– Если не долетит один самолет из пяти, из вас будет расстрелян каждый пятый. Если два – двое из каждых пяти, и так далее. Ну а если самолеты вообще не смогут взлететь – вы все нам живыми не нужны! Всем ясно, или до кого-то не дошло?
В это время товарищи от ГБ работали с пленными летчиками, – чтобы получить от них важную для нас информацию о пилотировании В-47, а также «выявить объекты, имеющие ценность для дальнейшей разработки». Оказалось, что это не строевые летчики ВВС США, – а по крайней мере, командиры экипажей, это испытатели с фирмы «Боинг». Мне сказали, что один из них просил встречи со мной, «самым главным из русских пилотов». Это был человек уже в годах, и, к моему удивлению, заговорил по-русски.
Я уже не помню его имени. Он сказал, что бывал в СССР в начале тридцатых, а в тридцать седьмом встречал Чкалова, когда он прилетел в Америку. И что мы были союзниками в недавней войне, и что его дед рассказывал, когда был еще мальцом, что видел русские корабли, пришедшие в Нью-Йорк, «когда мы воевали за свободу негров». Теперь мы воюем – почему?
Я ответил, что не мы начали эту войну. И что не хочу, чтобы атомные бомбы с таких же В-47 падали на наши города. И сделаю все, чтобы этого не было. И вообще, мы люди военные и должны следовать присяге и приказу. Он же в ответ стал рассуждать, что раз эта война нужна одним лишь политикам, а не простым людям, что следует всего лишь переизбрать политиков, сидящих в креслах власти, и жить в вечном мире. Я прервал его, сказав, что не имею времени выслушивать – сейчас же меня интересует, как благополучно долететь, можете ли вы сообщить что-то ценное?
– Все мы спешим, – ответил американец, – мой отец умер в доме престарелых, а я не приехал, потому что был занят бизнесом. А когда мы останавливаемся, – то часто бывает уже поздно. Можно последний вопрос? У этого вашего, из разведки, – я понял, что он имел в виду Куницына, – глаза зверя, убийцы, когда он смотрит на нас. Могу я узнать, за что он так ненавидит американцев?
– Я прилетел час назад, и с товарищем Куницыным раньше не встречался, – ответил я, – но возможно, кто-то из его родных погиб от американских пуль во время вашей интервенции в нашу Гражданскую. Или вы не знали, что тридцать лет назад ваши солдаты приходили на наш Север и Дальний Восток, совсем не как друзья?
Американец встал и направился к двери. Уже на пороге он обернулся и сказал:
– На посадке не сбрасывайте газ, держите средний. Используйте тормозной парашют. Иначе нос задерет – и всё. Вывести движки на взлетный режим уже не успеете.
В то время мы очень мало знали про такое явление, как «подхват», характерное именно для стреловидного крыла. Причем эффективным средством против него были гребни на крыле, как на Миг-15, – но у американцев их не было. Но мне была хорошо известна особенность еще первых реактивных самолетов: очень пологая глиссада, вкупе с малой тяговооруженностью и приемистостью ТРД ранних моделей. Самолеты, которые мы сейчас пытались освоить, принадлежали к самой первой модификации, В-47А – с двигателями «Дженерал-Электрик», тягой по 1800 кг (после эту величину удалось поднять до 2200, даже до 2600 кг), причем резкое движение сектором газа могло вызвать помпаж, и даже пожар. А полетная масса больше 50 тонн (взлетная, с полной нагрузкой – 71 тонна), это огромная инерция в выполнении маневров – для сравнения, наш Ту-4 имел взлетную массу 66 тонн! То есть, чтобы успешно летать на В-47, требовались одновременно навыки пилота и реактивного истребителя, и «летающей крепости»!
Но выбора не было. Надо было лететь. Ожидая, что американцы готовы нанести по базе удар – так что отдохнуть удалось всего несколько часов, – и это не было роскошью, нельзя садиться за штурвал в таком полете, если до того не спал сутки! Хорошо, что приборы и оборудование в кабине были размещены схоже с В-29 (и Ту-4). Заняв места, мы опробовали управление, даже запустили и гоняли двигатели на малом газу. Инженеры настраивали рации на нашу волну – удачно, что у нас с ленд-лизовских времен эта аппаратура была знакома, и на наших самолетах применялась! Связь в полете становилась жизненно важной – разумнее было бы сначала выпустить один самолет с самым опытным экипажем, и лишь после его приземления в месте назначения (и получения опыта) стартовать остальным, и тоже поодиночке. Но времени не было категорически – Куницын сказал, что возможно, у нас всего несколько часов до того, как сюда упадет «то же самое, что на Сиань».
Мы знали, что американцы в штатном режиме взлетали на В-47 с пороховыми ускорителями. Но это было сочтено слишком опасным – решили, что хватит полосы для большего разбега, тем более что топлива брали не полный запас. Ошибка на взлете (и посадке) была смертельной – катапультируемых кресел на В-47А не было, они появились на позднейших модификациях. А велосипедное шасси создавало дополнительные проблемы (на взлете не дает поднимать нос, требует более аккуратного приземления, и просто опасно на мокрой и скользкой полосе, особенно при боковом ветре).
Настало утро. Самолет оттащили к самому началу полосы. С которой только что ушла в небо пара Миг-15, прикрывавшая наш взлет. Запуск двигателям, сначала прогрев, затем прибавить обороты, и вот бомбардировщик трогается с места. Скорость отрыва… испытатель должен чувствовать машину, когда она готова взлететь! Больше двух километров разбег по бетонке, и наконец оторвались! Теперь полегче – лишь привыкнуть, что на все действия самолет реагирует куда плавней, чем «Миг»!
Штурман, майор Петровский, прокладывает курс. Нас ждут на аэродроме в Советской Монголии, две тысячи километров на север. Вражеских истребителей на маршруте не опасались – реактивных Ф-80 и Ф-84 на китайских аэродромах замечено не было, а «мустанги» перехватить В-47 никак не могли. Техника сюрпризов не поднесла, моторы работали нормально. Прошли над Великой Стеной, различимой даже с высоты в девять километров. В рассчитанное время нас встретила пара Як-25, чтобы сопроводить на аэродром. Еще немного… и дальше началось самое ювелирное!
Вывели нас хорошо, полоса точно по курсу. Идем недопустимо низко и быстро, на прежний взгляд, привычный к другим совсем самолетам. Двигатели на среднюю тягу, еще уменьшить. И тут чувствую, что машина готова задрать нос! Прибавляю газ, снова становится послушной. А полоса уже под крылом! Радио на землю – уходим на второй круг!
Реактивный бомбардировщик виражит плохо, так что круг выходит огромный. Но вот снова заходим на полосу, уже с поправкой на первую попытку, высота, скорость! Это больше похоже на посадку с заглохшим движком, успеть «притереть» самолет к земле, не дав ему клюнуть носом! Выдержит ли шасси – вспоминаю про парашют и выпускаю в самый последний момент перед касанием. Тряхнуло, все ж получилось грубовато, – но шасси выдержало! И вот американец катится по бетону! Только бы хватило полосы!
А после была забота – срочно на КП и давать по радио ценные указания тем, кто летит следом. Вторым заходил Котов, он сел удачно, с первой попытки. Третьим садился Шишкин… так он же четвертым должен был вылететь, а Жук где? А черт, что ты делаешь – слишком резко, или с креном сел, легкая стойка шасси под правым крылом подломилась, и в конце пробега самолет лег на крыло, движки сильно побило о бетон, хорошо хоть пожара не было! И еще, бомбардировщик слегка помяли, когда тягачами в темпе стаскивали с полосы, чтобы освободить место для следующего. В крайнем случае на запчасти пойдет!
Последним садился Заречный. Я видел, как все случилось. То же самое, что было у меня – он учел переданные по радио инструкции, но недостаточно, и весь его летный опыт говорил об обратном, он слишком сильно сбросил газ. И самолет буквально в последний миг перед посадкой задрал нос, зацепив за полосу хвостом, а затем с размаху плюхнул на брюхо, и вспыхнул огненный шар, оставшиеся тонны керосина! И некого было спасать.
А Жук пропал. Много позже в пустыне нашли обломки. Что могло случиться, не при взлете или посадке, а в полете на высоте? И почему ничего не было в эфире?
Задание было выполнено. Из пятнадцати лучших пилотов, какие нашлись на Дальнем Востоке, погибли шестеро. За два американских самолета, доставленных в Жуковский, в ЛИИ ВВС. И третий, восстановленный, но практически не летавший, а служивший наземным «эталоном».
Один из тех «Стратоджетов» вы и сегодня можете видеть в музее в Монино.
Валентин Кунцевич. Авиабаза Синьчжун
Ты назначен быть героем? Значит, будешь им!
Ну что тебе непонятно, капитан Ли Юншен? Раз сказано, «уха по-китайски» – это значит, ты базу взял, гарнизон перебил, трофеи захватил. Ну а мы лишь на подхвате – или вовсе не было нас тут, привиделись мы тебе! Так во всех бумагах будет и в историю войдет.
Твою рожу московский корреспондент снимал? Ты интервью давал (вообще я твой рассказ сочинил, но публике о том знать не надо)? Так расписал – в Вашингтоне прочтут, объявят врагом американского народа и персонально их президента, хе-хе! А как «Правда» про тебя напишет – любой, кто усомнится, тот против партии, советского правительства и самого товарища Сталина. Так что поздравляю, капитан Ли Юншен – документ и погоны сейчас вручить не могу, но надеюсь, что все здесь присутствующие в моих словах и полномочиях не сомневаются?
Хочешь соответствовать? Русский учи! Чтоб свободно на нем говорил, а не как сейчас! Как вернемся, в Харбин поедешь, в училище. А после, может быть, и в Москву, в Академию Генштаба, отчего нет? Генералом станешь – настоящим, а не таким, как у Чана, кто чин за деньги купил. Ты главное, служи – а за наградами и чинами не залежится! Я сам старлеем был, это меньше капитана, всего восемь лет назад. Иди!
Да, повезло человеку – из «и.о. взводного» сразу в капитаны (меньше несолидно, больше уже перебор) в один миг. Просто потому, что показался мне самым толковым. Жив останется, в национальные герои выйдет, в экспонаты истории! Вот вернусь я в Союз из китайской командировки, и девушки (даже не простые, а служащие в Конторах!) меня станут спрашивать, «вы знали самого Ли Юншена?». Было уже такое у меня после Ирана, в сорок шестом, с другим персонажем – когда портреты того курдского вождя, пламенно-твердокаменного борца с мировым империализмом и колониализмом, тоже появились в наших газетах, а ведь если бы не я, не быть бы ему живым, уж очень разные вещи, скачки по пустыне со стрельбой, и «пришел и ушел, а враг помер». А ведь по годам я вполне еще могу успеть с Че Геварой и Фиделем пересечься?