Марк-Антуан гневно посмотрел сначала на одного, потом на другого:
– Почему же вы меня не поставили в известность?
Лаллеман обратился к посланнику Бонапарта:
– Это ваше дело, Вийетар. Объясните ему.
Вийетар, презрительно усмехнувшись по поводу малодушия Лаллемана, деловито и четко изложил всю историю.
– И вы отдали ему эти чеки! – бросил Марк-Антуан раздраженно. Он несколько месяцев терпеливо выжидал момента, когда с этим типом можно будет разделаться, как он того заслуживает, а теперь тот не только ускользнул от правосудия, но и получил на руки единственное уличающее его свидетельство. Эта мысль привела его в ярость. – Вы игнорируете меня в таком вопросе, как будто я здесь ни при чем. Я поражаюсь вашей беспардонности.
Ответил ему Вийетар. Он, понятно, считал, что полномочный представитель злится потому, что боится за собственную шкуру. Он понимал Марк-Антуана, но не собирался идти у него на поводу.
– А вы-то что могли бы сделать, черт побери? Разве была какая-то альтернатива? Парень был согласен работать только на определенных условиях. Вы не пошли бы на это?
Лаллеман пришел ему на выручку, попытавшись разрядить обстановку.
– Матерь Божья! – воскликнул он, сделав вид, что это только что пришло ему в голову. – Совсем забыл, что вы же держали этого бандита на крючке, угрожая разоблачить его с помощью этих чеков. Простите, Христа ради!
– Дело не в этом, – ответил Марк-Антуан, и это было правдой, хотя ни один из собеседников не поверил ему. – Я возмущен тем, что вы сделали столь важный шаг, даже не поставив меня в известность.
– Ну, за это меня надо винить, – сказал Вийетар с оскорбительным равнодушием.
– Вот как? Тогда разрешите вас предупредить, что в следующий раз, когда вы провинитесь подобным образом, последствия могут быть самыми серьезными. Ладно, не будем об этом, но раз уж мы с вами должны действовать согласованно, гражданин Вийетар, то не забывайте, что я полномочный представитель Директории и нельзя предпринимать меры государственного значения у меня за спиной.
Худые землистые щеки Вийетара слегка покраснели, но Марк-Антуан не дал ему времени выразить возмущение. Он был намерен извлечь максимум возможного из ситуации, в которой уже так много потерял, и решительно продолжил:
– Давайте перейдем к другому, более важному делу, в котором мне может понадобиться ваша поддержка, и я рассчитываю, что вы окажете ее мне с готовностью и безоговорочно. – Он достал из кармана письмо Барраса. – Прочтите это письмо, оно говорит само за себя. Я оставлю его вам, Лаллеман, чтобы вы подшили его вместе с остальной моей корреспонденцией.
Лаллеман взял письмо, а Вийетар, несколько присмиревший из-за резкости Марк-Антуана и движимый любопытством, встал за спиной посла, чтобы читать одновременно с ним.
Сам характер письма должен был послужить авторитетным и своевременным напоминанием зарвавшемуся приближенному Бонапарта, что Лебель более значительное лицо, нежели он. На Вийетара произвела впечатление фраза Барраса, в которой он уполномочивал своего представителя «предпринимать все меры, какие сочтет нужными», для осуществления плана Директории. Он даже принес, насколько это позволял его заносчивый характер, свои извинения Марк-Антуану, но тот лишь небрежно отмахнулся.
Однако чувство вины перед полномочным представителем, которое испытывали Лаллеман и Вийетар, витало над обеденным столом, а сам Марк-Антуан, удрученный тем, что потерял всякую власть над Вендрамином, тоже никак не способствовал оживлению атмосферы. Так что шпиону Казотто, также участвовавшему в трапезе, пришлось развлекать восхитительную виконтессу де Со, чье присутствие он собирался упомянуть в завтрашнем донесении инквизиторам.
По окончании обеда Марк-Антуан сразу же объявил о своем намерении удалиться под вполне понятным и послу, и Вийетару предлогом, что ему надо писать письма. Виконтесса тоже попросила позволения уйти, чтобы месье Мелвилл мог проводить ее домой, так что обратный путь им предстояло проделать вместе.
Как раз в то время, когда они поднимались из-за стола, Ренцо добрался до Корте-дель-Кавалло и направился к палаццо Веккио.
Но он был не единственным человеком, спешившим туда в поисках мессера Мелвилла.
Вскоре после ухода Ренцо из «Гостиницы мечей» от Филибера опять потребовали отчета о местонахождении его хозяина. На этот раз его побеспокоил представительный господин в красной накидке, в котором Филибер сразу признал капитана юстиции, известного всей Венеции под именем мессера Гранде. Он прибыл вместе с двумя вооруженными гвардейцами-лучниками и плотно сложенным человеком в штатском, с плутоватым лицом. На заднем плане маячила фигура встревоженного хозяина гостиницы.
– Месье Мелвилла дома нет, – сказал Филибер в некоторой тревоге.
Капитан повернулся к своему штатскому сопровождающему:
– Во всяком случае вам, Кристофоли, ничто не мешает приступить к своим обязанностям. Начинайте.
– Дай дорогу, приятель, я зайду, – повелительно бросил тот камердинеру.
Филибер подчинился. Оказывать сопротивление представителям закона он не мог.
– А теперь, любезный, скажи, не знаешь ли ты, где я могу найти мессера Мелвилла?
Уже дважды за вечер Филибер отвечал на этот вопрос правдиво. Но на этот раз у него было ощущение, что правдивый ответ не будет благоприятен для его хозяина.
– Думаю, что знаю, – сказал он. – Он говорил мне, что собирается в палаццо Пиццамано на канале Сан-Даниэле.
– Вот как? Палаццо Пиццамано? – Мессер Гранде развернулся на каблуках. – Пошли! – скомандовал он своим людям, и они потопали вслед за ним, оставив Кристофоли заниматься его делом.
Филибер проводил их до выхода. Стоя с непокрытой головой на ступенях гостиницы, он смотрел, как удаляется фонарь большой барки мессера Гранде, которая вскоре свернула в один из каналов, ведущих на восток. Тогда он подозвал проплывавшую мимо гондолу и велел отвезти его в западном направлении, к Ка’ Гаццола. Он попросил гондольера грести как можно энергичнее, желая воспользоваться временем, которое выиграл, послав мессера Гранде по ложному следу.
Глава 27Отстоял свою честь
Стоя на каменном полу просторного вестибюля палаццо Веккио, запыхавшийся Ренцо спросил мессера Мелвилла. Упитанный швейцар-француз, вышедший из привратницкой, успокоил молодого человека, сказав, что месье Мелвилл наверху и что он послал свою жену известить его о прибытии посыльного, желающего что-то сказать ему. О записке и ее отправительнице Ренцо из осторожности умолчал.
Вернувшаяся жена привратника сообщила, что месье Мелвилл сейчас спустится, и действительно, тот появился в сопровождении дамы в накидке с капюшоном. При свете большого позолоченного фонаря под потолком Марк-Антуан узнал Ренцо и, не сходя с места, прочитал записку, поспешно написанную дрожащей рукой Изотты.
«Вы в страшной опасности. Инквизиторы якобы обладают доказательством, что Вы действуете под именем Лабеля, или каким-то похожим, и что Вы шпион. Они собираются арестовать Вас сегодня же. Я умру от страха, если Вы попадете в их страшные лапы. Прислушайтесь к этому предупреждению, дорогой мой, если любите меня, и немедленно уезжайте из Венеции. Не теряйте ни минуты. Молюсь Богу и Деве Марии, чтобы моя записка не запоздала. Ренцо, который принесет ее, можете доверять и использовать его, если понадобится. Боже храни Вас, дорогой мой. Если сможете, передайте с Ренцо какое-нибудь известие, чтобы успокоить меня. Изотта».
Любовь и ужас, которыми была проникнута записка, тронули его почти до слез и вместе с тем доставили большую радость. Ее не интересовало, что он такого натворил, она не сомневалась в нем, она не спрашивала, действительно ли он тот самый «Лабель», шпион. Неровные строчки дышали лишь любовью, обостренной страхом. Он прочел записку вторично, и губы его тронула нежная улыбка. Затем он сложил листок и спрятал его во внутренний карман сюртука.
Он был готов к тому, что произошло, и это его не обескуражило. Нетрудно будет доказать, кто он такой на самом деле и с каким заданием прибыл в Венецию, – ему помогут в этом граф Пиццамано и Ричард Уорзингтон, которому Уильям Питт давно уже выразил недовольство в связи с негостеприимным приемом, оказанным Мелвиллу. Это объяснит, каким образом он стал полномочным представителем Лебелем и почему был вынужден совершать предательские, на первый взгляд, действия, выступая под его личиной.
Марк-Антуан зашел в привратницкую, попросил перо и бумагу и написал три строчки: «Ваша забота обо мне так же живительно действует на мою душу, как глоток вина действует на тело. Не тревожьтесь. Арест мне не страшен. Я в полной безопасности и завтра же явлюсь к Вам, чтобы убедить Вас в этом лично».
– Передай это своей хозяйке, Ренцо. А это тебе за труды. – Он вложил золотой цехин в руку молодого человека и отослал его.
Выйдя из палаццо под руку с виконтессой, Мелвилл мог смутно различить во тьме фигуру Ренцо, удалявшегося по переулку в сторону набережной, где его ждала гондола. Виконтесса, также наблюдавшая за Ренцо, заметила и другую неясную фигуру, отделившуюся было от здания в начале переулка, но снова спрятавшуюся в тени при появлении молодого человека. Однако она не придала этому значения, ум ее был занят другим.
– Вы долго беседовали с Лаллеманом и Вийетаром, – пустила она пробный шар, – а за столом были необычайно молчаливы и задумчивы. Вас что-то тревожит. Надеюсь, вы не забыли мое предупреждение, Марк. А от этого Вийетара у меня мурашки бегают по коже. Страшный человек.
– Не беспокойтесь, – ответил он. – А насчет того, что меня что-то тревожит, вы правы. – Он подумал, что раз она явно расположена к нему, то могла бы, наверное, помочь, узнав о том, что Лаллеман лишил его возможности защититься от Вендрамина. – Поговорим об этом в Ка’ Гаццола. Не исключено, что мне понадобится ваша помощь.
Он почувствовал, как она подалась к нему.
– Я помогла бы вам с такой радостью, Марк, – сказала она.