Это были дерзкие слова, и еще более дерзким был тон. Но Азад почти затрепетал перед гневом отвечавшего. Его нахмуренное лицо стало почти смущенным.
– Ну, ну, Сакр-эл-Бар, что это за тон! – воскликнул он.
Сакр-эл-Бар сразу сделался покорным.
– Прости меня, – сказал он. – Виною всему преданность раба твоего тебе и вере, ради которых я готов пожертвовать жизнью. В этой самой экспедиции я был смертельно ранен. Рана эта еще сейчас является доказательством моего усердия. А где твои раны, Марзак?
Марзак был уничтожен этим неожиданным вопросом, а Сакр-эл-Бар презрительно улыбнулся.
– Сядь, – попросил его Азад, – я был несправедлив к тебе.
– Ты фонтан и источник справедливости, о господин мой, – запротестовал корсар. Он снова уселся на диван, скрестив ноги. – Признаюсь тебе, что, приблизившись к Англии, я решил сойти на берег и схватить того, кто много лет тому назад оскорбил меня и с которым мне надо было расквитаться. Я несколько превзошел свои намерения, взяв двух пленников вместо одного. Эти пленные, продолжал он, чувствуя, что происшедшая в Азаде реакция как раз благоприятна для такой просьбы, которую он собирался изложить, – не находятся вместе с другими в баньо, они все еще на захваченной мною караке.
– Почему это? – спросил Азад, но на этот раз без всякой подозрительности.
– Потому, о мой господин, что я хочу просить у тебя о милости за оказанные мною услуги.
– Проси, сын мой!
– Разреши мне оставить этих пленных себе. Азад снова, слегка нахмурившись, смотрел на него. Невольно, несмотря на его любовь к Сакр-эл-Бару яд, влитый в него Фензиле, снова начал действовать.
– Мое согласие ты имеешь, – сказал он, – но не согласие закона, а закон гласит, что ни один корсар не должен ничего брать из добычи, пока не будет совершено раздела и он не получит свою часть.
– Закон? – спросил Сакр-эл-Бар, – но ведь закон это ты.
– Нет, мой сын, закон выше паши, который должен подчиняться ему, чтобы быть достойным своего высокого положения. Эти твои рабы должны тотчас же быть посланы в баньо к другим и завтра должны все быть проданы на рынке. Исполни это, Сакр-эл-Бар.
Корсар возобновил бы свои просьбы, но увидел, полные ожидания, горящие глаза Марзака, надеявшегося на его гибель. Он наклонил голову с деланным безразличием.
– Назови их цену, – сказал он, – и я внесу ее в сокровищницу.
Но Азад снова покачал головой. – Не мне надлежит назначать им цену, а покупателям, – ответил он. – Я могу назначить слишком высокую цену, и это будет несправедливо по отношению к тебе, или слишком низкую, что будет несправедливо по отношению к тем, которые хотели бы их иметь. Пошли их в баньо.
– Будет исполнено, – сказал Сакр-эл-Бар, не решаясь больше настаивать и скрывая свою печаль.
Однако отдал приказ, чтобы Лайонеля и Розамунду держали отдельно от остальных пленных до часа продажи, когда они поневоле должны будут находиться вместе с остальными.
Марзак после ухода Оливера остался с отцом, и вскоре к ним присоединилась Фензиле.
Глава VIIIМать и сын
Рано утром – едва только успели прочитать Шехад, Бискайн-эл-Борак пришел к паше. Он только что сошел с галеры, встретившей испанскую рыбачью лодку, на борту которой плыл молодой мавр, направлявшийся в Алжир. Новости, которые сообщил этот человек были настолько важны, что рабы гребли без перерыва двадцать часов, чтобы доставить судно Бискайна скорее домой.
У мавра был двоюродный брат, такой же новообращенный христианин, как он сам, и как и он, по-видимому, сердцем мусульманин, служивший в испанском казначействе в Малаге. Он узнал, что снаряжалась галера, чтобы свезти в Неаполь золото для стоявших там испанских войск.
Из экономии решили не посылать с судном охрану, но приказали ему держаться у европейского берега, где оно будет в безопасности от нападения пиратов. Оно должно было выйти в море через неделю, и мавр сразу двинулся в путь, чтобы сообщить об этом своим алжирским братьям, дабы они могли захватить судно. Азад поблагодарил мавра, приказал устроить его и обещал ему хорошую долю добычи в случае, если удастся захватить судно, потом послал за Сакр-эл-Баром. Он сообщил последнему о том, что услышал и что надо было делать.
– Как скоро сможешь ты снова выйти в море? – спросил он.
– Когда того потребуют служба аллаху и ты! – был немедленный ответ.
– Правильно, сын мой. – Азад положил руку на плечо корсара, окончательно побежденный его готовностью. – Значит, выходи завтра с восходом солнца, до этого времени ты успеешь приготовиться.
– Тогда, с твоего разрешения, я дам приказ готовиться, – ответил Сакр-эл-Бар, хотя и был несколько огорчен тем, что должен так скоро уехать.
– Какие галеры ты возьмешь с собой?
– Чтобы захватить одну испанскую галеру, достаточно моего собственного галеаса для этого предприятия, и мне легче будет укрыться в засаде, что очень трудно сделать с целым флотом.
– Ты мудр и смел. Да благословит тебя аллах.
– Разрешишь ли ты мне идти?
– Еще минуту. Мой сын Марзак приближается к тому возрасту, когда ему пора начинать служить аллаху и государству. Я хотел бы, чтобы он отправился с тобой в качестве твоего адъютанта, и чтобы ты его так же обучал, как я когда-то обучал тебя.
Но это было так же неприятно Сакр-эл- Бару, как и Марзаку. Он знал, что сын Фензиле ненавидит его, и если проект Азада осуществится, то ему грозят неприятности.
– Как ты когда-то обучал меня! – воскликнул он. – Не поедешь ли ты с нами, Азад? Во всем исламе нет равного тебе, и какое счастье было бы снова стоять рядом с тобой в момент схватки с испанцами.
Азад посмотрел на него.
– Клянусь аллахом, ты искушаешь меня. Я стар и устал и нужен здесь. Неужели старый лев будет охотиться за молодой газелью? – Он оперся о плечо Сакр-эл-Бара. – Это было бы чудесно, но нет, я решил. Поезжай ты, возьми с собой Марзака и привези его невредимым домой.
– В противном случае я и сам не вернусь, но я верю во всемогущего.
После этого он ушел, скрывая свое недовольство поездкой и спутником и дал приказ Отмани приготовить его большой галеас, снабдив его пушками, тремястами рабов-гребцов и тремястами бойцов. Азад-эд-Дин отправился в темную комнату в казбе, которая выходила во двор, где сидели Фензиле и Марзак, и сообщил им, что Марзак отправится в экспедицию.
– При восходе солнца, Марзак, ты сядешь на галеас Сакр-эл-Бара и отправишься в море под его руководством, чтобы приобрести ловкость, которая сделала его столпом ислама, копьем аллаха.
Но Марзак чувствовал, что в этом деле он должен поддержать мать; кроме того, он ненавидел этого авантюриста, занявшего место, по праву принадлежащее ему, и стал дерзок.
– Если я отправлюсь в море с этой собакой-еретиком, – грубо сказал он, – то он будет сидеть на том месте, на котором ему надлежит находиться, то есть на скамье гребцов.
– Что? – раздалось гневное рычание; Азад повернулся к сыну, и лицо его сделалось столь жестоким, что интриганы испугались. – Клянусь бородой пророка, ты себе много позволяешь! – Он приблизился к Марзаку, а Фензиле, испугавшись, встала между ними и глядела на него, как львица, готовая защищать своего детеныша. Но паша, разгневанный непочтительностью сына, разгневанный и сыном и женой, которая, как он знал, его на это подбила, схватил ее и отбросил в сторону так, что она упала на диван.
– Проклятие аллаха над тобой, – воскликнул он, и Марзак попятился. – Неужели эта надменная кошка, родившая тебя, научила тебя возражать мне? Клянусь Кораном, я слишком долго терпел ее гнусные чужеземные привычки, а теперь она и тебе их внушила. Завтра ты отправишься с Сакр-эл-Баром. Я сказал. Еще одно слово, и ты поедешь на его галеасе на скамье гребцов, чтобы научиться покорности под бичом начальника рабов.
Марзак стоял охваченный ужасом, почти не решаясь дышать. Никогда в жизни не видел он своего отца в таком гневе. Но Фензиле, казалось, нисколько не испугалась.
– Я буду молить аллаха, чтобы твоя душа стала зрячей, о отец Марзака, чтобы ты мог различить тех, кто любит тебя, и тех, кто преследует свои собственные цели и обманывает тебя.
– Как? – завопил он, – ты еще не угомонилась?
– И никогда не угомонюсь, пока не буду лежать мертвой из-за того, что даю тебе советы, диктуемые моей безмерной любовью к тебе, свет моих бедных очей.
– Продолжай в том же духе, и это скоро случится.
– Мне это безразлично, лишь бы сорвать маску с этой собаки Сакр-эл-Бара. Да переломает ему кости аллах. Что касается двух его рабов из Англии, о Азад, мне сказали, что женщина эта высока и красива. Что намерен он делать с ней, раз он не хотел вести ее на рынок, как предписывает закон?
Азад подошел к ней и схватил ее за руку. Лицо его под загаром было совершенно серое.
Он громко позвал.
– Аюб!
Она побледнела от страха.
– Господин мой, господин мой, – стонала она. – Источник моей жизни, не гневайся. Что ты хочешь сделать?
Он зло улыбнулся.
– Сделать то, что я должен был сделать десять лет тому назад и даже раньше. Ты будешь избита плеткой, – и он снова еще громче закричал, – Аюб!
– Господин мой, господин мой, – в диком ужасе взмолилась она, – прости меня, прости. – Она плакала и обнимала его колени. – О моя любовь, о отец Марзака!
– Азад, презрительно улыбаясь, взглянул на нее.
– Это поведение больше приличествует тебе – поступай так же и в будущем.
Он презрительно освободился из ее объятий, повернулся и величественно вышел из комнаты, оставив двух испуганных людей, чувствовавших себя так, словно только что заглянули в лицо смерти.
– Ну, а теперь что? – спросила Фензиле.
– Теперь? – сказал мальчик.
– Да, что теперь? Что нам теперь делать? Неужели беспомощно ждать окончательной гибели? Он околдован. Этот негодяй околдовал его, и он считает, что все, что тот делает, хорошо. Если аллах не поможет нам, Марзак, то Сакр-эл-Бар раздавит тебя.