, гением был адмирал Хирага, сумев сконструировать корабль, где броня была несущим элементом силового набора, а не навешивалась на обшивку лишней нагрузкой, пояс у него на треть толще нашего. Не волки – тигры: против наших восемнадцати стволов по 180, у них тридцать по 203. И у эсминцев, по шесть 127 на каждом, а не по четыре 130, как у нас.
И не выйти уже из боя – лоб в лоб, на контркурсах, две мили всего! Будем разворачиваться, наловим бортом торпед. Ну что ж, бисовы дети, покажем, как умеют драться советские моряки, памяти предков не посрамим, Рудневу в Чемульпо хуже было! И за нами не гнилой царский режим, а великий и непобедимый СССР! А еще транспорта, к которым японцев пропускать нельзя. Радио в штаб: Веду бой с японской эскадрой! – И проиграть этот бой мы права не имеем! Хоть бы проклятая облачность разошлась, чтобы наша авиация вступила в игру!
Больше адмирал ничего подумать не успел. Как небо рухнуло, что-то больно ударило в живот, в бок, в ногу – разорвался японский снаряд. Адмирал уже не видел, как его, вместе со всеми, кому не повезло, уносили с мостика вниз, под броню. Впрочем, управлять таким боем не мог уже никто, ни с той, ни с другой стороны. В другом совсем бою, американский адмирал, попав в похожую ситуацию, успел лишь приказать: «четным кораблям стрелять вправо, нечетным влево», и всё!
Двадцать кабельтовых, две морские мили, по-сухопутному чуть меньше четырех километров – дальности до горизонта, на уровне земли. С мостика, а тем более с КДП, видно дальше, но все равно, на взгляд сухопутного человека, цель кажется далекой. А для морской артиллерии это почти что стрельба прямой наводкой, и при взаимной скорости сближения шестьдесят узлов, почти 120 километров в час, это расстояние пролетается за две минуты! И нет уже никакого высокого искусства боя, кто лучше сманеврирует, кто кого переиграет – идет дикая бойня в упор.
Как ни странно, это играло против японцев – у них, за три года войны, опытные командиры и экипажи хорошо отработали правильный маневр всем ордером, взаимодействие штурманской группы с ЦАПом (чтобы не терять пристрелку на поворотах), японские тяжелые крейсера реально служили лидерами дивизионов эсминцев во множестве сражений, начиная еще с Ост-Индии января сорок второго. Потому в классическом морском бою при хорошей видимости японское превосходство было бы подавляющим – даже при том, что в действительности здесь было не три японских «тяжа», а всего один, еще два были большими эсминцами ПВО тип «Акицуки» – и в самом деле, силуэтом на крейсера похожи, башни линейно-возвышенно, и размеры вдвое крупнее обычных эсминцев. Но даже один «Миоко», с четырехлетным опытом войны у командира и экипажа – против двух наших «полутяжей», не только еще не побывавших в реальном бою, но даже и не прошедших полный курс боевой подготовки, это было очень много. Примерно как «коричневый пояс» карате[179] против двух парней с улицы. Вот только для реализации своего превосходства даже каратисту нужен простор и дистанция – бойня в упор уравнивает шансы, в значительной степени. Японские штурмана сделали свое дело слишком хорошо, рассчитав место, где надлежало выйти из тумана. Место, курс и скорость русской эскадры было определено в первые минуты, до того как радары перестали видеть цель, – а если бы чуть в стороне, тогда залп торпедами из всех аппаратов, и отворот обратно в туман, а после снова выскочить, добить артиллерией уцелевших! Но к неожиданности самих японцев, они оказались совсем накоротке, и лоб в лоб, на полном ходу, поздно уже отворачивать, на циркуляции вынесет к противнику вплотную, нет смысла уходить в туман, все должно решиться в одном столкновении. Вперед, за императора – Тэнно Хэнку Банзай!
Только лучшую технику все же ничем заменить нельзя! Радары у японцев в 1945 году уже были, и опыт их использования тоже имелся… вот только не уделял Императорский Флот должного внимания радиоэлектронной борьбе, когда локатор забивается активными помехами! И в этом бою, пока японские корабли шли в тумане, слепые, им уже досталось: на одном из эсминцев сильный пожар, от остатков второй трубы до кормовой оконечности, и кормовых башен у него нет – два прямых попадания 180-мм осколочно-фугасных! И как только самураи выскочили из тумана, нашла цель торпеда с «Резвого», сорок кабельтовых, шесть минут хода, считая еще преследование по кильватеру, да не прямо, а циркуляциями! Взрыв был очень сильный, «Юцуки», один из больших эсминцев сразу осел кормой и стал крениться, потерял ход. Но все равно – силы были как минимум равными. Хорошо, что Лазарев так гонял артиллеристов – именно умение БЧ-2 помогло нам вытянуть этот бой, а ведь все висело на волоске!
На мостике «Фудзицуки» командир обнажил меч и размахивал им, крича что-то воодушевляющее, когда прямое попадание русского снаряда снесло за борт верхний ярус надстройки, вместе с мостиком и всеми, кто там был. На «Миоко» еще до выхода в атаку была подбита четвертая башня, кормовая возвышенная, а пятая действовала с перебоями, наводимая вручную. Эсминцы «Асашимо» и «Намакадзе» шли за флагманом, не имея видимых повреждений, но «Исакадзе» и «Касуми» едва хромали позади, причем последний еще и сильно горел. А ведь «Касуми», будучи кораблем более раннего проекта, не прошел модернизацию по усилению ПВО и сохранил штатные три башни 127-мм, а на прочих «стандартных» эсминцах (исключая тип «акицуки») одну снимали, как и запасные торпеды, ради лишних зениток. Теперь же с него сигналят, что были вынуждены избавиться от торпед, во избежание взрыва, и боеспособна лишь одна башня, два ствола из шести, и ход только 20 узлов – из этого боя ему выйти, скорее всего, не суждено! Но разве долг самурая не в том, чтобы умереть за Японию? Тэнно Хэнку Банзай!
Русские тоже не отвернули. Если у японцев был фанатизм, то у советских моряков – спокойная уверенность победителей в самой страшной войне, рядом с которой русско-японская и близко не стояла. И старания политработников, уже год накачивающих личный состав пропагандой, «отомстим за Порт-Артур и Сергея Лазо». И сообщения об успехах первых дней войны – наши бьют самураев на Сахалине, очищают острова Курильской гряды, проклятую «японскую таможню», успешно прорывают их оборону в Маньчжурии. Хотя большая часть экипажей, находясь внизу на боевых постах, даже не видела противника, лишь исполняя свои заученные обязанности, как на учениях. А те, кто были наверху (например, расчеты противоминной артиллерии и зенитных автоматов), работали как машины, на рефлексах, вбитых в подсознание многократными тренировками – смысл которых и был, чтоб матрос, даже контуженый, не задумываясь делал то, что ему надлежит. А еще каждому не верилось, что убьют лично его.
Торпеды ушли с обеих сторон, в самом начале боя – иметь на палубе столь взрывоопасный груз в такой ситуации было самоубийством, а дистанция уже давала хороший шанс на попадание. Снаряды рвали в клочья корабельную сталь и человеческие тела. И тут хуже приходилось японцам! Потому что никакой гений кораблестроителя не может обойти законы физики – можно вписать в ограниченной водоизмещение и пять орудийных башен, и шестнадцать торпедных аппаратов, под особо мощные и тяжелые 610-мм торпеды, но чем-то придется пожертвовать, чтобы уменьшить верхний вес, иначе остойчивость снизится до опасного предела. 25-мм брони орудийных башен, это несерьезно, лишь осколок остановит! А все посты управления и командно-дальномерное хозяйство «Миоко» не имели даже такой защиты, – что при отсутствии в башнях своих дальномеров и СУО (а на наших крейсерах это было!) становилось совсем непростительным. Японские «тяжи» были отличными кораблями, но предельными: из конструкции было выжато буквально всё! Запас на модернизацию, на добавление новых зениток, радаров, дополнительного бронирования, был недопустимо мал. Да и не было у японцев в эту войну хороших зениток-автоматов – единственное их оружие этого класса, 25-мм «гочкис» (копированный с французского), имел плохую баллистику (образец 1930 года), низкую скорострельность (питание из обойм, с малым числом патронов), медленную скорость наводки, неудачную конструкцию прицела. И простое увеличение числа стволов не помогало – так, строенная 25-мм установка имела больше недостатков, чем достоинств, оказавшись излишне громоздкой и неповоротливой. А вот с советских крейсеров и эсминцев стреляли 40-мм «бофорсы», гораздо более дальнобойные и меткие, а еще 37-мм автоматы 70-К, а еще 20-мм «эрликоны», причем нередко спаренные с 12,7-мм браунингами или ДШК – в некоторой степени повторялась картина войны сорокалетней давности, только наоборот, когда по палубам не русских, а японских кораблей гулял стальной шквал – от которого не всегда защищала даже тонкая броня орудийных башен.
«Фудзицуки» досталось больше всех – русские приняли его за крейсер и сосредоточили на нем весь огонь «Кагановича». Большие эсминцы ПВО были очень надежными, прочными и живучими кораблями, намного превосходя в этом отношении «стандартные» эсминцы, но все же не несли брони, а больше десятка прямых попаданий 180-мм снарядов (точное число осталось неизвестным) с близкой дистанции это было чересчур. «Фудзицуки» весь горел, от носа до кормы, даже непонятно, что на стальном корабле может питать такое пламя. Спасшихся с него не было.
«Асашимо» умудрился поймать русскую торпеду. Выжившие после утверждали, что видели, как торпеда, пройдя за кормой, вдруг стала циркулировать и взорвалась под винтами эсминца. Откуда взялась вторая торпеда, попавшая почти тотчас же в потерявший ход корабль, никто не заметил. Эсминец затонул быстро, но все же часть экипажа успела спастись на плотах. Среди них не было ни одного офицера.
В это же время погиб и «Каганович», от четырех «длинных копий». И если первые две торпеды еще оставляли надежду на спасение, то еще две, через минуту, были однозначно смертельными. После на эту победу будут претендовать «Намакадзе» и «Миоко». Погибшие на «Кагановиче» составят большую часть потерь личного состава Тихоокеанского флота в этом бою – приказ «оставить корабль» так и не был отдан, расследование показало, что, возможно, в этот момент рубка со всеми, кто там находился, включая командира корабля, была уничтожена прямым попаданием восьмидюймового японского снаряда. Спаслись лишь те, кто были наверху или успели выскочить на палубу, когда крейсер начал опрокидываться, 81 человек из 963 всего экипажа.