– А две пушки? – продолжил Новиков задавать вопросы. – Не слабовато?
Яковлев улыбнулся.
– Наоборот. Если масса секундного залпа у истребителя Як-9У – 2,5 кг, то у Як-9П – 2,95 кг. Это даже без учёта значительно большей разрушительной мощи 23 мм снарядов по сравнению с 20-миллиметровыми, не говоря уже про 12,7-мм пули. Я скажу больше, у двух пушек установленных на Як-9П, масса залпа даже больше, чем у трёх 20-мм пушек, установленных на Ла-11. У Ла-11 – 2,85 кг/секунду, а у нас (повторюсь) – 2,95. На немного, но всё-таки у нас больше.
– Товарищ Лавочкин уже отрабатывает установку трёх 23-мм пушек на свой истребитель, – заметил Сталин.
– Тогда мы на свой установим либо 30-мм, либо 37-мм пушку. Наша конструкция это позволяет, – тут же ответил Яковлев. – Так что если по весу залпа мы и отстанем, то совсем немного. Но пока мы перегоняем…
– Какова скорострельность вашего вооружения? – спросил Голованов.
– Двадцать четыре выстрела в секунду.
– Маловато… – недовольно прокомментировал Голованов.
– Товарищ Голованов, на моём Як-9Т скорострельность вооружения составляла 19 выстрелов в секунду, и, поверьте, жалоб от лётчиков-истребителей на его малую скорострельность не поступало!
Когда уже всё касающееся нового истребителя обсудили, Сталин подвёл итог:
– Товарищ Яковлев, мы тут все присутствующие убедились, что ваше КБ оправдало доверие (Яковлеву показалось, что перед словом «доверие» у Сталина образовалась едва заметная пауза), оказанное ему советским правительством, и советское правительство этот труд не забудет и достойно вознаградит. Но у меня последний вопрос – что означает буква «П» в названии вашего самолёта?
– Ничего, товарищ Сталин, буква «П» не означает, просто буквенный индекс, обозначающий новую модификацию… – вопросом Яковлев был явно удивлён.
– Ну что ж, пожалуй, это даже и неплохо. Пусть вражеские шпионы поломают голову, – пошутил Сталин.
Акт по результатам войсковых испытаний истребителя Як-9П был утвержден постановлением СНК СССР от 17 марта 1945 г. Ровно на 2 года и 10 месяцев раньше, чем в РИ «того мира». Хотя это был уже другой Як-9П.
Из дневника генерал-лейтенанта Императорской Армии Фусаки Цуцуми, командира 91-й пехотной дивизии:
Сегодня я, генерал-лейтенант Фусаки Цуцуми, воин Божественного Тэнно, начинаю новую главу своего дневника. Позади учеба в военном училище, строевая служба мирного времени, направление в академию Генерального Штаба, с последующим окончанием курса в 1922 году, снова служба мирного времени, теперь уже и строевая, и штабная. Дальше была война – я принял участие в маньчжурском инциденте, будучи начальником штаба 10-й пехотной дивизии. Затем снова был строевой ценз – я убыл в Метрополию, командовать пехотной группой, а, по сути дела, готовить пополнение для моих товарищей, сражавшихся во славу Микадо. Мне не выпало счастья лично участвовать в войне за Великую Восточную Азию – когда мои товарищи громили береговых обезьян в Китае и ставили на место надменных гайдзинов, смевших отказывать сынам Ямато в их, дарованном нации Ямато богиней Аматерасу, праве руководить Великой Восточной Азией – а я тем временем всего лишь делал из зеленых новобранцев настоящих солдат императора.
Горжусь тем, что из-под руки таких, как я, выходили железные люди, истинные воины Ямато! Мне рассказывали, что перед Малайским десантом, ради испытания, несколько пехотных батальонов были посажены на транспорта, две недели болтающиеся в море – и солдаты сидели в трюмах, при шестидесятиградусной жаре, по двое на каждой циновке-татами, то есть в тесноте, почти как негры на судне работорговцев – после чего была высадка на необорудованный берег, с разгрузкой техники, когда «обороняющиеся» стреляли боевыми патронами, беря прицел поверх голов, однако же несколько десятков солдат было убито и ранено. И результат учений был признан удовлетворительным – на такой подвиг не были способны ни янки, ни англичане, ни немцы, ни русские. В битве же на Малайе, на Филиппинах и в Бирме лишь японские солдаты могли, совершив многосуточный переход по диким джунглям, без тылового обеспечения и даже без еды, внезапно обрушиться на врага.
Японская армия не знала, что такое дезертирство! Быть призванным в ее ряды означало для самого последнего крестьянина – быть осененным знаменами самураев. Новобранцев в деревнях провожали как героев, а быть забракованным медицинской комиссией означало неслыханный позор. Помню одного такого несчастного, как он умолял взять его пусть даже не солдатом, но для самой грязной и неприятной работы. Ему отказали, отправив домой, – армия не испытывала недостатка в здоровых рекрутах! И вместо того, чтобы вернуться с позором к своей семье, он бросился под поезд, хотя бы своей смертью показав самурайский дух.
Успех в Индии летом сорок третьего был в значительной степени неожиданностью, на которую не рассчитывали в высоких штабах. После завоевания Бирмы предполагалось перейти к стратегической обороне, и местность идеально для того подходила, горные джунгли на бирманско-индийской границе, при полном отсутствии там любых сухопутных дорог, кроме троп для пешеходов и, возможно, вьючных животных. Однако наши солдаты, привычные к лесной войне, обеспечивали должное давление на противника – и были приятно удивлены, когда противостоящий нам фронт британцев вдруг рассыпался и рухнул, до предела ослабленный изъятием войск на запад, против наступающих танков Роммеля. Успех надо было развивать – а когда в наши руки попал порт Читтагонг, никто не колебался в необходимости дальнейшего наступления!
Проблема была в том, что в Японской империи армия была нелюбимым детищем в сравнении с флотом! Который по праву занимал третье место в мире, после янки и англичан (а по авианосцам и палубной авиации, на начало войны, даже первое!) – но это было достигнуто тем, что на армию выделялось преступно мало средств! Как я уже сказал, Япония имела в избытке великолепный человеческий материал, идеально обученный (имелось множество школ и училищ для подготовки офицеров и унтер-офицеров) – но по довоенному штату, пехотная дивизия в 20 000 личного состава имела в общей сложности всего 9000 винтовок, 382 ручных и 112 станковых пулеметов – даже если учесть пистолеты у офицеров, все равно половина людей (не только тыловые службы, но и артиллеристы, связисты, экипажи танкеток и бронемашин) была вооружена лишь холодным оружием, пагубность такого подхода показала Французская кампания сорокового года, где во французской армии «из экономии» не были вооружены лишь десять процентов солдат, при внезапном прорыве немцев ставшие лишь мясом. Но у Японии не было средств и производственных мощностей даже на изготовление лишнего миллиона винтовок, не говоря уже о пистолет-пулеметах, имеющихся в крайне малом числе лишь в подразделениях спецназначения. Откровенно слабой была дивизионная артиллерия, как в части минометов (исключительно 50 мм калибра, более мощные были лишь в крайне небольшом числе, в артиллерии РГК, в то время как у русских батарея 82-мм минометов наличествовала в каждом батальоне, также в большом количестве применялись минометы калибров 160 и даже 240), так и отсутствия гаубиц, калибром свыше 105 мм (а основным орудием была 75-мм пушка, образца еще прошлой войны); противотанковые 37-мм пушки (являющиеся главным средством ПТО) не пробивали броню даже последних версий легкого «стюарта», не говоря уже о «шерманах» и русских Т-54. Остро не хватало зениток. Явно недостаточной была и моторизация войск, причем особенно недоставало автомобилей повышенной проходимости и гусеничных тягачей. Не хватало средств связи, особенно радио. Зато имелась явная перегруженность тыловыми подразделениями – отчасти объяснимая тем, что у нас не было корпусного звена, а значит, дивизия должна была решать соответствующие задачи.
Эти недостатки были мало заметны в начале войны – когда боевые действия развертывались на специфичных театрах (джунгли, горы, острова), где тяжелая техника была просто бесполезна, для крупнокалиберной артиллерии не было целей, противник не располагал ни большим количеством бронетехники, ни подготовленной обороной, зато высокий боевой дух японского солдата, его умение приспосабливаться к местности, передвигаться без дорог, мало зависеть от снабжения, играли решающую роль. Также это не сказывалось в Китае, где против нас были почти исключительно массы слабо обученной пехоты, с малым числом танков и артиллерии – имеющие крайне низкий моральный дух и очень плохой офицерский состав, склонный к панике. Но уже Номонганский инцидент[113] был тревожным звонком, когда армии Империи пришлось столкнуться врагом, имеющим хорошо подготовленные и тактически грамотно используемые танковые войска и артиллерию, при своем господстве в воздухе. Нельзя сказать, что это не было замечено – но все уперлось опять же в недостаток средств и свелось лишь к модернизации танков «Чи-ха» и некоторому усилению артиллерии (была принята новая, 47-миллиметровая противотанковая пушка, выпущенная, однако, в весьма малом числе, лишь для противотанковых дивизионов Резерва Главного Командования). А успехи в Малайе, Ост-Индии, Филиппинах, Бирме, где нам пришлось сражаться с войсками первоклассных европейских держав, вызвали неоправданный оптимизм. При этом упускалось из виду, что мы воевали с третьесортными частями, каким и положено отстаивать интересы метрополий в мирное время где-то на краю земли. И уже названные мной особенности местности.
Мы первоначально вошли в Индию, как нож в масло. Но обнаружилась та же проблема, что в Китае: ограниченного числа японских дивизий оказалось недостаточно, даже чтобы установить контроль над огромной территорией Индийского субконтинента! Британцы же, оправившись от шока, все же сумели организованно отойти на запад, в долину Инда, на север, к предгорьям Гималаев и к крепости Гоа, опоясанной бетоном укреплений. Я не буду здесь касаться политики – сотрудничества с Чандра Босом, необходимой строгости к местному населению и вызванным ею эксцессам, как, например, в Дели. Для моего рассказа существенно лишь, что с окончанием войны в Европе против нас были брошены свежие, многократно превосходящие силы англичан – а японские войска на удаленном (и считающемся второстепенным) индийском театре почти не получали подкреплений.