третий эшелон, 138-й стрелковый полк 101-й дивизии, армейцам досталось лишь зачистить отдельные уцелевшие очаги сопротивления, капониры на восточном берегу и подземные сооружения, внезапно обнаруживаемые иногда даже в нашем тылу. Самураев выкуривали из подземелий, заливая в вентиляцию бензин – конечно, при отказе сдаться. Иначе – зачем без пользы разрушать уже свое?
Японцы пытались остановить нас на промежуточном рубеже, по гребню высот 165 и 171, господствующих над занятой нами равниной в северо-восточной части острова. Несмотря на наши авиаудары, у самураев там еще оставались неповрежденные доты, и даже две батареи 37-мм противотанковых пушек. Нам не было сейчас нужды бросать людей в лобовую атаку, сначала прилетели штурмовики и обработали там все бомбами и напалмом, затем минометы и мортиры добавили огоньку, и лишь затем вперед пошли Т-54 с пехотой. До темноты высоты были взяты, ночью японцы предприняли массированную контратаку, поддержанную танками, она была отбита с очень большими для самураев потерями, и утром наше наступление было продолжено.
Замечу, что если японские солдаты шли в бой с фанатизмом, как у Ваффен СС, то их командиры намного уступали немцам в управлении боем – характерными для них было (не только на Шумшу, но и в дальнейшем) замедленная реакция на меняющуюся обстановку, склонность наносить удары «растопыренными пальцами», а не кулаком, стремление к пассивной обороне. В сочетании с нашим господством в воздухе, превосходством в артиллерии и танках, лучшей связью и большей подвижностью – это позволяло нам пренебрежительно относиться к номинальному преимуществу противника в живой силе. Поселок Катаока был взят нами к вечеру 5 июня, наши потери составили около двухсот человек убитыми и ранеными, четыре подбитых танка (три на счету смертников с минами, один поймал в борт накоротке снаряд зенитки) и пять единиц легкой бронетехники. Мы потеряли два Ил-2, один из них совершил вынужденную посадку в нашем расположении, экипаж второго погиб. У японцев же гарнизон Шумшу был уничтожен полностью, бежать на Парамушир сумели единицы.
Один из истребительных полков 7-й дивизии, как и 403-й штурмовой полк, уже 6 июня перебазировался на аэродромы Шумшу Теперь на очереди был Парамушир.
Из дневника генерал-лейтенанта Императорской Армии Фусаки Цуцуми, командира 91-й пехотной дивизии
Скорое начало войны не было для нас секретом. Мы знали, от наших агентов в Петропавловске, что русские на Камчатке увеличили численность своих войск и авиации в разы, за последний год – и это были фронтовые части, закаленные боями в Европе! Резко увеличилось число инцидентов с нашими кораблями и самолетами. Если раньше русские мирились с нашим правом досмотра грузовых судов, следующих через Курильские проливы, то теперь они перестали подчиняться нашим требованиям, угрожая открыть огонь. А наши самолеты просто сбивались, причем не только над советской территорией, но и над нейтральными водами – как правило, русские истребители после перехвата продолжали преследование, не обращая внимания на границу. В то же время сами Советы в открытую вели воздушную разведку над северными островами и Карафуто. И самым неприятным во всем этом было явное количественное и качественное превосходство русской авиации. Инцидент возле Петропавловска, когда мы потеряли двадцать истребителей за шесть русских сбитых, тому пример. И мятеж недостойного Инэдзиро, пусть его душу терзают демоны в аду! Результатом того, что он вообразил себя одним из Сорока Семи ронинов, была не только гибель без малейшей пользы еще почти полусотни истребителей[168], но и разрыв русскими Пакта о ненападении, – а ведь могли уже тогда войну объявить, попытка убить командующего их флотом это вполне тянет на «казус белли»!
И мы должны были терпеть советскую наглость! Наши дела в южных морях шли совсем не блестяще. Были окончательно оставлены Филиппины, только что завершилось неудачное для нас сражение у Иводзимы. 19 мая американцы, взлетев с Сайпана, бомбили Нагасаки, город и порт был буквально стерты с лица земли. А до того были Кагосима, Мацуяма, Осака – по городу в неделю-две. Может быть, заговорщики были и правы – у империи уже не было сил, чтобы успешно обороняться на нескольких фронтах сразу, оставалось лишь нападать, «защита самурая есть лезвие его клинка». Если заговор был не плодом моего воображения. Но враг не дал нам времени – ударил, прежде чем мы успели напасть. Наша ошибка была в том, что мы сильно недооценили русских.
Утром 3 июня меня разбудил рев авиационных моторов, буквально через минуту-другую дополнившийся грохотом разрывов. Доклады начали поступать через полчаса – и они быстро превзошли самые худшие мои ожидания. Русские планировали и осуществляли свои действия с прусской точностью – иные из моих подчиненных были уверены, что эту десантную операцию планировали немцы. Лишь после битвы я понял, что армия, поставившая Германию на колени, должна была перенять лучшие качества противника, немецкую точность и методичность. Русская авиация работала как заводской конвейер – первым мощным ударом было уничтожено всего 54 наших самолета, едва треть от наличных, но были повреждены взлетные полосы, и пока аэродромная команда, не жалея себя, засыпала воронки, налет следовал за налетом, нанося нам новый урон. К вечеру мне доложили, что у нас осталось 14 боеспособных машин – шесть D4Y и восемь Ki-84 – и что надо выбирать: или поднимать их в воздух сейчас, чтобы атаковать проклятый всеми богами и демонами аэродром подскока на мысе Лопатка, благодаря которому русская авиация висела у нас над головой весь этот день – или нет никаких гарантий, что эти самолеты не будут уничтожены на земле завтра утром. Доблестные самураи, уходящие в этот полет, поклялись совершить «тай-атари» (самоубийственный таран) русских складов боеприпасов и горючего, если только светлая богиня Аматерасу позволит им долететь до цели. Их сбили русские – всех, у меня на глазах, прямо над проливом!
Я тогда думал, что есть еще шанс не проиграть сражение. Тихоокеанское побережье острова непригодно для высадки десанта из-за обрывистого берега – а Охотское, пригодное для высадки почти на всем протяжении, простреливалось продольным огнем из артиллерийских дотов. Гряда песчаных холмов отделяла береговую линию от плато, на котором располагались полевые укрепленные позиции, прикрывая их от возможного обстрела с моря. Долина между плато и прибрежными холмами была пристреляна артиллерией, размещенной в дотах на мысах Кокутан и Котомари, и ее форсирование неприятелем было бы предельно сложным делом. На наиболее уязвимых участках побережья, на перекрестках дорог и господствующих высотах были оборудованы узлы сопротивления в виде системы окопов и долговременных огневых точек (из-за недостатка цемента пришлось отливать из бетона только лобовые стенки с амбразурой для пулемета, а покрытие делать деревоземляным). Артиллерийские и пулеметные доты, капониры для тяжелых орудий, траншеи полного профиля – все это составляло многоярусную оборону. Была предусмотрена поддержка войск, занимающих главную оборонительную позицию, артиллерийским огнем дальнобойных 15-см орудий, размещенных на высотах в северной части острова Парамушир. В завершение же предполагалось уничтожить высадившийся десант танковой контратакой, для чего на Шумшу находился в полном составе подчиненный мне 11-й танковый полк, переброшенный из Маньчжурии, имеющий опыт войны в Китае.
Беда была в том, что этот план, и вся дислокация вверенных мне войск, очевидно, была хорошо известна русским! Как иначе объяснить, что 150-мм пушки, отлично замаскированные, прикрытые зенитной артиллерией, стали объектом первого авиаудара, и затем и последующих, наносимых до полного уничтожения целей? Капониры и броневые башни не спасали – русские применяли кумулятивные бомбы, прожигающие броню, и зажигательную смесь. Обычно после боя наблюдается избыток личного состава по отношению к уцелевшим орудиям – здесь же было наоборот, оставшиеся пушки пришлось укомплектовывать расчетами из кого попало.
Также в первые же минуты войны был полностью уничтожен танковый городок, сгорели шесть «Шинхото Чи-ха», десять «Чи-ха» и четырнадцать «Ха-го», а также склады горючего и боеприпасов – к счастью, уцелела часть техники, выведенной на учения, соответственно 14, 9, 11 машин, а также рота флотских плавающих «Ка-ми» в полном составе (16 ед). На базе флота нашлась солярка, снаряды калибра 37 и 47 были на складах дивизии, но наиболее современные «Шинхото» остались без боеприпасов, лишь с одним загруженным боекомплектом. Всю ночь мы прилагали титанические усилия, чтобы восстановить разрушенные укрепления. Большой ущерб был также нанесен и проводной связи, – а в эфире с утра 4 июня на всех волнах стоял треск помех. Потому в штабе дивизии стало известно о том, что русские начали высадку на северный берег, лишь через полчаса после того, как батарея на мысе Кокутан вступила в бой, от посыльного на мотоцикле. К моему удивлению, против нас на берегу оказалась не только пехота, но и Т-54, превосходящие наши танки по вооружению и броне (насколько мне известно, даже американцы в своих десантах никогда не высаживали «шерманы» в составе первого эшелона). Также, все русские пехотинцы оказались вооружены автоматическим оружием, и их было вдвое больше, отчего у несчастной 73-й бригады не было никаких шансов[169].
Донесения вызывали удивление – войска докладывали, что они находятся под обстрелом 20,3-см гаубиц. В это плохо верилось – высадка в настолько сжатые сроки столь тяжелой артиллерии представлялась мне очень маловероятной. Однако доклад звукометрической разведки это подтвердил. Что меняло дело – во-первых, при наличии значительного количества тяжелых орудий уничтожение нашей обороны становилось лишь вопросом не слишком продолжительного времени; во-вторых, если русские сумели выгрузить на необорудованный пляж 20,3-см гаубицы Б-4[170]