Я тут спрашиваю, так Гитлер Европу всю захватил, как же там живые люди еще остались? А старшой – Юрий его зовут, но свои к нему как-то по-странному обращаются – Брюс, никогда имени такого не слышал – мне и отвечает: так с англичанами, французами и прочими всякими бельгийцами у Адольфа война честная, даже в плену письма из дома и посылки Красного Креста получают. Поскольку англичане считаются тоже вроде как арийцы, не поделили только, кто главнее. Это лишь славяне для них – навоз.
А ведь осназовец – точно из этих. Я вот с гражданки в тридцать седьмом призывался, должен был в этом году домой, пять лет, а тут война. И все равно, вот разобьем фашиста, вернусь в Ленинград, на завод свой, мирным человеком стану. А есть и такие, для кого война – профессия. Даже не командиры кадровые, а еще рангом выше. Кто и в мирное время воюет в Испании или еще где. Знают уже, что своей смертью не умрут, за грань заглянув. Оттого и взгляд такой, и душа стальная. Это сколько и чего он видел такого, что даже в фильм не вставили, за зрителей побоялись?
И вот захотелось мне очень дожить, довоевать, до Германии дойти. А как дойдем, глянуть, у кого тут абажур из кожи висит? Чай, я не француз, чтобы это терпеть. А вот искоренить такое непотребство, это мы запросто. Ну не должно этого быть, такой пакости на земле! Да и у тех же англичан при случае спросить, а как вы с такими воевали по-честному, а не как подобает с бешеными псами?
Осназовцы сказали, что четыреста метров чистого пространства гарантируют, но мы же впереди, значит, двести. Ну-ка, старшина, не отставай! Со мной старшина первой статьи Сидоренко, отстаёт он всегда. Жрать хочется, даже сейчас. Как мы вчера на фашистском складе станционном тут, во Мге, шоколад французский оприходовали. Очень он вкусный после сухарей. Всю Европу ограбили, а нам лишь надежда на себя. Ничего… и за это спросим. Не впервой. Мне самую первую медаль, «За отвагу», в сороковом еще дали, за дот «Мильонный» у Маннергейма. Сейчас надо подорвать два дота и предмостник на железнодорожном мосту.
Хорошо, что снега нет. Вот только камни насыпи мешают – посыпятся, услышат! На ухо прилепили какую-то блямбу, слышу дыхание их старшого – ровное, даже не запыхался. Часовой ходит, вижу! Ста метров не будет. Падает вдруг на спину. Готов?
Команда: «Чисто! Вперёд!» Страшно, но приходится вставать и бежать к доту. Открываю заранее приготовленный ящик и аккуратно ставлю его у дымовой трубы дота. Жду, когда отработают хлопцы на предмостнике, затем так же не дыша опускаю два заряда по пять кило в каждый вентиляционный ход, на трубе печки креплю ниткой еще три кило и взрыватель с детонирующим шнуром и замедлителем. Немцы уже спят и почти не топят. Еще одну мину, секретную, на неизвлекаемость у самой амбразуры. Остальное укладываю возле входа и вниз по насыпи. Быстро! Обратно уже проверенным путём и без груза, просто в радость. Только пересекаем линию передних постов, раздаются три сильных взрыва и потом ещё два спустя доли секунды. Потом грохот обрушившегося моста. Всё! Сработали! И без потерь!
Из книги Г. фон Кюхлера «Записки солдата»
…Из-за ужасных русских дорог и бесчинства лесных бандитов 18-я армия по сути была как в окружении. Уже 27 ноября был отдан приказ об ограничении расхода боеприпасов, в огромных количествах поглощаемых боями у Мги и перед Любанью. На повторение Демянска рассчитывать не приходилось – практически вся свободная транспортная авиация рейха перебрасывалась под Сталинград.
Наступление русских на Ульяновку как на единственный транспортный узел, через который проходили все пути снабжения 18-й армии, казалось чрезвычайно опасным, несмотря на крайне ограниченное поначалу продвижение русской 55-й армии. Мы никак не могли его игнорировать и были вынуждены уже 28-го предпринять ответные действия, что серьезно ослабило наше наступление на Келколово и Мгу. А это было недопустимо. XXVI и XXVIII корпуса уже задыхались без снабжения. И если к последнему еще можно было попытаться, с огромными усилиями, проложить через леса и болота проезжую дорогу от Ульяновки к Погостью, как коридор у Демянска, то XXVI корпус, фактически отрезанный на берегу Ладожского озера, спасти можно лишь проведя деблокирующую операцию. А на это не хватало сил!
Я, как командующий ГА «Север», направил доклад в Берлин, где конкретно указал, если не будут срочно присланы подкрепления, наступит катастрофа.
Проклятый Сталинград! В прошлом году – лишняя дивизия, переброшенная из Крыма или Франции, с легкостью парировала бы любую угрозу. Теперь же нам пришлось обороняться, и русские это сразу почувствовали. С невероятным азиатским коварством русские создали парадоксальную ситуацию, когда при их наступлении нам пришлось нести тяжелые потери в атаках на их непрошибаемую оборону. Арбузово, Мга, Келколово стали кладбищем для сотен и тысяч германских солдат. Сейчас меня обвиняют, отчего я не приказал своей властью прекратить атаки в первом пункте, собрав все силы во втором. Взгляните на карту, где ближняя цель? Успешный прорыв вдоль течения Невы сразу отрезал весь русский плацдарм, приговаривая всю русскую группировку на левом берегу к полному уничтожению, в то время, как даже отбросив русских от Мги, пришлось бы после повернуть на север и снова прорывать русский фронт, соединившийся в Синявино, на наших бывших позициях!
Все было напрасно. Возле Арбузова пятая горнострелковая буквально легла костьми, сметенная ураганом огня с правого берега. Откуда у русских столько боеприпасов в осажденном городе? Мы, формально связанные железной дорогой с рейхом, не можем позволить себе такой роскоши. И положение с транспортом катастрофическое. Охранные части не справлялись. Лесные бандиты обнаглели настолько, что сами стали уничтожать целые взводы и роты, посланные на их поимку. Дошло до того, что нам приходилось оборудовать вдоль полотна железных дорог, в наиболее угрожаемых местах, настоящие укрепления, сплошную полосу обороны, как на фронте, и, конечно, выделять войска, которых уже не хватало.
Ранее мы могли полагаться на превосходство в управлении войсками. Но русские и тут нашли азиатский выход. Не пытаясь обогнать нас в этом, они массированно глушили эфир, что странно сказывалось на взаимодействии с люфтваффе. Отмечены случаи бомбежки своих войск. Причем русские не ограничивались простым глушением, а также расшифровкой пеленгацией. Неоднократно выходило так, что русские были в курсе наших планов. Также были случаи, когда наши замаскированные штабы или узлы связи подвергались внезапному обстрелу или налету штурмовиков. Еще русские широко практиковали на нашей волне отдачу ложных или передачу наших искаженных приказов. Смена шифров помогала слабо. Телефонные линии обрывали бандиты. Они же убивали связистов. Дошло до того, что приходилось наиболее важные депеши отправлять с посыльным на «Шторьхе» или под сильной охраной. При этом были случаи, когда связные самолеты подвергались обстрелу над нашей территорией! А выделить дивизию, чтобы прочесать все эти леса, истребив бандитов, в данное время не представлялось возможным.
Также в тех условиях оказалась неудачной сама «размерность» войск – меньшее число дивизий при большей их штатной численности, в сравнении с русскими, влекло необходимость их дробления при «затыкании дыр» (например, 223 пд, имея основные силы у Поречья, выделила два батальона в Ульяновку), и это использование отдельных полков и даже батальонов в составе не своих соединений, а неких сборных «групп», заведомо менее эффективных и трудно управляемых, было характерным для 18-й армии в этой битве, особенно на завершающем ее этапе.
Невероятно, но русские возле Ульяновки медленно, но верно продвигались вперед! И никаких массированных атак, тактика их теперь была похожа на ту, что применяли мы в конце той войны на Западном фронте. При этом у них явно не было недостатка в боеприпасах, как минимум для минометов, а каждую ночь на наши позиции лился огненный дождь, не давая спать, что сильно изматывало. Заменить же войска свежими было нельзя. Больше того, управляемость и маневр резервами германских войск стал здесь играть отрицательную роль! Я имею в виду случаи, когда переброска батальонов в зависимости от тактической ситуации между Ульяновкой и Мгой вела не только к перемешиванию дивизий и даже полков, но и к тому, что подразделения просто не успевали вмешаться ни тут, ни там, учитывая отвратительные дороги, налеты русской авиации, и диверсии бандитов.
29 ноября я послал в ОКХ второй доклад, если ГА «Север» немедленно не получит помощи или разрешения отвести войска из-под Демянска, чтобы перебросить к Ладоге, катастрофы не избежать! Четырнадцать дивизий бездействуют там, когда их товарищи истекают кровью, и я не имею права дать им приказ отступить без санкции свыше. Такой порядок введен фюрером в прошлую зиму, после неудачной кампании под Москвой. Сейчас мне вменяют в вину, что я не взял на себя ответственность, по древнему правилу – победителя не судят! Критики не видят, что о победе речь не идет, даже в самом удачном случае мы оттесняли бы русских на исходные рубежи, ценой отдачи Демянска – нашей великой пропагандистской победы прошлого года! Очевидно, что политические интересы потребовали бы найти или назначить и сурово покарать виновного, кем бы пожертвовал наш генералитет? Благодарю покорно… Отправиться вслед за Редером, не чувствуя за собой никакой вины, я совершенно не желал. Я сделал все, что зависело от меня, честно предупредил о последствиях. И если ОКХ не может срочно изыскать резервы, то пусть и вина лежит на нем!
Ответа я не получил. Все внимание нашего гениального фюрера было обращено на кризис под Сталинградом.
Тогда же, 29 ноября, в 18-й армии были впервые урезаны суточные расходы продовольствия. Одновременная диверсия бандитов на Варшавской в районе Толмачева и Витебской ветке в районе Чащи, наряду со взрывом эшелона с боеприпасами на станции Ульяновка от русского авианалета и исчерпанием наличных запасов после недели боев – все это вызвало по-настоящему серьезный кризис. Как сообщил Линдеманн, впервые в войсках отмечено заметное падение боевого духа и разговоры, что «будет, как на Волге».