В чем была наша ошибка? Мы были уверены, что нам предстоит идти по союзной нам стране, где все под контролем у наших карманных макак – как они клялись и обещали! Мы всего лишь хотели усмирить коммунистическую макаку, посадить ее в клетку и с триумфом возвращаться домой! Мы не ждали, что нас будут бомбить и обстреливать, мы не думали встретить здесь превосходящие силы врага, да еще с лучшим оружием, чем наше! Проклятая макака Чан Кай Ши, ты обещал нам совсем иное! И наш старый Дуг оказался слишком доверчив!
Ночью выслали пешую разведку, уточнить силы и потери противника. Утром вернулись двое. Доложили, едва не в истерике:
– Обнаружили опорный пункт. Стали подбираться к нему, чтобы взять пленного. И тут нас сначала забросали гранатами, а затем расстреляли из пулемёта. Те, кто шел впереди, погибли, а нам удалось залечь и отползти. Это были кто угодно, но не китаезы, сэр!
31 августа опять прилетали «мясники» (как успели прозвать русские реактивные бомбардировщики). Мы стреляли в небо из всего, что стреляло, и, кажется даже, одного подбили (хотя не уверен – падения сбитого не видел никто), а потерь у нас было меньше, потому что успели рассредоточиться. Но все равно было ужасно – в этот раз русские сбрасывали не только бомбы, но и напалм – на нас, белых цивилизованных людей, как на каких-то туземцев! В этот день я впервые глубоко задумался о важности и полезности Гаагской и прочих конвенций – должных ограничивать средства ведения войны.
Мы пытались атаковать, форсировав реку, – преграда казалась нам куда меньшей, чем Хуанхэ, а ведь там мы успешно переправились и готовы были гнать китайцев дальше, если бы не предательский удар в спину! Два штурмовых батальона, усиленных спешенной мотопехотой, с переправочными средствами и саперным имуществом, под прикрытием огня танков и артиллерии, должны были открыть нам дорогу. Тем более Тан-Хо течет в ложбине, как в природной траншее, и не простреливается настильным огнем. Но оказалось, что даже броня «паттонов» не держит 122-мм бронебойный снаряд. А русские тяжелые орудия легко подавили наши батареи, испытывающие явный недостаток в боеприпасах. Спуск к реке накрыло залпом ракет, как раз в тот момент, когда бронетранспортеры там высаживали пехоту. И в завершение у русских оказалось что-то вроде мортир огромного калибра, превративших «траншею» речки Тан-Хо в могильник. Из батальонов, участвующих в атаке, выжило меньше половины – те, кто успел отступить. Из переправившихся на тот берег не вернулся никто.
Не помню, кто предложил идею переговоров. Русские ведь тоже не хотят умирать – и что они ответят, если мы скажем, или они дают нам уйти, или на них будет сброшена такая же Бомба, как на Сиань? Оставалось, правда, убедить в этом вышестоящий штаб, – но ведь русские не могли знать, что мы блефуем?
Валентин Кунцевич, он же «Скунс».
Возле города Чаоцу.
Вечер 30 августа – 1 сентября 1950 г.
Ну вот и встретились, тащ генерал-майор! Говорил же я – оба мы Советскому Союзу служим, в разных ведомствах, а цель одна. Чтоб великий СССР процветал, а все его враги в земле лежали.
Вижу, не шибко рад – что ж, отлично тебя понимаю. Ждал ты, что сейчас второй эшелон подойдет, а тут мы, причем с грозной бумагой, и виза самого Жукова, «оказывать содействие». Ты не только не можешь нас к себе в строй, но и еще должен нам что-то обеспечить, отвлекаясь от главной задачи, ну и зачем тебе такой головняк? Но против приказа не попрешь – все знают, что за нарушение бывает. У нас, слава богу, не царская армия, как в романе «Порт-Артур» описано, когда командиру батареи приказывают обстрелять японцев, а он в ответ, не хочу – попробовал бы у нас так, живо вылетел бы без погон и в штрафную роту!
Что у нас за задание, тебе знать не надо. После того как мы на оперативный простор выйдем. Ну а пока – рады оказать содействие, зачем иначе спешили? У нас в строю двадцать девять спецов осназ, еще я, ну и со старшим лейтенантом Стругацким вы знакомы. И двести восемьдесят шесть китайцев при двадцати двух пулеметах. Личный состав обучен – ну не совсем как осназ, но на уровне хорошей разведроты.
Что значит, «вы же в разведку для меня не пойдете»? А, вам «язык» желателен? Так есть задумка – можно только для начала с оперативной обстановкой ознакомиться подробно? Где мы, где противник, что вам про него и ему про вас известно?
Будет вам «язык»! Не штабной, конечно, но тут уж ничего не поделать – не ходят штабные во вражеский тыл. Только от вас помощь и содействие потребуются.
Что самое опасное для войскового разведчика? Когда противник умный, и тебя переиграет. Подкинет тебе на блюдечке «вкусный» объект, а рядом группа захвата. Сам в апреле сорок пятого так делал, до того, как с Адмиралом на Камчатку – на дальневосточной границе, вот очень хотелось уточнить, что там у самураев есть, а «добро» на ту сторону идти еще никто не давал. Ну мы и изобразили, будто в окопчике у самой границы часовой, пентюх неопытный, заснул – японские разведчики заинтересовались, сами на нашу сторону приползли, ну а мы уже, замаскировавшись, ждем, двоих повязали, двоих закопать пришлось. Так интересно, что самураи судьбой своих пропавших не интересовались совсем – никаких просьб вернуть «случайно заблудившихся» не последовало, взяли и вычеркнули, будто и не было людей! Ну а здесь – вот я сам бы, на месте американцев, куда бы полез, пленного взять, да и просто высмотреть, что тут у нас есть? Если они тоже только сегодня подошли, по факту, как встречный бой, – то их командирам тоже ясность потребуется, а значит, с большой вероятностью разведку вышлют! Так поможем – а если не найдем удобного места, можем и подыграть!
Окоп передового охранения, на склоне холма, недалеко от долины речушки. Чуть ниже гребня, ну а мы позади ждали, и, лишь как стемнело, вперед выдвинулись и залегли. Эх, где наши ПНВ из двадцать первого века, сдохли давно, что от них осталось, ученые разобрали. Но есть уже и местного производства, прежде всего на танках, но и для спецуры делают. Вот только истинная правда, как давно в какой-то книжке еще в той жизни читал – аккумуляторы шибко тяжелые и садятся быстро. Так нам с ними не бегать, а аккуратненько в засаде сидеть. Вернее, лежать. Что тоже искусство – чтоб мышцы не затекли, а то вот вражина рядом, тебе бросок надо сделать, а песец!
Голливудского «кья» и ногой в морду – не было. Проще и с гарантией – когда супостаты приблизились метров на тридцать, я дунул в охотничий манок. Нет уже у нас радиогарнитур, а если крикнуть, как положено, «глаза!», так ведь и те тоже услышат, залягут! А птичка прокричала, откуда американцам голоса китайской природы знать? А с нашими уже обговорено, один раз «вижу что-то», два раза «приготовиться», а после уже или другим тоном «отбой», или один «бросай». Гранаты, но не лимонки, а световые, тоже местный продукт – даже нам с закрытыми глазами, мордой в землю и в тридцати шагах ощутимо, ну а что со зрением тех, кто в том направлении смотрел? И пока те не опомнились, попрыгали мы зайчиками по склону вниз, да не прямо на вражин, а с боков, с флангов заходя, – а то будет из них кто-то сослепу и сдуру перед собой палить, вдруг да попадет? Ну и Финн сверху контролировал, через ночной прицел, мы ему сектор не закрывали – двоих, кто как ему показалось, не до конца ослеп, он уложил одной очередью. Тут и мы подоспели – да врагов больше, чем нас, ну так и нам столько «языков» не надо, цели заранее распределили, лишних положили из бесшумок (из обычного оружия, так опытный солдат по звуку чужую марку отличит, и даст очередь на слух, – а тихие хлопки еще и «пеленгуются» ушами гораздо хуже). Еще троих, когда брали, в ножи пришлось, сопротивление оказали, а нам некогда. Прочих повязали, кто дергался, тому прикладом по башке. А после подбежали наши, вернее, корейские все морды, но старшим у них Вася из Кемерова был, помогли собрать тела и трофеи. Девять трупов, пятеро живых. После на допросе выяснилось, что было их шестнадцать – значит, двое все же сбежали, черт побери! Что очень погано – про нашу тактику расскажут.
Следующий день мы в бою не участвовали, отсыпались. Бой был, по меркам немецкого фронта, дохленький, артподготовка с их стороны так себе, танки и пехота до нас не дошли, перестрелкой все и закончилось. Хороший командир на батарее «тюльпанов», без пристрелки положил залп прямо в овраг, где речка, как раз когда там американцев переправляющихся набилось, наверное, пара сотен, хотели от нашего огня спрятаться, дурачки! И бежали враги, кто живой остался, – а мы стали уже думать, как нам дальше – путь наш не на запад, а на юг, на ту сторону Хуанхэ. А Желтая река сейчас широко разлилась, и течение быстрое. Зато мосты стоят, хотя и война – ни мы, ни янки их не трогаем, поскольку надеемся, что после будут нужны.
Ночью опять ходили ловить их разведчиков. Не пришли, суки! А нам не спать и мерзнуть, под плащ-палатками на земле лежа, мокрой после дождя, – а она, хоть и лето, тепло хорошо вытягивает! Спасибо, «поджопники» есть, хоть какое-то удобство. Утро, уже уходить собрались – видим, едут! Джип с белым флагом, в нем четверо. Вот любопытно, сами сдаваться собираются, или нам хотят по наглости это предложить?
Томас У. Ренкин, бригадный генерал армии США (в отставке).
Из интервью журналу «Лайф»,1954
Отчего выбрали мою кандидатуру для переговоров? Кто-то вспомнил, что я уже встречался с русскими в Германии в сорок четвертом.
В «виллисе» кроме меня и водителя были переводчик, первый лейтенант Колдуэлл, и сержант с белым флагом и трубой. По старому обычаю, когда парламентеры предупреждают сигналом, что не подкрадываются, а следуют открыто. Но также все мы были вооружены, а в машине стоял пулемет на вертлюге – поскольку был риск наскочить на какую-нибудь банду. Ну и конечно, оружие просто уверенность дает! Мы же не собирались его применять, если все будет успешно?
Мы проехали через мост, совершенно не пострадавший, несмотря на недавний бой. Горелые остовы танков напомнили мне о той битве с «кенигтиграми» у Лиссабона, – но, в отличие от того случая, здесь не было ни одного врага, все сгоревшие и разбитые машины были американскими! Лежали трупы – как жаль, что эти молодые американские парни должны были умирать за то, чтобы какие-то макаки жили при демократии! Дорога перевалила холм, и тут у нашей машины лопнуло колесо. Вокруг было поле, покрытое гаоляном, совершенно мирная картина, место сражения скрыто за возвышенностью, и никого не видно.