть сумею правильно вопрос задать, а уж ответить тут есть кому! Жалко, что когда-то в университет на филфак поступала, надо было на матмех, а лучше так в ленинградскую Корабелку, если бы знала – а впрочем, если бы не мой немецкий, как знать, может, и жизнь моя вся повернулась бы иначе, не прошла бы я жестокую школу в оккупированном Минске, не взял бы после меня дядя Саша в «Рассвет», не встретила бы я своего Адмирала. Страшно становится, как представлю… и пусть сейчас он далеко от меня, но вернется же, и мы снова будем вместе!
Юрка вернулся в середине сентября. Оказывается, он тоже числится в «инквизиции», Пономаренко постарался – войны пока нет, так что подводный спецназ обойдется без товарища Смоленцева. А он забрал Лючию и исчез. Куда – для всех тайна, и лишь я знаю, что в Италию. Вернется, расскажет. Пока итальяночка еще в форме, может перелет вынести нормально. А вот мне – сложно уже!
Платье мне Лючия сделать успела. Клеш сразу от плеча, «венецианского» покроя – а по мне, здорово похоже на русский сарафан. Девчонки смотрели, оценивали – и кто-то захотел такое же! Все ж наш привычный стиль – талия стянута, юбка-солнце, больше худеньким, стройным подходит, ну таким как Ленка еще туда-сюда, а если фигура плотная, коренастая? А так полнота складками скрадывается, малозаметна совсем. И если клеш не солнце (хотя Лючии интересно, как такое выглядеть будет), а лишь полу, то расход ткани выходит даже чуть меньше, чем на прежнее «пышная юбка, облегающий верх».
Ткань брали у «мистера шимпанзе». Который никаких проблем нам не доставлял, сидел смирно, в очередной раз отдав нам ящик барахла, в обмен на тщательно подобранную информацию. А после вдруг предложил мне пообедать в «Белых ночах» (это уже не столовая, откуда этого же мистера американского шпиона уже дважды избитым выносили, а настоящий ресторан, московским под стать). Ладно, посидим – это мой город, в «Белых ночах» я всем хорошо известна и полномочия мои тоже, диктофон в сумочке, после доклад будет дяде Саше, как положено. А главное – мой Адмирал про мистера знает, и ревновать понапрасну не будет![93]
– Вот и все, игра окончена, – сказал мистер, и с облегчением, и с каким-то надрывом, – вы, миссис Лазарева, или как вас там по-настоящему, добились своего. Ну а я, наверное, стал слишком русским за почти два года здесь. Это ведь у вас сказано, «работает, и не трогай», или «не буди лихо, пока тихо»? Американец так бы никогда… но вот сколько я уже попадал в ваш госпиталь, пытаясь тронуть и разбудить, четыре раза?
И залпом выпил стакан водки. Не хватает мне еще с пьяным время тратить – сразу позвать патруль?
– Челлендж, – сказал мистер Эрл, – истинно американская идея, это не успех. И даже не «каждый чистильщик обуви может стать миллиардером», это не более чем профанация, лишь часть идеи. Челлендж – это то, что мы унаследовали от пионеров Америки: Бог, судьба, жизнь, да что угодно, посылает нам испытание, которое мы должны преодолеть. И каждый взятый барьер – это Цель, сама по себе. Все, что нас не убивает, делает сильнее. Потому мы не вспоминаем с ужасом свою Депрессию, когда у нас в Штатах умерло от голода несколько миллионов человек, точные цифры, наверное, мы не узнаем никогда. Но выжившие – не плачут, а гордятся, что оказались сильнее судьбы! А успех – лишь одна, видимая сторона. Вам, русским, этого не понять. Хотя бедствий у вас побольше – но вы к ним относитесь, как к чему-то привычному: отбились, выжили и ладно! А мы – закаляемся, становимся сильнее. Так гордитесь, миссис Лазарева, – вы поставили мне барьер, который я одолеть не мог. Больше того, вы согнули меня, заставили опустить руки. И слаб человек – я принял вашу игру, мне совсем не хотелось иначе быть отозванным и сброшенным куда-то во Францию, где гестапо вовсе не будет со мной так же деликатно, как ваши якобы бандиты. Хотя в одном случае виноваты британцы – ну я им этого не забуду! А теперь все – меня отзывают, с неудовольствием! Зато очень скоро на мое место приедет кто-то другой, если уже не. Посмотрим, как повезет ему.