Сакр-эл-Бар смотрел на море через пролив по направлению Тарифы и на едва видный вдали сквозь теплый летний воздух берег Европы. Он не интересовался этим туманным горизонтом, его взгляд не шел дальше красивого судна с белыми парусами, шедшего по проливу на расстоянии около четырех миль. Оно все приближалось, и не было сомнения в том, что хозяин его обшаривает всю прибрежную Африку, чтобы встретить отчаянных, наводивших ужас, пиратов, бравших дань с каждого решавшегося приблизиться к этим берегам христианского корабля. Сакр-эл-Бар улыбался, думая о том, как мало они подозревали о присутствии его галер, как невинно должен был выглядеть облитый солнцем берег Африки оглядывавшему ее в подзорную трубу христианскому капитану. И с этой высоты, словно ястреб, каковым его и прозвали, он как бы с синевы небес готовился напасть на свою добычу.
К востоку почти на милю от берега выдавался мысок. Если судно пойдет тем же галсом, то ему трудно будет изменить направление, и тогда наступит благоприятный момент.
Одетый в кольчугу корсар пришел в восторг, он поднял в воздух пятки, потом обернулся к бесстрастно наблюдавшему Сакр-эл-Бару.
– Подходит! Подходит! – крикнул он на франкском жаргоне – языке прибрежной Африки.
– Инш-алла, – был лаконичный ответ. – Если будет угодно богу.
Снова воцарилось напряженное молчание, пока судно приближалось к ним, Сакр-эл-Бар устремил взор на четырехугольный флаг, развевавшийся на главной мачте. Он мог различить не только красные и желтые квадраты, но и изображения замка и льва.
– Испанское судно, Бискайн, – сказал он, обращаясь к своему товарищу. – Это хорошо. Хвала всевышнему.
– Подойдет ли оно? – поинтересовался тот.
– Будь уверен, что подойдет, – был ответ. – Оно не подозревает опасности, ведь редко случается, чтобы наши галеры находились так далеко к западу. Вот оно идет во всей своей испанской гордости.
– Ну! – воскликнул Бискайн. Его звали Бискайн-эл-Борак. Он дрожал от нетерпения, как собака на привязи.
– Нет еще, – послышался ответ. – С каждым футом, на который оно приближается к берегу, оно тем вернее идет к своей гибели. У нас есть еще время. Дай мне пить, Абиад, – сказал он одному из своих негров, которого он иронически называл «белым».
Раб повернулся и вытащил из-под папоротников амфору из ноздреватой красной глины. Он снял пальмовые листья, закрывающие ее отверстие и налил воды в кубок. Сакр-эл-Бар пил медленно, не спуская глаз с судна, каждая линия которого теперь четко вырисовывалась в ясном воздухе. Им было видно, как люди ходили по палубе и как часовые стояли на вышке. Оно было уже не далее как на полмили от них, как вдруг стало поворачивать.
Сакр-эл-Бар поднялся во весь рост и махнул длинным зеленым шарфом. В ответ на этот сигнал из-за скал с одной галеры раздался звук трубы. За ним последовали резкие свистки, плеск и стук весел, и обе большие галеры вылетели из засады. Длинные палубы кишели корсарами в тюрбанах. Оружие их блестело на солнце, на каждой мачте их рассыпалось по крайней мере по дюжине, с луками и стрелами. Внезапность атаки привела «Испанца» в замешательство. На нем началась бешеная возня, загремели трубы, раздались крики, и люди бешено носились повсюду, занимая те места, на которые им указывал слишком беспечный капитан. В этом смятении он упустил драгоценный момент повернуть на другой галс, и судно стояло с лениво хлопающими парусами. В отчаянии капитан спешил повернуть его, считая, что идя по ветру, он скорее всего избегнет западни. Но в этом закрытом месте ветер был недостаточно сильным. Галеры под прямым углом приближались к тому месту, где барахтался «Испанец»; их железные весла поднимались и опускались с бешеной скоростью, а боцманы работали плетками, заставляя рабов напрягать свои мускулы.
Все это видел Сакр-эл-Бар, когда, сопровождаемый Бискайном, покинул свое убежище. Он перебегал от дуба к пробковому дереву и от пробкового дерева к дубу, перескакивал со скалы на скалу и с выступа на выступ, цепляясь за траву или за камень с ловкостью и быстротой обезьяны. Наконец, он добежал до берега и, перескакивая по выступающим из воды камням, добрался до маленькой галеры, которая ожидала его, стоя в глубокой воде на длину весел от скалы; когда он подбежал, весла поднялись и замерли. Он вскочил на весло, его товарищ последовал за ним и, употребляя их как сходни, они перебрались на галеру и очутились на палубе.
Весла опустились, поднялись, и галера понеслась за двумя другими, чтобы тоже принять участие в битве.
Сакр-эл-Бар с палашом в руке стоял на носу, немного впереди толпы корсаров, горевших нетерпением сразиться. На вершине мачты развевалось его знамя – зеленый полумесяц на малиновом фоне.
Голые христианские рабы стонали от напряжения и обливались потом под ударами мусульманского бича, понукавшего их нести гибель их братьям-христианам. Впереди них битва уже началась. «Испанец» успел дать только один выстрел, не достигший цели, и теперь крюк корсаров зацепился за его борт, и целая туча стрел понеслась на палубу с мусульманского салинга. Энергичные мавры лезли на борт тем более рьяно, что дело шло о том, чтобы захватить испанских псов, изгнавших их из Андалузского Калифата. У борта очутилась и другая галера: стрелки и пращники посылали смерть на борт судна.
Это была короткая, бурная битва. Испанцы, захваченные врасплох, не могли дать должный отпор. Несмотря на это, они делали все возможно и упорно сопротивлялись. Когда приблизилась галера Сакр-эл-Бара, то непродолжительный бой уже подходил к концу, и один из корсаров полез на грот-мачту, чтобы сорвать с нее испанское знамя и деревянный крест, прибитый под ним. Спустя мгновение на мачте под громовые крики «Алхамдоллила» развевался зеленый полумесяц.
Сакр-эл-Бар прошел через толпу на середину судна, корсары расступились перед ним, исступленно выкрикивая имя этого «морского ястреба», самого бдительного из всех слуг ислама. Правда, он не принимал участия в этой схватке. Она была очень короткой и он опоздал. Но это он дерзко замыслил засаду так далеко на западе.
У грот-мачты столпились оставшиеся в живых испанцы, безоружные и потерявшие мужество – стадо робких растерянных овец.
Сакр-эл-Бар выступил вперед, и его светлые глаза сурово оглядели их. Их было, вероятно, около ста человек, этих авантюристов с материка, которые отплыли из Кадикса в надежде нажить состояние в Индии. Их путь был краток – свою судьбу они знали – грести на мусульманских галерах или, в лучшем случае, быть отвезенными в Алжир или Тунис и там проданными в рабство какому-нибудь богатому мавру… Разговор с ними у Сакр-эл-Бара был короткий. Он предложил всем желающим дать за себя выкуп, и трое пожелали. Остальных он поручил заботам Бискайна, который был его лейтенантом. Но перед этим он вызвал боцмана и спросил, есть ли на судне рабы. Он узнал, что их имеется дюжина: когда наступил опасный момент, их спрятали под люк. По приказанию Сакр-эл-Бара их вытащили из мрака, куда они были брошены. Один из них был толстый малый с кривыми ногами. Его обветренное лицо было цвета красного дерева, а глаза темно-синие под нависшими бровями, которые когда-то были рыжими – как и его волосы и борода, но теперь почти седые. На руках его, точно у леопарда, были большие темно-коричневые пятна. Из всей дюжины он был единственный, привлекший внимание Сакр-эл-Бара. Он уныло стоял перед корсаром с опущенной головой, опустив глаза в пол палубы, – усталый, отверженный, унылый раб, которому было безразлично жить или умереть. Храбрый мусульманин несколько минут пристально смотрел на него, как вдруг тот, словно чем-то подталкиваемый, поднял печальные усталые глаза. Вдруг они оживились, унылое выражение покинуло их, они стали ясными и проницательными, как раньше. Он вытянул голову, в свою очередь разглядывая, потом удивленно оглядел океан, смуглые лица под разноцветными тюрбанами и снова уставился на Сакр-эл-Бара.
– Боже мой, – сказал он наконец, по-английски, бесконечно удивленный. Потом, возвращаясь к присущей ему циничной манере и стараясь скрыть удивление:
– Добрый день, сэр Оливер, – сказал он – я думаю, вы доставите себе удовольствие повесить меня.
– Велик аллах, – сказал Сакр-эл-Бар бесстрастно.
Глава IIРенегат
Как случилось, что Сакр-эл-Бар – «Морской ястреб», мусульманский разбойник, бич Средиземного моря, угроза христиан и любимец алжирского паши Азад-эд-Дина – оказался сэром Оливером Трессилиан, корнваллисским дворянином из Пенарроу? Об этом очень пространно рассказано в двух томах хроники сэра Генри Года. Но мы можем все это суммировать в одной главе.
Сэр Оливер был в числе вытащенных из воды экипажем испанского судна, потопившем «Ласточку»; вторым был Джеспер Лей. Все они были отправлены в Лиссабон и там преданы суду его святейшества. Так как они все, или почти все, были еретиками, то необходимо было, чтобы братья св. Доминика первым делом позаботились об их обращении. Сэр Оливер принадлежал к семье, которая никогда не славилась особой религиозностью, и, конечно, он не дал бы сжечь себя живым, раз признание мнения других людей о весьма гипотетическом будущем могло его спасти от ожидающей его участи. Он принял католическое крещение почти с презрительным равнодушием. Что касается Джеспера Лея, то капитанская совесть была не менее эластична, чем у сэра Оливера, и, конечно, он не принадлежал к людям, которые дали бы себя изжарить за такой пустяк, как вера.
Несомненно, святая церковь ликовала по поводу спасения двух несчастных душ от верной гибели, ожидавшей их. С ними носились как с новообращенными, и над ними проливались благодарные слезы псов господа.
Но после этого они оказались отброшенными обратно к светским властям, а светские власти обязаны были наказать их за их проступки на море. Правда, никакого проступка не было, но суд нашел, что это отсутствие проступка было только отсутствием подходящего случая для проступка; следовательно, рассуждали там, если бы был случай, то был бы и проступок. И уверенность в этом основывалась на том факте, что когда «Испанец» сигнализировал «Ласточке» остановиться, она продолжала свой путь. Этим, по неумолимой кастилианской логике, доказывалось, что у капитана совесть была нечиста.