– Нет, я сам виноват, – ответил он. Потом изменившимся голосом сказал: – Может быть, я прошу слишком много, но не можете ли вы простить меня за все, что я заставил вас выстрадать?
– Мне кажется, что это я должна просить у вас прощения.
– Вы у меня?
– За мое неверие, которое было источником всего. За мою готовность, пять лет тому назад поверить про вас плохому. За то, что я сожгла непрочитанным ваше письмо и приложенное к нему свидетельство вашей невиновности.
Он ласково улыбнулся.
– Вы как-то сказали, что вами руководил ваш инстинкт: если даже я не совершил того, в чем меня обвиняли, то ваш инстинкт знал, что я гадок, и ваш инстинкт был прав, потому что это так и есть.
Она протянула к нему руки.
– Если…если я скажу, что сознаю всю свою несправедливость…
– Нет, ни один порядочный человек не мог бы сделать с вами того, что сделал я, каковы бы ни были причины. Я теперь это понимаю – как ясно понимают все люди в свой последний час!
– Почему вы все время настаиваете на вашей смерти?
– Я не настаиваю. Это смерть настаивает. Но я жду ее без страха и сожаления. Я счастлив тем, что вы меня простили.
Она внезапно встала, подошла к нему и взяла обеими руками его руку.
– Нам обоим необходимо простить друг друга, сэр Оливер, – сказала она, – и так как прощение все стирает, то пусть все все, что разделило нас последние пять лет будет стерто.
Он, задерживая дыхание, смотрел в ее бледное напряженное лицо.
– Разве немыслимо для нас вернуться к тому, что было пять лет тому назад? Разве немыслимо вернуться к тому, что было тогда в замке Годольфин?
Свет, который только что зажегся в его лице, погас, и оно снова стало серым и измученным. Глаза его затуманились горем и отчаянием.
– Кто согрешил, должен ответить за свои грехи. Возврата нет. Ворота прошлого для нас закрыты.
– Тогда оставим их закрытыми, повернемся спиной к прошлому и начнем сначала, стараясь наверстать то, что мы потеряли за эти пять лет благодаря своему безумию.
– Дорогая моя, – прошептал он и глубоко вздохнул. – Как мы могли бы быть счастливы! – Он остановился, отвернулся и резко сказал: – Я становлюсь плаксивым; ваша нежная жалость так размягчила меня, что я почти готов был заговорить о любви. А что я имею с ней общего? Любовь принадлежит жизни. Любовь, это жизнь, в то время, как я…
– О нет, нет. – Она припала к нему, руки ее дрожали, взгляд блуждал.
– Слишком поздно! – ответил он. – Нельзя соорудить мост над тем рвом, который я сам вырыл. Я должен мужественно утонуть в нем.
– Тогда и я утону с вами, и мы во всяком случае соединимся.
– Неужели вы захотите отравить мне мной последний час? Нет, Розамунда, вы лучше отблагодарите меня, если останетесь живы. Вы вернетесь в Англию и обнародуете там ту правду, которую вы узнали. Очистите мою честь от позора, сообщив истину, которая сделала меня ренегатом и корсаром. Но что это?!
Снаружи раздался крик.
– Вставайте! К оружию! К оружию!
– Час настал, – сказал он и, отскочив от нее, распахнул занавеску.
Глава XXIIСдача
В проходе между рядами спящих рабов послышались быстрые шаги. Али, который с восходом солнца заменил Ларока на вершине холма, появился внезапно на палубе, крича:
– Капитан! Капитан! Господин мой! Скорее, или нас захватят.
На всем судне послышался шум и гул встававших людей. Тент раздвинулся и появились Азад с Марзаком.
Со штирборта прибежали Бискайн и Отмани, а с шкафута – Виджителло, Джеспер и толпа взволнованных корсаров.
– Что случилось? – спросил паша.
Али, задыхаясь, сообщил:
– Галеон снялся с якоря. Он выходит из залива.
Азад дергал свою бороду и хмурился.
– Что это может значить? Неужели они могли узнать о нашем присутствии?
– Несомненно. Почему бы они снялись с якоря среди глубокой ночи?
– Что ты скажешь на это, Сакр-эл-Бар? – спросил Азад Оливера, стоявшего в дверях каюты.
Сакр-эл-Бар, пожимая плечами, приблизился.
– Что я могу сказать? Нам остается только ждать. Если наше присутствие здесь известно, то мы попали в хорошую ловушку и сегодня ночью всем нам конец. – Голос его был холоден, как лед. – Что суждено, то и будет, – добавил он громовым голосом.
– Несомненно, несомненно, – согласился Азад, хватаясь за это утешение фаталистов, – если мы созрели для руки садовника, то он сорвет нас.
Менее фаталистично, но более практично было мнение Бискайна. – Предположим, что нас открыли, и выйдем в открытое море, пока еще не поздно.
– Да, верно, – воскликнул Азад успокаивающим голосом. – Хвала аллаху, который послал нам такую тихую ночь. Нет ни малейшего ветерка. Мы можем сделать десять узлов, пока они сделают один.
Шёпот одобрения пронесся по рядам офицеров и команды.
– Если мы благополучно выйдем из этой бухты, – сказал Бискайн, – им никогда не догнать нас.
– Но их пушки могут догнать нас, – спокойно напомнил Сакр-эл-Бар, чтобы уменьшить их уверенность. Его собственный острый ум уже увидел этот единственный шанс выйти из ловушки, но он надеялся, что другим это не будет так очевидно.
– Мы должны пойти на риск, – ответил Азад. – Мы должны вверить себя ночи. Остаться здесь, это значит – ожидать своей гибели. – Он быстро обернулся, чтобы дать приказания. – Али, позови рулевых. Торопись.
Паша обратился к Бискайну.
– Иди на нос и распоряжайся там.
Бискайн поклонился и побежал вниз по трапу. Голос Азада покрывал оглушительный грохот сборов. – Арбалетчики наверх! Канониры к пушкам. Потушите огни!
Секунду спустя все огни на палубах были погашены так же, как и лампа в кормовой каюте. Оставили только один фонарь на мачте, но его спустили на палубу и завесили.
Таким образом, весь галеас погрузился во мрак, который несколько мгновений был совсем непроницаем, но постепенно глаза привыкли к нему, и люди и предметы снова стали принимать известные очертания. После первого возбуждения, вызванного волнением, корсары удивительно тихо и спокойно принялись за свои дела. Никто из них не упрекал пашу или Сакр-эл-Бара в том, что те дотянули до опасного момента уход, о котором их просили, как только стало известно о близости вражеского судна. Они стояли в три ряда на площадке верхней палубы. В первом ряду были арбалетчики, во втором – люди, вооруженные мечами, оружие которых блестело в темноте. Около каждой из двух маленьких пушек стояло три канонира, и лица их в свете раскаленных фитилей казались красноватыми.
Азад стоял у верхней будки, отдавая приказания, а Сакр-эл-Бар стоял сзади него рядом с Розамундой, прислонившейся к стенам каюты. Он заметил, что паша старательно избегал давать ему поручения при этой подготовительной работе.
Рулевые засели в свои ниши, и рулевые весла заскрипели, когда их пустили в ход. Послышалось короткое приказание Азада, и по рядам рабов прошло движение, когда они нагнулись вперед, чтобы всей тяжестью налечь на весла. Рабы налегли изо всех сил, и с всплеском весел и скрипом большая галера двинулась вперед, к выходу из бухты.
По проходу носились взад и вперед помощники боцмана, жестоко работая плетьми, чтобы заставить рабов употреблять все усилия. Галера прибавила ходу. Показался мыс. Выход из бухты при их приближении, казалось расширялся, перед ними расстилалась зеркальная поверхность совершенно спокойного моря. Розамунда, полная тревоги, едва дышала. Она положила руку на руку Сакр-эл-Бара.
– Уйдем ли мы от них? – дрожащим шёпотом спросила она.
– Молю бога, чтобы мы не ушли, – ответил он шёпотом. – Вот, чего я боялся! Посмотрите, – сказал он, указывая рукой.
Они подошли к самому мысу и уже вышли из бухты, как вдруг увидели в ста саженях от них темный силуэт галеона, на котором светились ряды фонарей. – Быстрей, – послышался голос Азада. – Гребите изо всех сил, вы, неверные свиньи. Опускайте ваши плетки на их спины. Пусть эти собаки налягут на весла, и нас ни за что не нагонят. Плети поднимались и опускались, и в ответ им неслись стоны измученных рабов, которые и так напрягали каждую унцию своих мускулов в жестоких усилиях уйти от собственного спасения и освобождения. – Налегайте, налегайте! – кричал неумолимый Азад. – Пусть их легкие разорвутся – ведь это легкие неверных… – Мы уходим! – радостно воскликнул Марзак. – Хвала аллаху! – И это было верно. Огни судна заметно удалялись. Хотя на нем были распущены все паруса, оно, казалось, стояло на месте, так ничтожен был ветер. А галера неслась так, как еще никогда не носилась под командой Сакр-эл-Бара, так как Сакр-эл-Бар никогда не бежал от врага, как бы силен враг ни был. Внезапно на борту галеона показался огонь. Ночную тишину нарушил громовой раскат, и что-то впереди мусульманской галеры с сильным всплеском упало в воду. В страхе Розамунда прижалась к Сакр-эл-Бару, но Азад снова рассмеялся. – Нечего бояться верности их прицела, – воскликнул он, – они не видят нас. Их собственные огни мешают им. Вперед! Вперед! – Он прав, – сказал Сакр-эл-Бар. – Но они и не будут стараться утопить нас, так как они знают, что вы здесь. Она снова взглянула на море и увидела дружеские огни, уходившие все дальше и дальше. – Они не догонят нас, – сказала она, – мы уходим все дальше. Сакр-эл-Бар тоже боялся этого – больше, чем боялся: он знал, что если не случится чуда, то будет так, как она сказала. – Есть один шанс, – сказал он, – но это значит играть судьбой, и ставкой будет жизнь или смерть. – Тогда воспользуйтесь им, – быстро попросила она, – если мы не выиграем, то и не проиграем. – Вы готовы ко всему? – спросил он ее. – Разве я не сказала вам, что я потону с вами сегодня ночью? Не теряйте времени на разговор. – Пусть будет так! – ответил он, шагнул вперед, но остановился. – Пойдемте со мной, – сказал он. Она послушалась и пошла за ним, и многие с изумлением видели, как они спускались, но никто не сделал попытки их остановить. Он прокладывал для нее путь мимо помощников боцмана, которые с занесенными плетьми стояли около рабов, и таким образом добрался с ней до шкафута. Здесь он поднял занавешенный фонарь. Когда его огонь снова разлился по галере, Азад закричал, чтобы его потушили. Но Сакр-эл-Бар не обратил внимания на приказание. Он подошел к главной мачте, у кото