И.Г. И правильно. Ты знаешь, как наши сбили Ки-27? Анекдот. Возвращается пара домой, а они шли над довольно плотными облаками. Вдруг на волне взаимодействия: «Атакован японским истребителем! Окажите помощь!» Ну и даёт свои координаты, прямо внизу. Они пробивают облачность и видят картину – на полном газу несется Ту-2, а за ним, на глазах отставая(!), летит Ки-27 и стреляет по уходящему бомбардировщику из пулемётов. Наши этого японца тут же и сбили. Оказывается, когда Ту-2 летел ниже облаков, на него оттуда и вывалился Ки-27. Атаковал со снижением, и лишь потому сумел сблизиться для открытия огня. Лётчик Ту-2 был молодой, растерялся, дал газ и стал вызывать помощь, которая по большому счёту ему совсем не была нужна, ибо шансов на вторую атаку у Ки-27 не было от слова совсем. У Ту-2 максимальная скорость 550 км/час, а у Ки-27 – 450 км/час. Не догнал бы никогда. Ну, а нашим повезло – лёгкая добыча.
А.С. Вижу, вы патриот «Яка», даже в сравнении с Ла-11 и Та-152.
И.Г. На малых высотах Як-9УД-Т был лучше всех. Пока Як-9П не пошли, но это случилось уже после войны, и их быстро сменили реактивные. На больших высотах, конечно, был лучшим Та-152 (у него самый высотный двигатель), на средних – Ла-11 (отличный истребитель, хотя по сравнению с «яком» «туповат»), но на малых – «королями» однозначно были «яки». Именно поэтому мы выше 4000 никогда не забирались.
А.С. А скорострельность НС-37 была не мала?
И.Г. Мала, поэтому стрелять из неё надо было уметь. Я умел.
А.С. Со сбитыми японскими лётчиками вам общаться не приходилось?
И.Г. Со сбитыми нет, а с пленным японским лётчиком я пообщался. Дело было в Харбине. Навещаем мы в госпитале своего Денисова. Принесли ему кое-какие продукты, курево, ну и фляжку, понятно. Плюс у нас ещё с собой было, чтобы «за встречу и здоровье» с ним тут же отметить. Пропустили мы с ним пару раз «по маленькой», подошли к окну, а оно выходит во двор. Двор же (красивый такой, с небольшими деревцами и с красивыми кустами) делился дорожкой на две части. По одной половине двора ходят наши раненые (их уже в этот госпиталь начали доставлять), по другой – японские. Никто на чужую половину не заходит. И ни охраны, ни забора, чисто по договорённости. И Денисов мне показывает на одного японца: «Вот видишь его? Он лётчик-истребитель. Мне переводчик сказал». Я всем: «Ребята, а пойдём, потолкуем!..» «Не-е… – говорят – ну, его… Особист потом душу вынет». «А я, – говорю, – схожу, поговорю». Нашёл переводчика (а в госпитале было несколько наших военных переводчиков – ребята-младшие лейтенанты, но по-японски говорили хорошо): «Эй, мамлей, хочу с японцем поговорить, поможешь?..» – «Легко…»
Подходим мы к этому японцу. Парнишка на голову ниже меня и примерно на пару лет младше, не скажу, что атлет, но и не доходяга. Я достаю неначатую пачку сигарет (а меня тамошние русские угостили отличными местными сигаретами, очень крепкими и очень ароматными), отрываю уголок пачки, слегка постукиваю, чтобы показался кончик (сигареты были без фильтра), и протягиваю японцу: «Угощайся…» Он отрицательно качает головой, но по глазам вижу, что курить он хочет зверски. (Переводчик потом мне сказал, что японцев хорошо кормили, но вот табачного довольствия им почему-то не полагалось.) Я переводчику: «Скажи ему, что я тоже лётчик-истребитель, просто хочу поговорить. Секреты мне неинтересны, поскольку о японских самолётах я знаю не меньше его, но хочу посмотреть вблизи, так ли японские лётчики-истребители хороши, как мне рассказывали?» Ну, развёл я пацана «на слабо», сигаретку он взял. Прикуриваю, даю прикурить и японцу.
«Я, – говорю, – старший лейтенант и командир эскадрильи, а ты?» Оказывается, он рядовой лётчик и званием по-нашему младший лейтенант. «Раньше воевал?» Оказывается, да, с американцами в Южном Китае. Больше двух лет. «Где и как был ранен?» – а мне переводчик говорит:
– Не надо его об этом спрашивать, потому что этим вы ему нанесёте сильное оскорбление, ему и без этого очень стыдно.
– Его что, в жопу ранили? Так на войне бывает…
– Нет, – смеётся переводчик, – он вообще не ранен, его за два дня до начала войны привезли с прободной язвой желудка. Теперь ему очень стыдно перед своими товарищами.
– А чего тут стыдного? – спрашиваю.
– Ты не понимаешь, – говорит мамлей, – по японским меркам, самураю заболеть перед войной это значит проявить позорную слабость, почти трусость. Поэтому ему и стыдно. Все, кто здесь лечится, получили свои раны, честно сражаясь за императора, и только он оказался больным слабаком.
– Ого! – говорю. – Какие проблемы да на ровном месте!.. Так он что, самурай? (Чем самурай от несамурая отличается, я знал.)
– Самый настоящий…
Ладно, не будем об этом спрашивать, оскорблять даже врага это не по-большевистски.
– Спроси его, а на каком он истребителе летал?
Слово «хаябуса» я понял и без переводчика.
– Знаю такой… видел… А сбитые у него есть?
Оказывается есть. Семь сбитых.
– Скажи ему, что у меня сбитый пока только один – Ки-51, так я всего три недели воюю. (Я специально назвал Ки-51, он получше Ки-36. Да, похвастался… но у него аж семь сбитых было!)
Японец это услышал и что-то спрашивает у переводчика:
– Он спрашивает, достойно ли погибли его соотечественники?
Оба-на!.. Вот это вопросец!..
– Скажи ему, что да, достойно! Дрались изо всех сил!..
После слов переводчика японец довольно закивал.
– А спроси у него, какие самолёты он сбил?
Японец отвечает, переводчик переводит:
– Пять «томахауков»… один «митчерр»… и один «риберейта»…
«Томахауки» знаю (Пэ-сороковые), но что за «митчерр» и «риберейта»? Тут до меня доходит – «митчелл» и «либерейто»!.. Б-25 и Б-24!..
– «Митчелл» и «либерейтор»?.. – переспрашиваю.
Да, кивает японец, «митчерр» и «риберейта».
– На Ки-43? – переспрашиваю.
Да, опять кивает японец, на нём. Э-э, брат… Говорю переводчику:
– А ну спроси, это что же, он «либерейтор» сбил двумя пулемётами?!.
Переводчик спрашивает, и японец утвердительно кивает – да, ими. Ну, даёт япошка!.. Просто мастер «художественного свиста»!.. Ну, про Б-25 я с трудом, но ещё могу поверить, но Б-24?!
Видимо, что-то на моём лице японец увидел, потому что вначале как бы закаменел, потом демонстративно уронил недокуренную сигарету, сжал кулаки и что-то говорит переводчику. Тот переводит:
– Он говорит: что он самурай и не позволит вам унижать себя вашим недоверием!..
Да, ё-моё!.. О, какой гонористый!..
– Переведи ему, что я ничуть не хотел его унижать, но хочу узнать, как он сумел сбить здоровенный четырёхмоторный бомбардировщик всего двумя пулемётами? Вдруг мне пригодится. Скажи ему, что я сам сбил своего противника двумя пулемётами, но то был одномоторный штурмовик, а не утыканный пулемётами, как ёж иголками, четырёхмоторник.
Японец отвечает, что он расстрелял «либерейтору» двигатели, и тот упал.
– А стрелки бомбардировщика на всё это просто смотрели?
Оказывается, что он на сближении вначале бил по стрелкам, а уже сблизившись метров на сто пятьдесят – сто, начинал стрелять по двигателям.
– Что все четыре движка расстрелял в одной атаке?..
Нет, говорит японец, в одной атаке – один двигатель.
– Так он что, четыре раза на «либерейтор» заходил?!.
Да, оказывается, четыре раза. Ты знаешь, к нам перед войной приезжал из политотдела армии один вроде как лектор, рассказывал о японской психологии. Вот он говорил, что с нашей русской точки зрения японцы ненормальные (как, впрочем, и мы с их), потому что они многие нам привычные вещи воспринимают и делают совсем не так, как мы, а это надо учитывать в бою. Я тогда это прослушал и забыл, мимо ушей. И вот только общаясь с этим японцем, до меня вдруг дошло, что японцы действительно ненормальны – передо мной стоит парень невероятной, почти запредельной храбрости, который при этом стыдится своей язвы, даже не триппера или геморроя. Так ведь находятся и те, кто его этим попрекает. Это нормально?
Тут японец опять что-то спрашивает у переводчика:
– Он говорит: а как бы вы действовали, случись вам столкнуться в бою с «либерейтором»?
– А я, – говорю, – разнёс бы эту тушу одной атакой, тремя-четырьмя 37-мм снарядами. Метров бы с трёхсот-четырёхсот. И полетел бы сбивать следующий.
Японец выслушал и ответил.
– Он говорит, что это не очень смело, но очень рационально.
Вот и пойми – похвалили тебя или, наоборот, обругали? Такой у меня случился разговор с японским лётчиком-истребителем. И заметь, за всё время японец ни разу не улыбнулся. Вообще. Наоборот, он был невероятно серьёзен.
А.С. Имя японца не помните?
И.Г. Да я его и не спросил.
А.С. А что потом было?
И.Г. Я подарил японцу пачку сигарет и пошёл к своим. Правда, он не хотел её брать, но переводчик ему что-то сказал, и тогда он взял. Больше я этого японца не видел – всех ходячих отправляли в лагеря военнопленных. Отправили и его…
Лазарев М. П. Тихоокеанский шторм. М.: Воениздат, 1960.
Глава «Морские десанты на юге Сахалина»
Второй десант, значительно более крупный, чем в Торо, высаживался также в первый день операции в порту Маока (ныне г. Холмск), могущим стать базой для развертывания переброшенных из японской метрополии войск, усиливавших сахалинскую группировку.
Гарнизон Маока включал два кадровых пехотных батальона 88-й пд, усиленные артиллерией и минометами; была оборудована полевая оборона города и порта. Имелось и ополчение, но нас оно беспокоило намного меньше, чем неплохо подготовленные и относительно прилично вооруженные кадровые части. Сделанные летчиками фотографии не только вскрывали почти всю систему обороны, но и позволили установить местонахождение казарм японской пехоты. А главное, в порту был обнаружен легкий крейсер «Китаками» (тип «Кума», корабль устаревший, но способный доставить немалые неприятности десанту – 7000 т водоизмещения, по состоянию на 1945 год переоборудован в «десантный крейсер», вместо семи 140-мм пушек нес четыре 127-мм, зато шесть десантных плашкоутов, мог принимать на борт батальон морской пехоты).