[112], а Чемберлен лишь следовал его подлым советам! Что ж, раз вы в этом уверены – так вынесем и это на Процесс, заодно расширив список военных преступников за счет французов, Петэн умер, но ведь многие другие фигуры живы? Не решились.
А требование английской стороны включить в число подсудимых товарища Роммеля? За военные преступления, совершенные по отношению к подданным Британии! Причем главным свидетелем этого предполагался генерал Андерс и кто-то еще из поляков Арабского Легиона СС. Так товарищи из Ватикана высказали недоумение, как может принести присягу тот, кто отрекался от христианской веры? Причем имело место не простое ренегатство, когда человек меняет идею по своему искреннему убеждению (вернее, заблуждению), а именно полное безверие, исходя из того факта, что Андерс и остальные при первой возможности поспешили снова перейти из ислама в лоно нашей матери-Церкви – однако может ли тот, кто дважды предал веру, приносить клятву на Библии, и какой будет вес его словам? Да и вообще, в чем обвиняют фельдмаршала Роммеля, даже во время ватиканских событий все же не замаравшего своей чести солдата – а позже так вообще оказавший огромную услугу в поимке главного врага человеческого рода? У Церкви к нему никаких претензий нет, как и у советской стороны! Конкретно же по эпизодам – при штурме Каира приказал бедуинам ловить и зверски убивать бегущих англичан? Простите, а кто виноват, что простодушные дети пустыни поняли слова «плата за голову» слишком буквально и, вместо пойманных пленных, отрезанные головы приносили? Заставлял захваченных у Эль-Аламейна поляков ногами обезвреживать минные поля? Так, по нашей информации, эти поляки были в русских мундирах, не имея на то никакого права, а значит могли считаться не более чем бандитами, пойманными с оружием в руках, и вполне законно подлежащими расстрелу – отчего же строем на мины, где все же есть шанс выжить, считается более жестоким? И раз доказано, что к зверствам Достлера в Риме Роммель не имел никакого отношения, то отчего на нем должна быть вина за содеянное этим же Достлером в Лиссабоне? И кстати, что известно англичанам о судьбе Достлера – у нас есть сведения, что вы его на службу взяли? Не стали прояснять, требование насчет Роммеля сняли.
Союзники – наступили на свои же грабли! Ведь предлагал же СССР еще в сорок первом уголовную ответственность для фашистских главарей, и уже собирать материалы! Именно для того работали у нас Чрезвычайные комиссии – но на предложение организовать конференцию, совместно с Англией и США, чтобы принять Декларацию «О наказании за преступления, совершенные во время войны», госсекретарь США ответил, «мы не хотим в настоящее время связывать себя какими-либо совместными протестами против нарушения прав человека на оккупированных территориях». Декларация все же принята была, 13 января 1942 года в Сент-Джеймсском дворце в Лондоне, в присутствии премьер-министров и членов правительств девяти оккупированных нацистами стран, министра иностранных дел Великобритании, послов СССР, США и Китая при эмигрантских правительствах и кого-то еще. Но даже папа Пий Двенадцатый (который сейчас клянется в дружбе) тогда публично заявил, что «любые конкретные указания относительно зверств нацистов могут лишь ухудшить дело». И занял позицию нейтралитета – пока к нему эсэсовцы Достлера не вломились. Но о том его святейшеству дипломатично напоминать не будем, ну разве что без свидетелей и не для протокола… Короче, работу по сбору улик, совершенных нацистскими преступниками, союзники всячески спускали на тормозах! А в результате сейчас лишь у СССР, и еще у Италии, есть серьезная доказательная база, с задокументированными фактами и установленными именами. Ну а что те же нацисты успели во Франции натворить, это осталось за скобками – хотя наши товарищи и в Марселе что-то успели собрать. Так что аргументированно привлечь товарища Роммеля им и в самом деле будет затруднительно. Ну а СССР умывает руки – нет у нас данных о нацистских преступлениях на Западе, это ваша сторона должна была все подготовить. Не сделали – ваши проблемы!
И надеюсь, товарищ Руденко не допустит той ошибки, когда допустили к рассмотрению письменные показания некоего Гауса, юридического советника немецкой делегации при заключении советско-германского Пакта 1939 года? Ведь договорились же с союзниками, что никаких упоминаний о «секретных протоколах» на Процессе быть не может – иначе давайте тогда и Мюнхен обсудим, как Чемберлен чехов сдал, подлинно открыв дорогу войне? И все согласились молчать – вот только эта сволочь Гаус подробно описал не только Договор, но и Протоколы к нему, а так как процесс был публичный, то заткнуть рот было уже нельзя, и все последующие свидетели уже законным образом ссылались на эти показания, так Протоколы и выплыли на свет – как показало расследование там, никакого умысла со стороны Руденко не было, просто он не знал немецкого языка и недосмотрел. Теперь не ошибется.
Самой малой проблемой было признание дееспособности Адольфа Гитлера. Мы что, четыре года с сумасшедшим воевали? Товарищи из Института Бехтерева обследовали объект и объяснили, что шизоидность это все же не шизофрения, по аналогии с физическим состоянием это как легкое увечье, с которым в десант нельзя, но где-то работать можно – а не инвалидность, когда без постороннего ухода никак. То есть фюрер германской нации однозначно неадекватен, немножко псих – но за свои поступки отвечает. И в этом качестве может быть повешен. Впрочем, долгая жизнь никому из подсудимых не грозит – если Международный Процесс и оправдает, наготове уже наш, советский суд, «по открывшимся обстоятельствам». Но это на крайний случай – если приговорами в отношении кого-то мы будем не удовлетворены.
А главное, поскольку Процесс будет идти не меньше полугода (а то и десять месяцев, как там). Будущая Конференция, на которой станем решать судьбы послевоенного мира, окажется в тени Процесса, что весьма благотворно для нас! Или кому-то охота выглядеть нацистскими пособниками?
Мы же будем усиливаться. Поскольку верно сказано, у СССР, кроме коммунистической идеи, есть только два верных союзника – Советская армия и Военно-морской флот.
Лавочкин Семен Алексеевич.
Горький, завод № 21 – Москва. Декабрь 1944 года
«Нэ надо лучше, товарищ Лавочкин. Сделайте нэ хуже, чем сделали там. Но быстрее».
В КБ Микояна, Яковлева и Сухого уже рождались первые реактивные. А Лавочкин должен был сделать последний поршневой истребитель, который закроет брешь на эти три-четыре года. Ла-7 был хорошим самолетом войны – имея срок службы деревянного планера, всего два года при безангарном хранении – в мирное время это было абсолютно недопустимо. И вот рождался цельнометаллический Ла-9, ему на смену. Очень помогли сведения «из будущего», описание самолетов Ла-9 и Ла-11 – на уровне «Вестника ЦАГИ». Еще не техническая документация – но по существу, эскизный проект, названы все основные техрешения, компоновка узлов. И это были их самолеты, лавочкинского КБ, с узнаваемым почерком конструирования – а это большая разница, доводить чужое, лицензионное, или свое, когда принципы знакомы. Знание, что эта задача однажды уже была решена, в ином времени, давало уверенность в успехе. Правда, напрягало то, что приходилось скрывать Тайну даже от Алексеева, первого зама, отличного организатора, и тоже неплохого конструктора, в той истории незаслуженно оставшегося в тени. Принципиальные изменения в проект вносить запрещено – лишь доводка предложенного! «Не надо лучше – сделайте не хуже».
Было уже легче – на завод поступало новое оборудование из США и Германии, с немцами же была достигнута договоренность о поставках новых, четырехлопастных винтов, редукторов, радиаторов, топливной аппаратуры непосредственного впрыска для моторов, а также алюминия, который уже не надо было экономить. В то же время работа по созданию нового истребителя находилась под жестким контролем не только наркомата авиапромышленности, но Госкомитета Обороны, от всех прочих дел КБ и завод были освобождены, ну кроме продолжающегося серийного выпуска Ла-7 – но все знали, что скоро его в цехах сменит новая машина. Несмотря на Победу, Москва требовала всячески ускорить работу. Трудились, как в войну – меньше чем через год от начала проекта, с декабря сорок третьего, самолет был готов к серии – облетаны прототипы, выявлены и исправлены «детские болезни», насколько возможно. В целом машина вполне отвечала требованиям строевых частей. И даже было жаль, что ей уготована такая короткая жизнь – до появления реактивных.
Все казалось безоблачным. И вдруг было объявлено – что новые «Ла» будут на конкурсе сравниваться с «немцем», Та-152! Неужели «фриц» будет принят на вооружение советских ВВС? Никто ничего не мог понять, а многие в КБ и на заводе были и обижены.
– Что происходит? – спросил Алексеев. – Неужели, наша работа, и коту под хвост?
– Всего лишь конкурс, – ответил Лавочкин, – участвуют и Як-9, и Спитфайр-9, и Аэрокобра, и Кингкобра, и Тандерболт. Сравнить нас со всеми прочими.
Но сам Семен Алексеевич, допущенный к Тайне, встревожился. Ему было открыто лишь то, что касалось развития авиации и авиапрома в ближайшее десятилетие, до середины пятидесятых. Но там говорилось, как реактивные МиГи отражали налеты «сверхкрепостей» В-29 где-то на Дальнем Востоке и сражались с американскими реактивными истребителями… и его Ла-9 последний раз еще шли в бой! И в том мире, названном кодом «Рассвет», сведения о котором имели уровень секретности «ОГВ», «особой государственной важности», Победа была на год позже, 9 мая следующего, 1945 года. Неужели здесь конфликт с союзниками начнется раньше?
– Фриц нам не соперник, – говорил Алексеев, недавно вернувшийся из Германии, – при мне, ничего от меня не скрывая, этот Та-152 доводили до серии. Тяжеловес получился, почти на пять тонн, даже «фоку» на пятьсот кило обогнал! Ла-9 перед ним и легче, раза в полтора, и гораздо компактнее – у немца размах крыла больше, нос и хвост длиннее. Момент инерции больше, правда, и площадь крыла тоже, так что горизонтальный маневр даже лучше «фоки», особенно на высоте. И вылизанная аэродинамика, сверхмощный мотор, а значит, отличная скороподъемность, и скорость на высоте рекордная, за семьсот пятьдесят! Хороший перехватчик ПВО, против тяжелых бомберов – но не истребитель завоевания господства в воздухе, для этой задачи он слишком высотный.