– Позвольте побыть «адвокатом дьявола», – сказал иезуит, – чем эти реформы отличаются от, например, введения нэпа? Или его последующего упразднения?
– А как вы объясните, например, такой факт, – вступил в разговор Мартен Жилле, магистр доминиканцев, – на который обратил внимание герр Рудински. Общеизвестны кадры русского фильма «Обыкновенный фашизм», однако установлено, что они не могли быть сняты в нашем времени! Особенности местности и архитектуры, совпадение в подавляющем большинстве случаев, вплоть до портретного сходства попавших в кадр персонажей – и строения, еще не построенные, а лишь планируемые к постройке, а на экране уже есть?
– Положим, слова какого-то немца еще не доказательства?
– Не доказательства, – согласился доминиканец, – а вот снимки, сделанные в Бухенвальде моими людьми, и сравнение их с кадрами фильма, это уже улики! Отклонений немного, так что неудивительно, что русские их не заметили, тем более в спешке получить крайне необходимый тогда и немедленно политический результат. Но они есть, и никак не могут быть объяснены.
– То есть, братья, примем с высокой степенью вероятности, – подвел итог папа, – Сталину каким-то образом ведомо будущее. А вот что пришло ему откровением и в какой форме, это и предстоит узнать. Какие выводы он сделал и к какой цели стремится? Согласитесь, что если мы имеем дело с Божественной Волей, то крайне опрометчиво с нашей стороны было бы идти против? Это и есть, на мой взгляд, главная причина, по которой нам необходим союз с русскими – по крайней мере до того, как ситуация прояснится? И следует решительно пресекать попытки глупцов и интриганов, вроде кардинала Лавитрано, втянуть нас в войну с совершенно неясными перспективами. Есть возражения?
– Принято, – согласился иезуит, – и еще, возможность распространить влияние нашей Церкви еще и на Россию… Если русские коммунисты настолько терпимы – а более вероятно, готовы принять нас как противовес православию? Сами в то же время не считая нас конкурентом, поскольку еще не признают себя верой и Церковью.
– Еще одно обстоятельство, – сказал папа, – герр Рудински прав: должна быть какая-то организация, структура, орден Посвященных. Если только откровение не явилось самому маршалу Сталину, что маловероятно. Есть сведения, что все у русских началось с Севера, причем с моря. В Москве мы слышали, опять же слухи, что некие моряки с Северного флота вдруг стали необычно приближены к высшей власти. Синьор Жилле?
– Анна Лазарева, достоверно имеющая высокий ранг в русской Инквизиции, именуемой также «Рассветом», супруга известного вам адмирала Лазарева, – сказал доминиканец, – и Смоленцев, как удалось установить, тоже служил на севере. Неужели наша национальная героиня, его супруга, пока еще истинная католичка, не знает ничего?
– Исповедуясь, она утверждала именно это, – развел руками папа, – вполне вероятно, что ее пока не посвятили, оставив «ассоциированным», пока еще не «нумерарием». Если предположить, что «Рассвет» и «инквизиция» это разные вещи? Или все-таки названия одного и того же?
– Возможно, частичное совпадение? – предположил иезуит. – Не все «инквизиторы» посвящены в «Рассвет», и не все члены Ордена посвященных, инквизиторы? Следует ли понимать, ваше святейшество, что никаких форсированных мер по добыче информации мы предпринимать не будем?
– Не уподобляйтесь светским властителям, – ответил Пий Двенадцатый, – нам не к лицу торопиться. Мы все узнаем в свое время – завтра, через год, через полсотни или сто лет – но неизбежно. Ибо чудо Господне, как и, увы, происки врага рода человеческого не могут остаться достоянием властей земных, и ни самый узкий и преданный круг посвященных, ни самые совершенные двери и запоры не удержат такую тайну. Лишь Церковь, истинное Тело Христово, способна обрести и удержать знание о Чуде и понимание его смысла. И мы, смиренные слуги Господа, должны быть готовы к этому мгновению, когда бы оно ни наступило. Брат Мартен, полагаю, именно вашему Ордену, в одном из монастырей или в более безопасном убежище предстоит подготовить место и служителей для вновь образуемой Малой Коллегии Верховного Трибунала Апостолической Сигнатуры, управлять делами коей мы полагаем разумным назначить брата нашего, кардинала Клементе Микару, знающего дела как на Западе, так и на Востоке. Суть нашего поручения – в настойчивом собирании всех, даже косвенных сведений о «Рассвете» и «московской инквизиции», неторопливо и с тщательной проверкой достоверности всего приходящего из каких бы то ни было источников. Даже если источник изначально представляется неоспоримо надежным.
Где-то в Средней Азии.
Декабрь 1944 года
Поселок при руднике. Если бы не колючка – и не сказать, что лагерь. Разговаривают двое, в мундирах вохры.
– Ну что, Ржавый, держит Сам свое слово? Гитлера обещал повесить – и повесит ведь, раз поймал! Нам амнистию с Победой – и с зачислением в кадры, так что два года отслужить «беспорочно», и хоть в школу милиции поступай? Хочу все-таки чтоб участковым! Иду по территории – а шпана вся от меня в кусты и по подворотням!
– Так староват ты уже, Седой, тебе уже под полтинник?
– Обижаешь, Ржавый, я с восьмого года. А что волос белый и зубов нет – так это цинга, и десять лет, считай, в местах отдаленных. Такого навидался – куда вам, молодым! А что в школу возьмут, так это железно, ротный наш говорил, многих война сожрала, а порядок блюсти кто-то должен!
– Ох, Седой, и не западло тебе такое говорить?
– Дурак ты, Ржавый, если всерьез! Вот подумай – насколько легче, если ты не сам по себе, а в большой бан… компании, да такой, что своих в обиду не дает? И любого со стороны, кто тебя обидит, в бараний рог скрутит! А тебя – лишь если у своих скрысячишь, ну так за дело ведь? Ты вот нового дерьмочиста видел, кого во втором отряде на сортир поставили, за три сотни рыл дерьмо грести?
– Это про которого я спросил тогда, не профессор ли? Вид какой-то непролетарский, и бормотал не по-нашему, а вроде как по латыни. Словечки такие я вроде от доктора слышал…
– Неуч ты, Ржавый! Латынь это древнеитальянский язык, ну а этот дерьмушник самый настоящий итальянский пахан. Замполит рассказывал, а я слышал.
– А чего он у нас сидит, а не в своей Италии?
– Тут целая история, хоть роман пиши. Это у нас украл, ограбил, прибил – и в тюрьму. А у них в Европе все организованно: вот делаешь ты что-то на территории – и пахану непременно плати долю.
– Так это и у нас бывало, хотя и редко. Для того в очень большом авторитете должен быть пахан.
– Ты дослушай, Ржавый! У нас ты долю платишь, если сам уголовкой повязан. А у них – вообще, любым делом! Даже законным, клепаешь что-то, растишь, торгуешь – а налог пахану плати! Не заплатишь, к тебе придут, изобьют, дом сожгут. А будешь сопротивляться, убьют совсем, чтобы другим неповадно было. И это называется мафия. Чтобы от всего, повторяю, абсолютно от всего – лучший кусок – пахану!
– Не понял, а менты, а прокурорские? Они-то куда смотрят?
– А они тоже в деле. У пахана в друзьях и в доле.
– Нифигасе, ну и порядки! А пахану, выходит, и делать ничего не надо, лишь деньги считать? Которые ему все сами приносят.
– Оттого, наверное, и вышло – обнаглел пахан без меры. Решил, что ему дозволено все. Ты вот слышал, что Гитлера наш осназ брал? А у командира нашего, кто за это дело аж вторую Звезду Героя получил, была в отряде девчонка-итальянка, тоже партизанка, в своей Италии сама свой отряд в бой с немцами водила, ну просто огонь-девка и красивая очень, в Италии ее почти за святую почитают, даже песни про нее поют! Дело молодое, любовь – и поженились они с нашим командиром, причем их сам папа в самом главном итальянском соборе венчал, как короля с королевой! А тут этот пахан захотел – хочу ее себе в жены, раз она в Италии самая лучшая!
– Врешь, Седой! Я ж видел этого… он дед уже. Куда ему, на молодой?
– Я ж говорю, не просто пахан, а мафия! Привык, что все, что пожелает, ему на блюдце приносят, спеша и кланяясь, и отказать не смеют. Вот он и приказал – всех родных этой итальянки схватить, и если она сама к нему не приедет, мужа бросив, то всех убьют. А у него уже поп итальянский наготове, той свадьбе развод, эту сыграть!
– Ну, это совсем с головой надо не дружить!
– Так у него и погоняло было – Задница! Что думал, уж точно не мозгами.
– И что дальше было?
– Так, Ржавый, сам видишь. Вон, в лагере дерьмо гребет. Что бывает за то, что на наших наехал. Пахан ты или нет – для нас все едино. Пять лет будешь поганую яму чистить, может и прояснятся мозги. Что советских трогать нельзя ни в коем случае.
– Что-то мало, всего пять. За такое.
– Ну, во-первых, он никого не убил, не успел. Во-вторых, а ты представь, был пахан, а стал кем, так вниз слететь? В-третьих, как думаешь, когда выйдет, новый пахан ему свое место уступит, или?
– Мда, даже жалко старого идиота. Сказать мужикам, чтобы не смели слишком его шпынять?
– А зачем? Нет, Ржавый, пусть он сполна хлебнет, отсидит и вернется, и до того как сдохнуть, всем у себя в мафии расскажет. Что бывает, если на наших хвост поднять.
Густав Пятый, король Швеции.
Накануне Стокгольмской конференции.
Глава из мемуаров, опубл. в 1950 году (альт-ист)
Война завершается, когда перестают стрелять пушки. Но мир окончательно наступает, когда подписан мирный договор, юридически закрепляющий последствия войны.
Континентальная Европа лежала в руинах. Франция, Германия, Италия, казалось, надолго вычеркнуты из списка мировых держав. И могуществу Англии был нанесен удар, от которого когда-то блестящая Империя, над которой совсем недавно не заходило солнце, уже не могла подняться. Зато совершенно неожиданно и невероятно возвысилась Россия, подобно тому, как двести пятьдесят лет назад полудикая Московия была возведена императором Петром в ранг империй. В то же время и США явно претендовали на первое место, решительно оттеснив англичан. Я говорю об этом, чтобы подчеркнуть – в отличие от прошлой Великой Войны, завершенной Версалем, побе