И итальянский народ такое приветствует! Слова, завершающие статью: даже жаль, что Италия сейчас не монархия, вот бы нам такую королеву!
– Тварь! Убью! Весь твой род!
Еще одна карикатура – большой и грозный дон замахивается палкой на маленькую беззащитную старушку (подонки, и это уже перемывают, что старшая среди арестованных, какая-то троюродная бабушка в возрасте за девяносто лет). И второй рисунок рядом – тот же дон, в позе лакея, выслушивает Лючию, указывающую ему повелительным жестом. Да что творится, куда катится мир – над ним, почтенным членом общества (а что более почетно на Сицилии, чем мафия?) издевается девчонка? Не обвиняет, не спорит, не пытается что-то доказать – а просто втаптывает в грязь, выставляя полным ничтожеством? Или же она не сама, а кто-то за ее спиной? Например, Церковь – а ведь похоже на правду! Из его слов, сказанных совершенно невсерьез, намеренно раздули пожар – и ведь с его, Калоджеро, стороны, будет глупо что-то опровергать! Проклятый Ватикан, чертовы святоши – улыбаясь в лицо, втайне плетут интригу! И ведь не поступишь с ними, как Достлер – свои не поймут!
Хорошо, что кабинет и личные покои дона не пострадали. Вилла превратилась в крепость – капитан Манфреди, оглядев укрепления, заявил, что берется выдержать здесь штурм пехотной роты полного состава, даже если у атакующих будет пара-тройка танков или броневиков. Не беспокойтесь, мой дон – герой Сталинграда готов умереть за вашу честь! Что ж, отец, которого Калоджеро знал когда-то, мог бы гордиться таким бравым сыном!
После обеда приехал мистер Веддел, представитель Госдепа США, де-факто посол в Свободной Италии[102]. Произнес дежурные слова сочувствия, а затем как окатил Калоджеро ведром ледяной воды:
– Синьор Виццини, вам не кажется, что вы слишком заигрались в вендетту? Мы не возражаем против вашей сицилийской специфики, но лишь до тех пор, пока она не мешает нашим интересам. При всем уважении к вам от некоторых господ из Штатов, нам совершенно не нужен сейчас конфликт ни с СССР, ни с Ватиканом. Вы не находите, что определять политику европейского государства и управлять делами мафиозной «семьи» это разные вещи? Неужели вы не видите что вас просто провоцируют реагировать, подобно недалекому бандиту – и вы на все эти провокации поддались! Уважая ваш труд по сдерживанию коммунистической угрозы, я бы все же советовал вам, коль вы не способны действовать деликатнее, уйти из политики, пока не поздно. Уезжайте на Сицилию, или даже в Штаты, у вас достаточно средств, чтобы безбедно прожить остаток своих дней. Иначе же – боюсь предсказать, какие новые указания относительно вас я получу из Вашингтона!
Деликатнее?! Да «недалекий бандит» не стал бы вежливо говорить с отцом этой стервы, а велел бы убить, с особой жестокостью… жаль, что я не сделал этого тогда! Уехать в Штаты, из родной Италии? Тут мои корни, тут меня помнят и знают, тут я – дон! А в Америке даже такие, как крестник «Лаки» Лучано, будут по старой памяти улыбаться – но к бизнесу не подпустят! А на Сицилии – не смешите! Там не только русские, там и его, дона, преемник, скорее всего предпочтет убрать лишнюю фигуру с доски, еще и Каморра достанет! Уже докладывают, что неаполитанцы войной против русских (да еще с Церковью вместе) очень недовольны – одно дело, местных левых усмирять, и совсем другое, всерьез воевать с советским осназом и обученными им гарибальдийцами. И ведь основные потери в этой, абсолютно ненужной бывшей Каморре войне нести придется не сицилийцам, так, может, дон Задница специально лезет в драку, чтобы нас еще ослабить, а после мир заключить, и опять за наш счет? Причем слухи эти – вовсе не газеты распространяют, ситуация уже на грани бунта. Ничего, дайте лишь с этим делом закончить, я до вас доберусь, всех смутьянов в порошок сотру!
На следующий день телефон зазвонил снова. И уже другой голос сказал:
– Третье предупреждение. Прячь задницу немедленно, если хочешь жить. И после жди – скоро будем.
Дон крикнул секретарю и охране:
– Тревога! Всем к бою – они идут!
«Солдаты» браво заняли позиции, изготовившись к отражению атаки. И тут на виллу стали с воем падать мины. Как позже выяснилось, русские притащили три 120-миллиметровых миномета (немецкого изготовления, и тут улик нет) и поставили на соседнем холме. После первых пристрелочных, тяжелые мины ударили по крыше, по постройкам, по двору, разрывы вставали среди бестолково мечущихся «солдат» Семьи. Когда все стихло, и дон выбрался из подвала, то увидел разбросанные трупы, много лежащих тел, из шестидесяти охранников погибло больше двадцати, еще больше были ранены. Несколько мин попало в дом, второй этаж был сильно разрушен – если бы не телефонный звонок, он мог бы уже беседовать с апостолом Петром! Но это было лишь последнее предупреждение – проклятие, играют с ним, самым уважаемым человеком на Сицилии, как кошка с мышью!
Дальше было постыдное бегство. Как говорят соседи-корсиканцы, если имеешь врагов, надо выбирать между тремя S: schiopetta (ружьё), stiletto (кинжал), strada (бегство). Оставалась надежда, что русские не станут пытаться убить его немедленно после последнего предупреждения – приличия ради должно пройти какое-то время! Но кто знает безбожников – может, они затеяли все, чтобы выманить его, дона Кало, из хорошо охраняемого дома, чтобы напасть в пути? С чувством облегчения Калоджеро наконец вселился на последний этаж отеля «Везувио», расположив охрану в соседних снятых номерах. Говорят, что русские сентиментальны и щепетильны, они не станут даже ради уничтожения врага массово убивать непричастных – дон слабо верил в это, представляя, как бы поступил он сам – но что еще оставалось?
Даже в ресторан спускаться было опасно. Обед доставляли прямо в номер, и Калоджеро решил, что спать сегодня будет с пистолетом под рукой. Но ничего не произошло до вечера, когда доверенный «лейтенант» доложил дону, что к нему приехал гость из Рима – такой, не принять которого было решительно нельзя!
– Счастлив видеть ваше высокопреосвященство! – почтительно приветствовал дон Калоджеро кардинала-архиепископа Палермо Луиджи Лавитрано, с низким поклоном целуя его перстень. – Простите, что не могу оказать вам должного гостеприимства, как было бы в моем доме в Вилиальбо. Желаете бокал вина или, может быть, прохладительного?
– Желаю узнать, окончательно ли ты спятил, сын мой, или есть надежда на твое излечение – ледяным тоном осведомился кардинал Луиджи, сбрасывая прежнюю маску доброго старичка. Сейчас перед доном сидел политик, один из тех, кто был реальной властью на Сицилии, на протяжении десятилетий, – и давай не будем тратить время: у нас его не слишком много, а у тебя и подавно!
– Но, ваше высокопреосвященство, – произнес быстро взявший себя в руки глава мафии, – позволено ли мне будет узнать, в чем я, на ваш взгляд, провинился? Возможно, вы имеете в виду эту русскую шлюху, Лючию?
– Прекрати корчить из себя идиота, – холодно сказал кардинал, – или мне сейчас встать и уйти? Тогда другие станут разгребать кучу дерьма, которую ты всем нам подложил – и не обижайся, если твоя жизнь и судьба в этом процессе никого волновать не будут! Да, речь идет о синьоре Лючии, национальной героине Италии – интересно, каким местом ты думал, приказав избить ее отца, угрожая вырезать весь ее род? Чем ты думал, кретин, предлагая синьору Винченцо развести свою дочь с ее законным мужем – после того, как их сочетал браком его святейшество? Или синьора Лючия права, и ты думаешь исключительно задницей?
Дон Кало идиотом не был – такие не становятся донами мафии, равно как и трусы, как и слабаки; его подводил неистребимый провинциализм, ограничивавший его кругозор сначала родной округой, а затем масштабами Сицилии – провинциализм, к беде дона, дополненный практически полным отсутствием образования. В первый миг он даже побагровел от ярости – никто из тех, кто смел его оскорбить, не остался в живых, именно благодаря своей силе воли, бешеному желанию вырваться из бедности, смелости, житейской мудрости и крестьянскому практицизму, а также, не в последнюю очередь, неумению и нежеланию прощать обиды – паренек из бедной крестьянской семьи сумел стать одним из самых могущественных людей Сицилии. Однако же не столько умом, как звериным чутьем матерого волка, дон почуял, что кардинал-архиепископ Луиджи не столько желает оскорбить его, сколько находится в состоянии холодного гнева за ошибку, поставившую под удар нечто очень важное. Но в чем эта ошибка заключалась, дон Кало решительно не понимал!
– Ваше высокопреосвященство, надеюсь, вы простите мне мою необразованность, – но я не вполне понимаю, в чем именно заключается моя оплошность? – эти слова дона Калоджеро можно было отправлять в парижскую палату мер и весов в качестве эталона почтительности.
– Как, по-твоему, сын мой, что такое сталинизм? – вопрос был задан тоном на пару градусов теплее прежнего.
– Это русский большевизм – под руководством маршала Сталина, – дон Кало был искренне удивлен такому странному вопросу.
– Это порядок, при котором мечта становится явью, – сказал кардинал, – например, маршал Жуков, что принимал у немцев капитуляцию, сын крестьянина. Начальник советского Генерального Штаба, маршал Василевский – сын бедного сельского священника (у ортодоксов священники низшего ранга имеют право вступать в брак). Любой, если он умен, образован, смел, талантлив, может достичь вершины – паровозный машинист стать министром[103], сын крестьянина или счетовода стать генералом. Ты знаешь, что сейчас в СССР большинство инженеров, офицеров, врачей, учителей – дети крестьян и рабочих? В эту войну русские дрались насмерть, вовсе не из страха перед наказанием или желания награды: нет наказания хуже смерти, и зачем награда мертвецу? Но русские шли даже на верную смерть ради будущего своих детей и внуков – зная, что если их сын будет так талантлив, храбр и трудолюбив, как маршал Василевский, то именно он будет начальником советского Генштаба, а не потомок славных предков герцог Аоста, не могущий похвастаться ничем кроме родовитости. Ты все понял?