– А может, он просто хочет увидеть, когда все враги покажут свою суть? – серьезно спрашивает Лючия. – И тогда всех сразу. Даже не везти далеко, в море утопить, чтоб никто не всплыл? Если они и впрямь говорят, что «против нас, хоть с сатаной», значит, уже душу ему продали? Или готовы продать.
Ну, сказала! Моя Анюта такой была, в самом начале, такая прям комсомолочка в красной косынке, «кто не с нами, тот против нас». Но стала теперь, с нами пообщавшись, более мудрой, гибкой, терпимой. А для Лючии пока все в мире просто – «этот против нас? Убить! А если весь мир против нас – значит, надо ударить первыми!». Не был такой типаж исключительно для нашего семнадцатого года характерен, и в Европе таких хватало. Вот только Анюта в ЛГУ успела два года отучиться – и тебе бы образование не помешало, очень кругозор расширяет, и учит мыслить не в одних черно-белых тонах.
– Отчего же: раньше это «домашним образованием» называли, – сказала Анюта, – уж я стараюсь Люсе передать все, чем сама владею. И – вот не думал ты, мой Адмирал, что там у себя вы слишком уж были терпимы? Не только слова, но и поступки прощали, которые никак нельзя было прощать. Не установили для себя черту, которую переходить нельзя, при любой кажущейся выгоде – просто нельзя, за ней смерть, или даже то, что хуже смерти, как назвать, что у вас стало со страной? Гибкость и ум – лишь в достижении цели. А изменение самой цели – это табу: принципами поступаться нельзя, ни за какие пряники! Надеюсь, что те, кто после нас придут, – именно так себя вести будут!
Солнышко, ты что! Говоришь правильно, но ведь Лючия не посвящена еще по полной! Думает лишь, что мы такие же, как все, только «зеркало в будущее» имеем, то есть ноутбук! И как теперь девочке правду рассказать?
– Она подписку на все давала, такую же как я, – отвечает Анюта, – так ведь, Юр? Впрочем, Люся, это от тебя зависит – коль ты одна из нас, то готова все узнать? Или предпочтешь, чтоб тебе спокойнее было? Поверь, что когда я узнала поначалу, то мне застрелиться хотелось. Но приказ был – и желание драться. Насмерть, себя не жалея – чтобы победу вырвать, даже казалось бы, в безнадежном бою. Так что выберешь?
Лючия в ответ в Юрку вцепляется, к нему прижимается. Показывая, что куда он, туда и она, и спрашивать нечего.
– Тогда, Люсенька, готовься – как домой вернемся, будет у нас разговор. Не на улице же этим заниматься? И «зеркало» придется кстати.
Лючия кивает. Юрку не отпускает – будто боится, что он исчезнет сейчас. Хотел бы я тоже присутствовать, но время уже, мне ехать в наркомат! Целую Анюту – ну вот зачем женщины и тут вуали придумали, мешают! – и иду к машине.
Вечером спрошу, чем завершилось? Вот будет сейчас у товарища Смоленцева «семейный фронт», в самом буквальном смысле! При мощной поддержке моей Анюты. Да и итальянка, как мне показалось, не глупа, и психику имеет устойчивую, так что, надеюсь, все будет хорошо.
Лючия Смоленцева (Винченцо)
Мадонна, неужели все это правда? Но как я могу не верить словам моего мужа и Анны – самых близких мне людей в этом подлунном мире?
И если это действительно случилось, то не иначе, как по воле Его и предназначению. Для того чтобы, как сказал мой рыцарь, «у Страны мечты был второй шанс».
– Ты понимаешь, мой Галчонок, теперь я уверен, несмотря на все произошедшее. Что план был неплохой – немного подкачало исполнение. А дело было вовсе не безнадежно – вот теперь мы и постараемся, без ошибок!
Я уже слышала эту песню, которую пел под гитару друг моего мужа, со смешным прозвищем «Скунс» – мой рыцарь тоже умел музицировать, и я никогда не забуду, как именно он спел мне «Лючию» в альпийском лесу, в лагере Третьей Гарибальдийской бригады, почти два года назад, но у Валентина голос был лучше (не в обиду моему кабальеро!). Песня про безнадежный бой – и «там выход был, вы просто не заметили». И если у моего мужа и его друзей получилось изменить войну, сократив ее на целый год, если сейчас сам Вождь Сталин в их «ордене», а также и другие большие люди из власти СССР – о, мадонна, а выходит, я с ними наравне, попала в этот круг избранных! – то у нас должно все получиться!
И я теперь отлично понимаю Анну, – сказавшую мне:
– Это ведь мир, где жить моим детям. И твоим, Люся, тоже. И детям их, и детям их детей. И я все сделаю, чтобы никакая мразь, вроде Горбачева или Ельцина, их счастье не украла!
Это те, которые свою Страну мечты – отродьям дьявола продали? Видела я на приборе, и слышала, что мой муж мне рассказал, что в том мире дозволено верить в дьявола, предаваться самым гнусным извращениям, причем даже Церковь там считает это допустимым, сама погрязшая в грехе! Там поклоняются не богу, а деньгам, «конкурентоспособности». А европейские города заполнили какие-то банды из дикарских стран. Хотя похожее было в истории – в последние годы перед падением Великого Рима. И чем это кончилось – нашествием варваров, гибелью цивилизации и культуры, несколькими столетиями Темных веков? Сейчас на весь мир тоже надвигалось что-то страшное, пусть через сорок-пятьдесят лет, но все равно, разве могу я жить, как некий король, сказавший «после нас хоть потоп», ведь тогда, если этот мир погибнет, то дозволено все, любой грех, извращение, скотство! А куда после попадут души тех, кто отринул даже не бога, коль уж не верили в него, но и свое право быть человеком, а не животным?
Но Анна сказала: мы должны победить! Я вспоминаю, как прошлым летом мы ездили к писателям, и после попали в грозу – тучи закрывали солнце, ветер рвал наши платья и волосы, а моя подруга и старшая сестра (да, я теперь считаю ее родней) смотрела на разгул стихии с радостью и восторгом, пусть сильнее грянет буря, – я тогда не понимала ее чувств, но стояла рядом, не уходя. Прости, мадонна, что я забыла о том, что любые испытания посылаются нам затем, чтобы мы их преодолевали и становились сильнее! Если это и есть Армагеддон, обещанная битва света и тьмы – надо ли спрашивать, на чьей стороне должна быть я, истинная католичка? Впрочем, по моему рассуждению (и объяснениям Анны), – мы, православные, и даже коммунисты, имеем то общее, что считаем: надо поступать как должно, ну а после Бог или история оценят! В отличие от протестантов, Римская Церковь не считает, что Господь ведет нас по жизни за руку, как слепых, – он лишь открывает перед нами двери, и мы сами вольны сделать выбор, в какую войти, и ответить в полной мере за это, когда придет час. Ну а думающих иначе – судит не Бог, а трибунал. Когда папа предал анафеме Гитлера, приказавшего своему темному воинству напасть на Святой Престол, то германские протестанты отказались это признать, заявив, что все случившееся это обычные бедствия войны. И после, когда католики Германии были обязаны приносить Гитлеру особую присягу в знак лояльности – от протестантов этого не требовали! Что же – после падения богопротивной нацистской власти вдруг оказалось, что очень многие представители протестантских церквей оказались преступниками – Святой Престол ничего не забыл и не простил! Однако именно протестанты задают тон в Англии и Америке – и именно эти страны в будущем потащат весь мир в пропасть, ради своей выгоды!
Я вижу так. И пусть мой кабальеро меня простит – ведь я родилась и выросла католичкой, а не комсомолкой, как Анна. Я не умею выразить то, что думаю – другими словами.
Мой муж, мой рыцарь, выслушав меня, лишь улыбнулся. И крепко прижал меня к себе. А затем что-то перевел на своем волшебном приборе (обязательно разберусь сама, как с ним обращаться, если мне дозволят!), и я услышала песню:
На ступеньках старинного храма,
В лабиринте прошедших эпох
Мы стояли, нас было так мало,
Мы стояли и ждали врагов.
Нам бежать бы, забывши о чести,
Вроде же нечего больше терять.
Но сказал кто-то: «Мы ещё вместе,
Им нас не взять!»[55]
Эта же прямо про нас! Если жизнь это борьба добра и зла, света и тьмы, в том числе и внутри нас самих? Она может выражаться и во вторжении вражеских полчищ, но там, в будущем, гораздо опаснее оказалось подтачивание веры, идеи изнутри. Потому что именно вера во что-то более высшее, чем насыщение и размножение, делает человека – человеком, а не животным. А я вспомнила слова, которые давно слышала от одного святого человека – «дьявол опасен как раз тем, что убедил всех, что его нет». И если я удостоилась чести быть принятой в орден избранных, то, что я должна сделать, чтобы оправдать доверие?
Мой кабальеро, мой рыцарь, мой любимый муж – отпусти меня! Ты знаешь, что в твоих объятиях я могу думать лишь об одном – и мы займемся этим после, но сейчас я хочу, для своего душевного спокойствия, понять, чем я могу быть полезна для нашего святого дела! Клянусь, что я жизни не пожалею, лишь бы тьма не победила и здесь!
Ой, а как быть с моим обетом? Что выше – он или клятва о соблюдении тайны, данная моим друзьям? Когда я увижу отца Серджио, с которым я познакомилась в тот самый день, что и с моим мужем, он был легатом Святого Престола в Красных Бригадах, ну а теперь полноправный посол Ватикана в Москве, и в то же время мой духовник? Но ведь в обете ничего не было сказано про исповедь, а лишь «когда почувствуешь приближение смертного часа», а это случится, я надеюсь, очень нескоро! И если до того мне было разрешено Церковью даже сменить веру, если я захочу, – то мадонна, разве это грех, на исповеди промолчать о том, что не является грехом?
Так что я должна делать для победы Страны мечты? И для гибели и разорения ее врагов?
США, Новый Орлеан, спортивный клуб
Соединенные Штаты – это демократия? Скорее, республика! Подобная средневековой Венеции или Генуе, или русскому Новгороду, или Древней Греции, или доимперскому Риму. Когда власть принадлежит не единоличному правителю, а нескольким Домам, Семьям, корпорациям, гильдиям… что там еще было в истории? Что требует довольно сложного механизма взаимного равновесия и сдерживания – частью этого механизма могут являться и псевдодемократические процедуры с «волеизлиянием народа», и