Пленника со всей предосторожностью доставили в тюрьму. А затем тем же вечером перевезли на борт русского военного корабля. Для отправки в Штутгарт, где уже начинал работу Международный Трибунал.
Мелочь, которую не учли в СД, еще когда готовили канал, год назад. Настоящий Торвальдсен (даже внешне имеющий некоторое сходство с Мартином Борманом), редкий случай для шведа, был католиком – и именно на этой почве поссорившись с родней, уехал в Баварию еще в тридцать втором.
Анна Лазарева.
Москва. Ноябрь – декабрь 1944 года
Как хорошо было потомкам, у которых был «интернет»! И новости, и общение – а тут, после того, как привыкла всю необходимую (и закрытую) информацию получать, такая скука и тоска!
Говорят, ждать и догонять хуже нет. Сидеть в отпуске, когда в мире творятся большие дела, тоже! Безвылазно дома, лишь есть, спать, иногда выходить у подъезда на лавочке посидеть – как старушки это выдерживают, не представляю, я точно такой не буду, даже на пенсии. Пономаренко мне просто тепличные условия создал – про тетю Пашу, домработницу и повара, я сказала уже, так еще и Марию Степановну прислал, «для помощи, за няню и кормилицу». Женщина лет сорока, внешне очень похожа на жену красного командира из довоенного фильма «Девушка с характером» – жена командира-пограничника и есть. Ребенок у нее уже большой, полугодовалый. Третий по счету!
– Рожать, Анюта, в первый самый раз страшно. А после – все легче и легче. Это не болезнь ведь, а природа. Когда мать здоровая, то никаких трудностей не будет.
Ну да, без трудностей! Я тут столько медицинской литературы прочитала – ужас! Про всякие возможные отклонения и патологии – волосы дыбом встают! Марья Степановна, увидев, решительно указала все эти «справочники фельдшера» положить подальше и не прикасаться – поскольку это узко специально, для врачей. А в жизни все гораздо проще.
– Я ведь первого своего, Ванюшку, прямо на заставе рожала, так получилось! Фельдшер принимал. Ну а второго, Павлика, в сельской больнице. И боялась очень – старая уже была, почти тридцать, когда решилась наконец. А тут Москва, врачи под боком, и ты молодая, сильная, спортом занимаешься – все у тебя будет хорошо!
Ну да, спортом! Даже гимнастику лучше не делать, в последние недели! На кровати валяясь, растолстею, расплывусь – а Михаилу Петровичу стройные нравятся!
– Глупая ты, Аня! На меня посмотри – хотя я физкультурой специально не занималась, ну кроме того, что жене командира РККА положено. А так, жизнь была такая, что никакого спорта не надо.
Спросила – а старшие ваши где? И тень на лицо Марьи Степановны набежала.
– Ванечку снарядом финским убило, когда мы от Кексгольма отступали. А Павличек в Ленинграде в блокаду умер. Мы же там всю первую зиму, самую страшную, провели. И в эвакуации, считай, не были совсем – в мае сорок второго нас вывезли, в Вологду, ну а весной сорок третьего уже немцев отбросили, и я назад поспешила, к мужу. Он в командировке сейчас, в Эстонии. Ну а мне велено, пока он не вернется, тебе помогать. Вот, Сашеньку родила – даст бог здоровья, и еще успею. Жизнь продолжается ведь, кончилась война!
Радость была – как перед самыми Ноябрьскими, Смоленцевы приехали, из Италии! Лючия сияет, умиротворенная, а фигура у нее изменилась заметно! Обновы показала, просто чудо – два новых пальто, платья и всякая мелочь. Мне подарки привезла – швейную машинку (и себе, вторую), и еще по «двойному отрезу» на платье и на пальто (отрез простой, это сколько идет на единицу одежды, но при таком покрое, как у нас, надо побольше), чтобы я сама заказала, по своей мерке. Но главное, новости были для меня как воздух. В газетах наших, конечно, писали, что в Италии творилось, но очень коротко. А тут мне столько рассказали!
– А ведь церковники свою игру с самого начала вели, – замечаю я, – если у них уже была запись на магнитофон, значит они знали? Но хотели, чтобы ты начала – а они уже после вступят. Это и называется, Люся, большая политика – ничего личного!
Нахмурилась итальяночка. И спрашивает:
– То есть мне и матери-Церкви нашей верить нельзя?
– Можно, – отвечаю, – но только помнить, что они прежде всего и всегда будут думать о своем высшем интересе!
– А вы? – спрашивать не прекращает. – Для вас тоже государственный интерес будет выше, чем я?
– Нет, – отвечаю я серьезно, – потому что это наше государство, наше дело, разницу понимаешь? А Римская Церковь нам союзник, дружественная, близкая в чем-то – но иная. Тут, конечно, тебе решать окончательно, за кого ты, за нас или за них, но верю я, что расхождений у нас не предвидится. По крайней мере, мы с Римской Церковью вражды не начнем – если они первые не решат. Нет у нас принципиальных разногласий! И цели наши – церковным не противоречат.
Лючия помолчала, а затем выдала вдруг:
– Аня, а скажи, что такое «Рассвет»? О чем нас его святейшество спрашивал. Он считает, что это просто другое название службы, где ты, я, наши подруги на севере. Но я от них никогда этого слова не слышала, значит, что-то другое?
Мой Адмирал, рядом сидевший, усмехнулся. А Юрка глаза отвел дипломатично. Хорошо еще Марьи Степановны рядом нет, на кухне хлопочет, и тетя Паша в магазин ушла.
– А вот это, Люся, сказать тебе не могу. Без обид – сама узнала, лишь когда для моей задачи стало необходимо. Сам товарищ Сталин решает, кому можно открыть. Намеком же – все, что мы делали, «Рассвет» приближало. Солнце нового мира, Страна мечты. Наш путь, на который мы и других приглашаем, но лишь по доброй воле, нельзя никого силой к счастью гнать. А вот какой она, Страна мечты, будет – это лишь от нас зависит, и от наших детей. Так что рожай и ни о чем не думай – когда надо будет, тебе все расскажут.
Удовлетворилась ли римлянка этим ответом? Ой, сомневаюсь – газеты смотрю, ими из Италии привезенные, язык не понимаю, но рисунки! Это кто там у них нашим Кукрыниксам под стать – а уж над бедным доном мафии так издеваются, кошмар! Последняя карикатура – Юрка и Лючия (портретное сходство соблюдено) руками машут, «до свиданья, Италия», и Лючия тянет за собой на поводке упирающегося шелудивого пса, с мордой дона, хвост поджавшего! А речи ее перед репортерами – нет, честно призналась, что основные тезисы ей заранее святые отцы давали, но ведь после требовалось еще и на вопросы отвечать и за словом в карман не лезть! И тебя, Люся, в самом деле, в итальянские королевы пророчили? А что – прежнего короля, Виктора-Эммануила, немцы расстреляли, со всей семьей, если кто и остался из родни, как, например, жена царя болгарского, так она в Италии и малой доли твоей популярности не имеет, и не будет иметь никогда. Потому, если итальянский народ решит восстановить монархию, ты абсолютно реальная кандидатура!
– Аня, ну ты смеешься? Куда я от моего мужа поеду? Мне здесь гораздо интереснее, – тут Лючия улыбнулась лукаво, – особенно если меня в вашу Тайну когда-нибудь посвятят!
Ну, Люся, ты скажешь! Хотя, если честно, мне бы пришлось выбирать, посвятить себя такому делу или стать обычной королевой какой-нибудь европейской страны – я бы первое выбрала, не колеблясь! Вот только жизнь уж очень беспокойная будет, и точно скучать не придется. И даже, возможно, долгих лет не гарантирую, но до девяносто первого очень хочется дожить! А пока – уедет мой Адмирал на новую войну, и сидеть мне как царице у окна в сказке Пушкина. А что Пантелеймон Кондратьевич твоему рыцарю придумает, даже я не знаю, но точно долго в Москве у твоей юбки остаться не даст!
Так и вышло. Срок мне подошел 28 ноября, и на удивление легко было, ждала чего-то долгого, страшного и болезненного! Сын, назвали Владиславом – друг с этим именем был там, у Михаила Петровича, и имя хорошее, исконно русское. 1 декабря я уже дома была, и Адмирал мой своего наследника успел увидеть – до того, как отбыл на Дальний Восток. А мне – ждать, скучать и нашего сына растить.
– Наверное, тоже моряком станет? – предположил Юрка, зашедший посмотреть.
– А это к чему талант окажется, – серьезно ответил мой Адмирал, – хотя, конечно, если продолжит семейную династию, я буду рад! Но если проявит большие способности и желание к чему-то другому – инженером, ученым, врачом, да хоть артистом! – препятствовать не буду. Чтобы человек своим делом занимался и высот достиг.
Маленький человечек, Владислав Михайлович Лазарев, двигал ручками и ножками и смотрел на нас. Да заверните же ребенка, застудите! И осторожнее, не уроните! А я все сделаю, ничего не пожалею, чтобы ты вырос здоровым, умным, сильным. О нет, я не собираюсь делать из тебя мимозу – но позабочусь, чтобы все трудности были тебе по силам, и в то же время закаляли. Чтобы ты, а особенно твои дети, жили уже в мире «Рассвета», побеждающего коммунизма, и никогда не узнали, что такое «перестройка». Кстати, фантаст Иван Ефремов, у которого мы были летом, уже напечатался, и не только в «Технике – молодежи», но целым сборником своих рассказов (Пономаренко не забыл моего доклада тогда!). Интересно, был ли Иван Антонович удивлен благожелательным отношением к нему и в издательстве «Молодая гвардия», и в Союзе писателей, куда его приняли на полгода раньше, чем в иной истории? А если он здесь и напишет что-то, отсутствующее там?
А дальше началась у меня совсем другая жизнь! Когда Владик плачет, надо тотчас к нему бежать, а ночью просыпаться и вставать – покормить его надо, или пеленки сменить, или просто на руки взять, успокоить, или самое худшее, заболел? Марья Степановна помогала, конечно, – так ей самой нелегко, после блокады, и как двоих детей похоронила, и за своим ухаживать – главное, что она мне все показала, научила, я ведь одна была у родителей, не приходилось мне маленьких нянчить, не умела я совсем! И кормить Владика приходится мне самой – у Марьи Степановны молока своему едва хватает, ну разве что меня иногда подменить. Хорошо, в квартире газ есть (и плита на кухне, и горячая вода от водогрея), пеленки и стирать и кипятить удобно. Есть утюг электрический, гладить легко. Холодильник на кухне – можно еду впрок готовить. Американский кухонный комбайн, с картофелечисткой (тут даже Смоленцев удивился – в его время этот агрегат был почти вдвое меньше и легче, но вот последнего узла в нем не было). Еще скороварка, посудомоечная машина, электрочайник, стиральная машина (когда работает, трясется и как трактор рычит, даже страшно), и пылесос (Юрка опять удивился, этот агрегат лишь здоровому мужику передвигать впору – но вот функция «пульверизатор» даже через полвека будет далеко не на всех моделях). И вся эта техническая роскошь, доступная пока лишь очень немногим в СССР, дана мне, как сказал Пономаренко, чтобы я в домашнем быте не утонула, в ущерб службе – еще Ленин намечал, освободить женщину от домашнего рабства, чтобы она могла в полной мере трудиться на благо социалистического Отечества – за Киев тебе огромное спасибо, но будут в дальнейшем у тебя и еще подобные поручения, это не всяких там «пирожковых» на Севмаше ловить. Надеюсь, что несколько месяцев мне с Владиком неотрывно побыть дадут?