езнравственная, и на всех других мужчин смотрю равнодушно – но мой рыцарь лишь дотронется до меня, и во мне будто огонь внутри, и мысли самые грешные и сладкие! И прости меня Боже, я не могу иначе!
Небо серое, тучи над самыми крышами быстро бегут – вот-вот прольются дождем. Но это последний наш день в Риме, хочется обойти все знакомые места. От Колизея, мимо Форума, к Венецианской площади. Дальше, через Торре-Арджентино, мимо церкви Сант-Аньезе-ин-Агоне, и по проспекту Виктора-Иммануила, до набережной Тибра, замок Святого Ангела на том берегу. Здесь очень ветрено, вода в Тибре волнуется, как море – вижу, как на мосту у какой-то синьорины уносит в волны шляпку, такую же как моя! Мне сразу не хочется на ту сторону (мадонна, надеюсь, Господь мне простит, что мы не пойдем к собору Святого Петра), и мы поворачиваем направо, к Мавзолею Августа. Ветер пристает ко мне, будто в обиде, треплет и рвет как в наказание, готов сдуть с меня не одну шляпку, но даже пальто вместе с платьем, о ужас, кажется, я буду раздета сейчас, прямо в объятиях Юрия, целоваться хочется невтерпеж! Наконец мы уходим с набережной, свернув возле музея Наполеона к фонтану Четырех Рек – в узких улицах дует меньше, могу наконец отпустить шляпу и не ловить взлетающие полы пальто. Рим, мой Вечный город, наверное, ты сердишься на меня за то, что уезжаю – но я люблю тебя, и обязательно вернусь сюда снова. Вместе с сыном или дочерью – кто у меня родится?
Да, с доном Вонючкой вышло смешно. Когда его уличили в ереси, деться ему было некуда – раскаяние и покаяние, крокодиловы слезы! После чего Трибунал занялся уже кардиналом Лавитрано, вот только я подробностей не знаю, допущена к высшим церковным тайнам не была. Было в итоге объявлено, что кардинал слагает с себя сан и удаляется для размышлений в один из отдаленных монастырей. Дона Грязнозадого хотели туда же – но тут советские товарищи с папой переговорили и нашли решение, к удовлетворению всех сторон (ну кроме дона, конечно).
За угрозу убийством гражданке СССР, по советскому закону, наказание положено. За незаконное лишение свободы тех, кого Советский Союз объявил под своим покровительством, тоже. А гарибальдийцы обещали дона Дерьмо отправить туда, где «подобное к подобному». Так и договорились, что его этапируют в СССР, где уже советский суд даст ему лет пять лагерей, причем, как обещали из Москвы, «он весь срок будет сортиры чистить». После чего его депортируют в Италию, где тоже вольны наказать его как пожелают. Чтобы не мученик вышел, а посмешище!
А за нами опять толпа – человек десять. То ли люди отца Антонио, то ли снова добровольные охранники, то ли просто зеваки. Хотя мой рыцарь поглядывает с тревогой, не за себя, за меня боится. Но я-то знаю, что сейчас в Риме даже заговорить на сицилийском наречии опасно – побьют!
Вступаем на Венецианскую площадь, идем мимо базилики Сан-Марко. На открытом месте ветер налетел, шляпку с меня сорвал! Печально смотрю, как ее кружит в воздухе, и уносит вдаль. Так те, кто за нами шли, ловить ее кинулись, все вместе! А если бы это на набережной случилось, или на мосту, неужели бы кто-то в воду прыгал?
– Надо было на берегу ее отпустить, – с улыбкой говорю я моему рыцарю, – ведь шляпа в Тибр, это больше, чем монетка в фонтан?
Целуемся, тем более наконец мы остались одни, публика отвлеклась! Ветер раздувает на мне пальто, треплет и путает волосы – но вот какой-то молодой человек уже спешит мою шляпу вернуть. Лицо его кажется мне знакомым – один из тех, кто брал у меня интервью? Представляется, да, он из газеты «Унита», называет свое имя, ничего мне не говорящее, – но мой Юрий оживляется, будто приятеля встретил? Заходим в кафе, тем более что дождь наконец начался.
Мне любопытно, откуда мой муж знает этого человека. Спрашиваю, не сражался ли он в Третьей гарибальдийской? А может, мы в Специи встречались, в военном порту? Молодой человек смущается еще больше и отвечает, что не воевал, от службы королю был освобожден по здоровью, а как пришли немцы, то сразу попал в концлагерь, вместе с братом Чезаре, и был освобожден, когда наши вошли в Рим. Однако же его манеры и разговор показывают образованного человека? Да, было – семинария, учительство в сельской школе, и три года Католического университета в Милане. Ну а сейчас работа в газете итальянских коммунистов, и сам собирается в ИКП вступать.
И тут мой рыцарь достает блокнот и просит этого невзрачного молодого человека дать автограф! С абсолютно серьезным видом говоря:
– Угадывать у меня иногда получается – может, цыгане в роду были? Не быть тебе ни солдатом, ни инженером, ни музыкантом – а вот писателем, получится! Не только для взрослых, но и для детей – раз учителем был. Ты только пробуй, пиши, и не бросай. Может, и свидимся через несколько лет, когда снова в Италии буду. Мы ведь не раз еще сюда приедем, так ведь, Галчонок? – это уже ко мне обращаясь. – Имя это запомни, может быть, помочь понадобится хорошему человеку.
Я ничего не понимаю – вот никогда муж мне о таком своем таланте не говорил! Но и на шутку совсем не похоже. А про нас он может так сказать, как долго мы вместе проживем, пока смерть нас не разлучит, и сколько у нас будет детей? Смотрю на листок, где написано – Джанни Родари. И думаю, что обязательно расспрошу моего рыцаря, самым настойчивым образом – по пути в отель, а то ведь и у стен там есть уши?
А Юрий лишь отшутился:
– Я не провидец, Галчонок. Что-то вижу, что-то нет. Например, что вместо Принца Лимона будет, наверное, король Навозная Куча. А мы с тобой проживем долго и счастливо – вот цель я поставил, как и наш адмирал, дожить до девяносто первого спокойного года[110].
Из переписки Госдепа США с представителем в ЮгоИталии Ведделом
Г: срочно уточните политическую ситуацию. Возможно ли поставить у власти какого-нибудь решительного генерала, или иное, лояльное нам лицо, способное обеспечить порядок?
В: такой фигуры, имеющей авторитет у электората, нет. Удержать же власть силой не представляется возможным, по причине слабости югоитальянских вооруженных сил, т. н. Корпуса карабинеров. Пятидесяти тысяч солдат, вооруженных исключительно легким стрелковым оружием, с крайне низким боевым духом и дисциплиной, явно недостаточно, чтобы сохранить порядок при неизбежном возмущении населения, без задействования Армии США. Мы возьмем на себя работу карателей?
Г: обеспечьте проведение пропагандистской кампании, за победу в выборах дружественных нам сил. Срочно сообщите смету требуемых расходов.
Ватикан.
7 ноября 1944 года
Над Римом сверкал и гремел салют. Народная Италия праздновала – самый великий день, не только для русских товарищей, но и для коммунистов всего мира. А в одном из покоев Папского дворца, за наглухо закрытыми окнами и дверьми, сидели три почтенных пожилых синьора.
– Коммунизм это религия, – сказал его святейшество Пий Двенадцатый, – хотя русские, в своей безбожной традиции, этого официально не признают. Интересно, как скоро это случится?
– А это имеет значение? – спросил викарий иезуитов де Буан. – Мы уже признали братской Церковью тех, кого еще недавно считали схизматиками. Мы приветствовали в Стамбуле – вернее, уже Царьграде – освящение собора Святой Софии, несмотря на возмущение мусульман. Уже идут разговоры, что Сталину удалось то, о чем не мечтали и русские цари, собрать все три Рима под своей рукой! Нам еще и коммунизм признавать братской верой?
– Если потребуется, признаем, – ответил папа, – пока не разберемся, с чем мы имеем дело. С еще одним Фатимским пророчеством, или кознями Того, чье имя не называют? Лично я склоняюсь к первому, учитывая факты. Как вы знаете, во время своего пленения я имел разговор с неким господином Рудински, и то, что он сообщил, даже обрывками и намеками, очень меня заинтересовало! Также вам известно, что поскольку Церковь была привлечена маршалом Сталиным к сбору обвинительных материалов для большого процесса, который вот-вот начнется в Штутгарте, то наши люди имели возможность ездить в Германию, и им удалось удостоиться с герром Рудински более подробной беседы. Он был нам врагом – но безусловно, хороший контрразведчик и умеет собирать факты. Вот здесь, в этом документе, краткий перечень случаев, которые никак нельзя объяснить иначе, что русские знали заранее и были готовы. И это, повторяю, лишь малая часть – где удалось однозначно отсеять любые иные причины. Прочтите внимательно, брат де Буан. Полагаю, что брату Жиле все это уже известно, это ведь его люди собирали материал.
Молчание. Шелест бумаги.
– Убедительно, – заметил наконец иезуит, – но полагаю, ваше святейшество, это еще не вся истина?
– Не вся! – ответил папа. – Герр Рудински убежден, что в предвидении замешана Русская Церковь. Выглядит логично – вот только ее иерархи, с которыми мы все встречались не раз уже здесь, в Риме, ничего не знают о Пророчестве! А ведь признать его повлекло бы громадный рост авторитета РПЦ, замалчивать же нет никакого смысла! Однако священнослужители, кто по своему рангу обязаны были что-то знать, пребывают в неведении! Или еще интереснее, говорят о неожиданных поворотах, исходящих от самого маршала Сталина, или его ближних доверенных лиц! Что весьма правдоподобно: явись пророчество к русским большевикам, они, осознавая себя пока еще государством и партией, но не Церковью, как раз могли все засекретить, «из государственных соображений». И как мы видим, Сталин отнесся к открывшемуся предельно серьезно – вплоть до изменения внутренней политики, если уж в отдельных провинциях дошло до отмены колхозов! А также отказу от догм, невозможному для ортодоксального марксиста, как, например, диктатуры пролетариата (взгляните на страны Восточной Европы, да и на Германию, и нас), монополии коммунистической партии, обязательной экспроприации частной собственности. Вы не станете отрицать, что Россия сейчас совершенно не похожа на ту, что была еще десять, даже пять лет назад? И советские не мечутся в неуверенности, а напротив, последовательно идут к какой-то четкой цели. Вопрос – к какой? Что им открылось?