Первые признаки надвигающейся катастрофы были заметны еще летом 1944 года. Выразившиеся, прежде всего, в появлении большого количества британской авиации, которая буквально терроризировала наши тылы, гоняясь даже за одиночными машинами. А эскадрильи тяжелых «ланкастеров» сровняли с землей Читтагонг со всеми складами, не смущаясь огромными жертвами среди индийского населения, а также каждую ночь, а впоследствии и день, бомбили железнодорожные станции, транспортные узлы, мосты и любые населенные пункты, где предполагалось наличие наших штабов. Мы знали, что так было и в Европе, где британская и американская авиация «размягчала» немецкий фронт перед решительным штурмом. Наши истребители в небе почти не появлялись, а если и развертывались воздушные бои, то было очевидно преимущество «спитфайров» и «тайфунов» над нашими «хаябусами», Ки-43.
Ад обрушился на нас 30 ноября. Даже привыкшие уже к воздушному террору, мы были поражены громадным числом вражеских самолетов! Бомбежками не ограничилось – за нашими спинами, в Дели, был высажен воздушный десант, одновременно с бунтом населения, эти проклятые индусы, побыв под рукой Японской империи, снова захотели под власть белых сахибов! Чудом было то, что каким-то нашим тыловым подразделениям (напомню, часто не имеющим винтовок) удалось буквально прорубиться через толпы врагов! Затем пришел в движение фронт, на нас обрушились тонны крупнокалиберных снарядов, и вперед пошли танки, тысячи британских танков и бронетранспортеров – лишь то, что англичане наступали неспешно, давя все лавиной, стальным катком, а не стремительным прорывом в немецком стиле, позволило остаткам моей дивизии отступить в относительном порядке, пробиться к бирманской границе. Мы потеряли всю артиллерию, все тылы – лишь горстке солдат, во главе со мной, общим числом не более полутора тысяч (из первоначальных двадцати) удалось переправиться через Ганг и достичь гор – пройдя через огонь индийского бунта.
Я проделал со своими солдатами весь этот путь – причем значительную часть пешком! Свидетельствую, что среди воинов Ямато не было трусов! Те, кто погиб на моих глазах, до конца исполнили свой долг, подобно самураям, захватив с собой каждый не одного врага! Если бы каждый японец дрался за честь страны Ямато так, как они, – мы бы еще могли победить. Но боги не дали нам такой возможности.
5 января уже следующего, 1945 года, я свалился с жестокой тропической лихорадкой, настолько внезапно и тяжело, что даже не смог по всей форме сдать дивизию своему преемнику. Япония остро нуждалась в тех, кто умеет готовить новых солдат из необученных рекрутов – и потому я был эвакуирован в госпиталь с Сингапуре, а после получил назначение на должность в Метрополии, аналогичную прежней. Я пребывал там до начала апреля, после чего был послан на Курильские острова, приняв командование над дивизией, получившей славный номер моей прежней, погибшей в Бирме, – насколько мне известно, я был едва ли не единственным из ее состава, кому повезло вернуться в Японию.
Герцог Луис Маунтбеттен, вице-король Индии.
«История Освобождения», опубл. в 1956 году
Гуннскую угрозу одолели. Настал час и для япошек платить по счетам!
Особенностью Индийской кампании 1944 года было то, что с нашей стороны было задействовано малое число войск из собственно Метрополии. Да, мы получили значительные подкрепления с запада – но это были индийские же части 8-й и 10-й армий (4-я и 5-я Индийские пехотные, 31-я Индийская танковая дивизии), ранее выведенные из Индии на североафриканский театр. По политическим соображениям было решено не посылать на фронт войска из Метрополии, а формировать новые дивизии на месте, для чего присылались лишь техника, вооружение и командный состав. В итоге, на октябрь 1944-го наша 14-я армия (вынесшая главную тяжесть войны на индийском театре, с прошлого года) насчитывала четыре полностью укомплектованых корпуса (в каждом три дивизии и одна бригада, обычно танковая или моторизованная), причем из всех дивизий семь были индийскими, две (81-я и 82-я, в XV корпусе) южноафриканскими и лишь две (2-я и 36-я, IV корпус) собственно английскими, еще следует упомянуть 70-ю британскую дивизию XV корпуса, переформированную из «чиндитов» Уингейта (силы спецназначения, по тактическому использованию близки к русским партизанам).
Такой состав наличных сил поневоле заставлял быть политиком. Ладно, уроженцы штата Пенджаб и сикхи были привлечены идеей последующего признания Пенджаба полноправным доминионом. Но и индусы с территории, только что освобожденной от японцев, вливались в войска свежим пополнением, взамен выбывших, и к концу кампании составили основную часть личного состава. Недостаточно обученные, они компенсировали это отвагой и философским презрением к смерти – кровью показав свой выбор, остаться в Британском Содружестве, а не получить пресловутую «независимость» из рук японцев.
В итоге кампания носила некоторые черты, присущие скорее гражданским войнам. Особая роль морального фактора, подкрепленного постоянным, непрерывным (хотя бы и небольшим) успехом, и захват густонаселенной территории, что сразу обеспечивает войска пополнением – а противник, напротив, мобилизационный ресурс теряет. Насколько мне известно, эта стратегия была разработана русским полководцем Тухачевским и успешно применялась им в русской Гражданской войне. Оправдала себя она и у нас в Индии, позволяя нашим дивизиям быть «бессмертными», имея в конце наступления практически тот же (и даже больший) состав. Конечно, качество его заметно упало – но японцы и союзные им отряды Чандры Боса не имели и таких пополнений, и в итоге размен по людям два, даже три наших к одному врагу был для нас приемлем. А если учесть, что значительную часть потерь японцам наносили наша артиллерия и авиация, то общий баланс был, пожалуй, даже в нашу пользу!
Особенно губительной эта тактика была против воинства Чандры Боса, изначально набранного из всякого гнусного отребья. Любящие грабить и убивать безоружных, они массово дезертировали, столкнувшись с лицом современной войны. В свое время японцы прибегли к их помощи, поскольку не имели достаточного числа оккупационных сил. В то же время эти, по сути полицейские формирования, имели недостаточную боеспособность и вооружение для фронтовой службы. Однако же, когда бежать не было возможности, эти негодяи дрались с отчаянием загнанной в угол крысы, зная, что в плен их не возьмут, пощады они не просили, да ее им и не давали – и бои с этими подонками по ожесточению иногда даже превосходили немецкий фронт. А японцы, казалось, не знали слова «капитуляция» вообще!
Самураи – отличные воины, но не политики. Страшно представить, что было бы, веди они себя в нашей Индии иначе! Ведь в самом начале население их приветствовало – точно так же, как на исходе прошлого века, возмущенное нашей строгостью, ждало из-за гор русских захватчиков. Но японцы сами все испортили, своей нечеловеческой жестокостью и абсолютным неумением идти на компромисс, учитывать чужие интересы – их законом было, за неподчинение, смерть!
Что было страшным ударом для Ганди и его партии – считавших «непротивление насилием» и «гражданское неповиновение» абсолютным оружием. Но когда ИНК (Индийский Национальный Конгресс) всерьез попытался применить это в условиях псевдонезависимости, чтобы заставить японцев отказаться от грабежей – самураи просто убивали на месте всех причастных, не щадя женщин и детей, так что неубранные трупы валялись сотнями тысяч, и по свидетельству очевидцев, можно было проехать сотню миль, не увидев ни одной живой души. До сих пор неизвестно точное число жертв «Делийской резни», а также других подобных преступлений, меньшего масштаба. В Ганге текла красная вода – и были картины, когда тысячи безоружных людей в белых одеждах стоят перед японским офицером, отвечая на приказ разойтись и приступить к работе, пением молитв, тогда выходят японские солдаты с мечами и рубят головы, аккуратно проходя ряд за рядом, и никто не бежит, все взывают к богу, готовые к перерождению – пока на площади не остается живых, так было! Стоит ли после удивляться, что и сами самураи не спешили сдаваться в плен?
Делийский десант не был, строго говоря, вызван военной необходимостью. А лишь исключительно стремлением защитить мирное население от истребления отступающими японцами. Одной 70-й дивизии было мало, чтобы взять город под контроль – но к счастью, далеко не все индусы принадлежали к ИНК и исповедывали принцип ненасилия. Японский гарнизон был истреблен почти полностью, лишь очень немногим удалось бежать. Толпа приветствовала освободителей – и в то же время на окраинных улицах вспыхивали яростные схватки с японцами, пытавшимися бежать, или, что чаще, подороже продать свою жизнь. Как правило, это было отчаянием самоубийц – и широко известная «атака на мосту», с одними мечами, против пулеметов, тому подтверждение.
«Бойся мечты – она может сбыться». Это сказал мне один из видных деятелей ИНК. «Мы мечтали о независимости – а она оказалась кровавым кошмаром». Одним из крайне неприятных для нас итогом японского нашествия на Индию был крах теории ненасилия, вкупе с огромными жертвами, понесенными именно ИНК. Чандра Бос был убит своими же, до того как мы его поймали – но он мог бы радоваться, что лозунг «винтовка рождает власть» стал в Индии популярнее гандизма. Что послужило причиной еще больших рек крови при размежевании, в сорок шестом, сорок седьмом. Мне искренне жаль храбрых людей, показавших свою верность британской короне и погибших после, при дележе сладкого пирога независимости. Что подтверждает, бремя белого человека это не миф – мы действительно были призваны поддерживать должный порядок среди менее цивилизованных народов. Мы ушли – и в Индии начался хаос.
Нас сегодня обвиняют в жестоком угнетении отсталых народов? Но истинный хозяин никогда не будет жесток к своим же рабочим. Я до сих пор не уверен, не была ли затея с так называемым «Британским Иностранным Легионом» провокацией наших левых. В свете описанной выше политики, я был, мягко говоря, удивлен присылкой «в помощь» этой банды, уже успевшей показать себя в Африке – а уж когда узнал, из кого этот Легион состоит… В то же время и на освобожденной территории были некоторые трения, как экономического (между помещиками и арендаторами) так и межрелигиозного и межнационального характера. Однако было ясно, что спустить «на усмирение» эсэсовских убийц все равно что тушить костер бензином – да, они бы, как мне писали из Кении, не уступили бы жестокостью японцам, в их понимании «усмирить территорию» означало не оставить там живых – после чего население оттолкнулось бы от нас, так же как до того от японцев! Интересно, что наш скандалист Уинни даже в своих мемуарах категорически открещивался от своего авторства этой сомнительной идеи! А мне предстояло решить, что мне надлежит делать с этой бандой – и дело было даже не в том, что это отпетые мерзавцы, по которым плачет виселица, Британия имеет богатые традиции даже из такого материала делать первоклассных солдат! – а в том, что нет никакой уверенности, что банда не выйдет из-под контроля, воюя не за наш, а за собственный интерес.