Бискайн молчал минуту, прежде чем ответить.
– Я могу только предположить, что аллах пошлет тебе победу. – Но слова его не обманули пашу. Он понял, что их продиктовало ему только почтение к немую – Но, – продолжал Бискайн, – я буду тебя считать таким же безумным, как и его.
– Я понимаю, – сказал Азад, – дело обстоит так, что ни один из нас не может произвести попытку.
На нижней палубе Сакр-эл-Бар ходил с Виджителло, и то, что говорил ему последний, почти совпадало с тем, что Бискайн говорил паше.
– Я не берусь предрешать, – говорил ренегат-итальянец, – но я думаю, что и для тебя и для Азада неразумно выступать первому.
– Разве наши шансы равны?
– Численность, – ответил Виджителло, – будет, вероятно, на стороне Азада. Ни один истинно преданный религии мусульманин не восстанет против паши, так как для них лояльность – это вопрос религии. Но они привыкли слушаться тебя и идти за тобою, так что со стороны Азада было бы неразумно рисковать.
Сакр-эл-Бар провел ночь под звездами, вытянувшись на полу у занавески каюты. Даже во время сна от таким образом представлял собою преграду, а его, в свою очередь, охраняли его верные нубийцы. Он проснулся при первых проблесках зари и, отпустив усталых рабов на покой, остался один на страже. Под тентом спасли паша и его сын и рядом с ними храпел Бискайн.
Глава XIXБунтовщики
Утром, после того, как весь галеас проснулся, Сакр-эл-Бар отправился к Розамунде.
Он нашел ее оживленной и освежившейся сном и принес ей успокоительные известия (что все идет хорошо), стараясь внушить ей надежду, которой сам он не имел. Она его приняла если и не особенно дружелюбно, то во всяком случае не враждебно.
Он снова пришел к ней несколько часов спустя, когда нубийцы уже были опять на своем посту. У него не было никаких новостей, кроме того, что часовой на холме донес, что на западе видно судно; но то судно, которое они ожидали, еще не показывалось, и он сознался, что предложение, которое он сделал Азаду о высадке ее во Франции, было отклонено. Но ей нечего бояться, прибавил он, видя по ее глазам, что она испугалась. Он придумает что-нибудь и не упустит случая.
– А если никакого случая не представится? – спросила она.
– Я сам его создам, – ответил он спокойно. – Я всю жизнь создавал их и было бы глупо, если бы не сумел этого сделать в самый важный момент моей жизни.
На это упоминание об его жизни она предложила ему следующий вопрос:
– Как вы дошли до того, кем стали теперь, то есть я хочу спросить, – добавила она, боясь, что он неверно поймет ее вопрос, – как вы сделались предводителем корсаров?
– Это длинная история, – сказал он, – я утомлю вас, если буду ее рассказывать.
– Нет, – ответила она, покачав головой, и ясные глаза серьезно взглянули на него. – Вы не утомите меня, быть может, не будет другого случая.
И он начал рассказывать. Шагая по комнате, он начал с того времени, когда сидел у весла на испанской галере до того момента, когда на испанском судне у мыса Спартель решил отправиться в Англию, чтобы рассчитаться с братом. Он рассказывал просто, упуская разные мелкие подробности, но не пропуская ничего, что способствовало ему стать тем, кем он теперь был. А она, слушая его, была так взволнована, что был момент, когда на глазах у нее заблестели слезы, которые она тщетно старалась удержать. Но он, шагая с опущенной головой, ни разу не взглянул на нее и не заметил этого.
– Теперь вы знаете, – сказал он, окончив свой ужасный рассказ, – какие силы толкали меня. Другой, более сильный, чем я, может быть, сумел бы противостоять и предпочел бы смерть. Но у меня не было достаточно силы воли. А может быть, мое желание доказать истину было еще сильнее, чем та ненависть, в которую обратилась моя прежняя любовь к Лайонелю.
– И ко мне, как вы мне говорили, – прибавила она.
– Нет, это не так, – поправил он. – Я ненавидел вас за ваше недоверие и главным образом за то, что вы сожгли непрочитанным то письмо, которое я послал вам через Пита. Сделав это, вы уничтожили мой единственный шанс восстановить мою невиновность и реабилитировать себя. Но я тогда не знал, что вы думали, будто я скрывался. Поэтому я охотно прощаю вам проступок, за который одно время, сознаюсь, я ненавидел вас и который заставил меня увести вас, в ту ночь в Арвенаке, когда я пришел за Лайонелем.
– Вы хотите сказать, что не имели этого намерения? – спросила она.
– Увести вас вместе с ним? Клянусь богом, я не предрешал этого. Это произошло именно потому, что не было предрешено. Если бы я обдумывал, то, вероятно, сумел бы не поддаться искушению. Оно охватило меня внезапно, когда я увидел вас с Лайонелем.
– Мне кажется, я понимаю, – тихо прошептала она, чтобы успокоить его, так как в его голосе звучала мука.
Он вскинул обмотанную тюрбаном голову.
– Понять – это уже кое-что, это по крайней мере полдороги к прощению, – сказал он, – но прежде, чем я приму прощение, я должен полностью исправить содеянное зло.
– Если это возможно! – сказала она.
– Это надо сделать возможным, – ответил он горячо и вдруг замолк, так как снаружи послышались крики.
Он узнал голос Ларока, который с восходом солнца вернулся на свой пост часового на вершину холма, заменив того, который провел там ночь.
– Господин мой, господин мой, – кричал он взволнованным голосом, и целый хор голосов поддерживал его.
Сакр-эл-Бар быстро повернулся к выходу, быстро отодвинул занавес и вышел на палубу. Ларок как раз перелезал через борт, направляясь к тому месту, где его ожидали Азад с Марзаком и верный Бискайн. С того места, где он стоял, Сакр-эл-Бар услышал громкое сообщение Ларока.
– Судно, о котором я докладывал утром, господин мой…
– В чем дело, – буркнул Азад.
– Оно здесь, в заливе. Оно как-раз бросило якорь.
– Но из-за него ничего тревожиться, – ответил паша. – Раз оно бросило якорь, следовательно оно не подозревает о нашем присутствии. Что это за судно?
– Большая галера с двадцатью пушками, под английским флагом.
– Английским?! – удивленно воскликнул Азад. – Это, вероятно, сильное судно, раз оно решилось пуститься в испанские воды.
Сакр-эл-Бар подошел к перилам.
– Нет ли на нем еще какого-нибудь флага? – спросил он.
Ларок обернулся при этом вопросе.
– Да, есть, – ответил он. – На ее мачте узкий синий вымпел с белой птицей, как мне кажется аистом.
– Аистом? – задумчиво переспросил Сакр-эл-Бар. Он не мог припомнить такого английского герба и, кроме того, не мог себе представить, что это могло быть английское судно. Он услышал за собой глубокий вздох. Обернувшись, он увидел стоявшую в дверях Розамунду, только на половину закрытую занавесом. Лицо ее было бледно и напряжено, глаза широко раскрыты.
– В чем дело? – коротко спросил он.
– Он думает, что это аист? – спросила она вместо ответа.
– Вероятно он ошибся!
– Вряд ли, сэр Оливер.
– Почему вряд ли? – Заинтересованный ее тоном и видом, он быстро подошел к ней, в то время как шум внизу все усиливался.
– Та, которую он принял за аиста, это цапля – белая цапля. Это судно, конечно, «Серебряная цапля».
Он недоумевающе посмотрел на нее.
– Мне безразлично, серебряная ли это цапля или золотой кузнечик. В чем дело?
– Это судно сэра Джона – сэра Джона Киллигрю, – объяснила она. Оно было готово к отплытию, когда… когда вы явились в Арвенак. Он собирался отправиться в Индию, а вместо этого… вместо этого – вы понимаете – из любви ко мне он отправился, чтобы перехватить вас, прежде чем вы доберетесь до Берберии.
Немного поздно, – засмеялся он.
Но эта шутка не нашла в ней отклика. Она продолжала смотреть на него напряженным, но в то же время робким взглядом.
– Он явился как раз кстати, – продолжал он.
– Нет ли возможности, – она заколебалась секунду, – нет ли возможности снестись с ним?
– Возможно ли? Да, конечно, – ответил он. – Придется что-нибудь придумать, а это нелегко.
– И вы сделаете это? – со скрытым удивлением, отражавшимся уже на лице, – спросила она.
– Охотно, – ответил он – раз нет другого пути. Конечно, это будет стоить несколько жизней, но… – и он пожал плечами, как бы заканчивая свою фразу.
– Нет, нет, – запротестовала она, – только не этой ценой! Как могло ему прийти в голову, что при этом она думала о его собственной жизни, которую она считала погибшей, если будет призвана на помощь «Серебряная цапля».
Но прежде, чем он успел ей что-нибудь ответить, его внимание было отвлечено. В говоре толпы появилась какая-то угрожающая нота и вдруг послышалось несколько голосов, требовавших, чтобы Азад сейчас же вышел в открытое море, уведя судно от такого опасного соседства. В этом был виноват Марзак. Он первый высказал это трусливое предположение и заразил своей паникой корсаров.
Азад, выпрямившись во весь рост, взглянул на них с видом человека, видавшего и не то, и возвысил голос, в былые годы, не колеблясь, посылавший на смерть сотни людей.
– Молчать! – приказал он, – я ваш повелитель, и мне не нужно советников, кроме аллаха. Когда я найду, что время настало, я дам приказ к отплытию, но не раньше. По местам и успокойтесь.
Он не стал объяснять им, какие тайные причины заставляли его держаться вдали от этой бухты и не выходить в открытое море. Достаточно, что таково было его желание. Не им было обсуждать мудрость его решений.
Но Азад слишком долго сидел в Алжире, в то время как его флотилии под командой Сакр-эл-Бара и Бискайна обходили моря Люди отвыкли получать от него приказания. Их доверие к правильности его решений не могло основываться на опыте прошлого. Он не водил в бой этих людей и не возвращался с ними после победы с богатой добычей. Поэтому они теперь вынесли свое собственное решение в противовес ему. Ропот увеличивался, и его присутствие нисколько не сдерживало их. Наконец, один из ренегатов, тайно подстрекаемый Виджителло, выкрикнул имя предводителя, которого они знали и которому доверяли.