Ой, только этого мне не хватало! Однако же приятно: значит, форму сохранила. Нет, мой Адмирал меня, конечно, всякой… но стройной и красивой ему приятнее будет. И мне тоже – представляю в мечтах, как мы когда-нибудь вместе, и на большом белом пароходе, на палубе стоим, а вокруг синее море, яркое солнце, и свежий ветер. Ко мне все пристает, с платьем играет, юбку солнце-клеш, как зонтик, вздувает и вверх крутит, я еле поймать успела, пока не случилось «мерилин»! С моим Адмиралом наедине, был бы лишь повод улыбнуться, – а инструктору ЦК на службе и «мини» недопустимо, чтобы подол выше колен!
– Будет буря? – Лючия озабоченно глядит на небо, за шляпу схватилась, платье тоже прижала у ног.
– Я знаю! – отвечаю я спокойно.
Итальянка посмотрела на меня с удивлением. А это просто слова из фильма иных времен, про стального человека и восстание машин, там этот диалог героини, Сары Коннор, в самом конце. С тем же смыслом – надвигается новая война. И необязательно «горячая» – тому, что там с СССР случилось в девяностых, Гитлер бы аплодировал, заодно с англо-американскими империалистами!
А Лючии, кстати, посоветую эти слова в сценарий ее фильма вставить. Тоже в последний эпизод! Поскольку «Терминатор» (вот, название вспомнила!) в этой истории вряд ли будет выпущен у нас на экраны.
Предлагаю Ефремову его подвезти – он отказывается, ему в другую сторону. И, простившись с нами, спешит к автобусу, пока не начался дождь. А я, на свежий воздух выбравшись, после сидения в четырех стенах, даже рада! В небе картина, как из горьковского «Буревестника» – тучи стеной надвигаются, вот и молния блеснула, гром ударил, ой и прольется сейчас! Ветер, было притихший, задул снова и еще сильней, гонит пыль столбом, с шумом гнет деревья в сквере, у прохожих шляпы и фуражки с голов летят, у женщин юбки взбесились и прически – все хватаются за головные уборы, держат полы и подолы, оглядываются и ищут, где укрыться, переждать. А я стою и улыбаюсь надвигающейся буре, петь хочется или стихи читать – ветер, ветер, на всем белом свете!
– Аня, пойдем! – Лючия тянет меня за руку. – Промокнем ведь! И Мария Степановна ждет, как она там с нашими…
– Еще минуту, – отвечаю я, – когда еще такую красоту увидим? Ты в машину сядь, а я еще чуть воздухом подышу.
Ой, какая гроза будет! Темные тучи все ближе, все выше, и от земли до неба ветер – крутит, пляшет, со свистом носится вокруг, захлестывает нас порывами как волнами, совсем как в тот памятный день на Воробьевском шоссе, прошлым летом, когда мы все вместе были, вот только сейчас никто меня за талию не обнимает, далеко мой Адмирал, на самом Дальнем Востоке, когда он вернется ко мне… ой, разревусь, не сметь плакать! Люблю и жду – а пока хочу на бурю, что сильнее грянет, посмотреть, и с ней побороться! Ветер, ветер, ты могуч… нахал и хулиган, платье с меня решил сорвать! Я снова и снова подол одергиваю, но развевается и трепещет мой крепдешиновый горошек, завертывается выше колен, парусом надувается, сейчас взлетит на плечи, или даже выше головы! Так же было, когда я своего Адмирала на берегу провожала, всего через пару дней после того, как мы в загсе были – и трепал на мне это же платье свежий морской ветер, а я все не уходила, ждала, пока корабль вдали не скроется из виду… а рядом девчонки с Севмаша, тоже растрепанные все, руками машут и платками. Ой, как шляпку рвет с прически, даже приколотую, а все равно страшно, что улетит, вот за что хвататься прежде, за нее или за подол? А Лючии еще труднее, у нее шляпа как парашют, поля широкие, до плеч, и просто надета, без всяких булавок, в такой ветер на голове лишь двумя руками можно удержать! Да не мучайся ты – наш ЗиС-101 рядом, и шофер уже мотор заводит, нас увидев. А я еще немного постою: вот заметила, что приятно мне буйство стихии, а затишье стало тоску вызывать.
– Аня, я же тебя охранять должна! – итальянка губы поджимает, даже обидевшись. – А вдруг бандеровцы нападут? В такую погоду это гораздо легче!
А это верно! Шум, все летит – резкое движение и звук не будут заметны! И свидетели разбегаются, по сторонам не глядя. Хотя вижу, двое военных, на той стороне улицы, с интересом смотрят, как у нас на ветру юбки вдруг превращаются в «мини», словно в смешном кино из будущего про бриллиантовую руку. Глазеют и скалятся пошло – тоже мне, офицеры! А если это не наши, советские люди, а переодетые бандеровцы, как в ту ночь в киевской гостинице «Националь»? Хотя Москва не Киев – да и как бы нас нашли, подготовились, если еще утром я сама не знала, что сюда поеду? Но англичанин ведь знал? Или он просто на собрание забрел и случаем воспользовался? Пытаюсь вспомнить его слова – вот было там, что он конкретно меня связал с Северным флотом? Он из политической разведки, а в Молотовске были из разведки флота, и УСО – теперь вспоминаю курс, где нам про их организацию рассказывали, как обмен информацией налажен? Доклад Пономаренко я сразу напишу, как приедем, чтобы этого профессора-шпиона потрясли, но и собственные выводы желательно вставить, для лучшей характеристики!
– И в самом деле, красиво, – замечает Лючия, взглянув на небо, – красное и черное, как на картине про войну света и тьмы! Аня, ты плачешь?!
– Нет, ничего! – отвечаю я, смахнув слезу. – Это все ветер. Наверное, пылинка в глаз попала.
Тучи солнце наконец закрыли, тень надвинулась, все вокруг стало серым. И тут задуло так, что меня и Лючию едва не бросило наземь – согнувшись, мы бежали до нашего ЗиСа какие-то десять шагов, с усилием, как стометровку! Сразу без шляп остались, моя так и улетела вместе с булавкой, не помогло – и волосы рвало так, что даже больно было, вот оборвет сейчас с головы и унесет следом! А платья грозило если не сдернуть прочь, то в клочья разорвать, крепдешин в горох мне лицо облепил, а я лишь сумочку к груди прижимала, испугавшись, что выхватит из руки, там удостоверение и пистолет, чем их потерять, лучше уж «мерилин» побуду! Сели мы наконец в машину, юбки расправили, друг на друга взглянули – ну что за ужас у нас на головах, прямо метлы растерзанные вместо причесок! А снаружи дождь хлынул – ой, каково тем, кто на улице сейчас!
– Моя бедная флорентийская шляпка! – печально произносит Лючия. – Юрию так нравилось, когда я в ней! Как героиня фильма, где кто-то жениться не мог, потому что его лошадь шляпку съела.
Я настораживаюсь. Римлянка к нашей Тайне пока не допущена, кто ей фильм на ноуте показал? Из будущего, наш, советский, но на французский манер, там герой еще поет про «иветту, жоржету», и дамская шляпка «из флорентийской соломки» очень похожа на ту, что головку Лючии еще недавно украшала. Нет, если она прибор из 2012 года видела, не репрессировать же ее за это, наш человек, – но разговор будет очень неприятный, и у меня с кем-то, и с мной. Или Юрка ей просто содержание фильма пересказал?
– Аня, ты не понимаешь, это стиль такой, соломенная, с большими полями, – говорит Лючия, – мне она очень шла, как раз к лицу. Я давно о такой мечтала, как кино посмотрела, еще до войны.
Как до войны? Хотя если тот фильм по какому-то французскому роману, причем явно не современному, судя по костюмам и антуражу – так, может, еще одна экранизация была? Уточняю у Лючии, она кивает, был фильм, еще немой, двадцать девятого, кажется, года[155]. Ох, а я уже подумала – слишком подозрительной становлюсь? Ничего, Люся, нам ни в какую Флоренцию ехать не надо, а пойдем мы завтра в то же самое Мосгорателье номер два. Я тоже такую шляпку хочу, чтобы поля в ширину плеч, а если еще и вуаль прицепить, то буду даже не как Анна Тимирева, возлюбленная главного врага советской власти в Сибири (какой эта дама в фильме изображена), а персонаж из поэмы Блока. Коммунизм ведь не запрещает нам красивыми и нарядными быть, если не в ущерб делу!
– И еще зонтики нужны, – добавляет итальянка, – к каждому платью или пальто свой, в цвет, чтобы смотрелся аксессуаром, даже в ясную погоду. У нас богатые синьоры и синьорины так ходили летом. Или просто как тросточка в руках.
Ну, если для тихой погоды – в такую бурю зонт сразу вывернет, или даже вырвет и унесет. Вот интересно, а ведь раньше я ненастья особо не замечала и не запоминала? На войне, это понятно, но ведь и прежде, в Ленинграде, я даже зонтик в руках почти не держала, да и был-то он у нас один на всю семью, черный и старый. И шляп модных я не носила, пока не начала за собой следить, наряжаться, как нравится моему Адмиралу, да и мне самой тоже, но оборотная сторона, что в дождь неприятно, и в ветер неудобно. Может, и практичнее одеваться, как те тетки, но не хочу, лучше потерплю как-нибудь! Пусть товары по карточкам еще, или по коммерческой цене, но я ведь денежное довольствие не только свое получаю, мне и Михаил Петрович часть своего переводит.
– …хорошо, что я новое платье, клеш от плеча, не надела, – тем временем размышляет Лючия, – хотя для такой погоды его можно с пояском носить, и плащ поверх. Аня, да что с тобой? Тебе плохо?
– И тут война, – отвечаю я, – совсем не обязательно на ней стреляют, имей в виду! Просто заговорить с врагом, выслушать его – тоже может быть опасным. Так что не бойся – не заскучаешь.
Лючия сразу подобралась, глазами сверкнула:
– Аня, этот … (непереводимое итальянское выражение) хотел сделать хуже этой стране, нам и нашим детям? Так, может, надо было его убить? Это ведь очень плохо, когда тебе делают зло, а ты не можешь ответить! Мой Кабальеро говорил…
– Помню, – отвечаю я, – если тебя ударили по левой щеке, то выруби злодея, а затем подставь правую. Если он не встанет, тогда его прости. Интересно, здесь Иван Антонович останется таким пацифистом?
– Аня, о чем ты?
– А, не бери в голову, – машу рукой, – была тут история одна.
Не рассказывать же римлянке про категорически не понравившийся мне эпизод из «Часа быка»? Когда высокомудрые земляне предпочли погибнуть, хотя могли уничтожить нападавших. Сжечь голов сто, прочие бы сами разбежались!
Ой, мамочки, а как на меня Иван Антонович смотрел – нет, именно как художник? Вот не помню, он лишь писателем был или рисовать умел тоже? Вроде было, что в экспедиции он зарисовки всяких там откопанных костей делал.