ая, подошел он к дверям кузницы в Смисике. Около дверей стояла группа рыбаков и крестьян, так как из-за отсутствия гостиницы кузница служила местом сборищ. Кроме крестьян и странствующего торговца с своими вьючными лошадьми, там был еще сэр Андрью Флэк, священник из Пенрина, и мастер Грегори Бэн, один из судей по соседству от Труро. Оба были хорошо знакомы с сэром Оливером, и он стоял в ожидании своей лошади, мирно с ними беседуя. Все, начиная с потери подковы, до встречи с этими джентльменами, сложилось очень несчастливо, так как в то время с откоса Арвенака спускался как раз мастер Питер Годольфин. Сэр Андрью и мастер Бэн рассказывали впоследствии, что мастер Питер казался пьяным, настолько раскраснелось его лицо и так блестели его глаза, так глух был голос и так эксцентрично и странно было все, что он говорил. Он любил вино, так же как и Джон Киллигрю, и он обедал в этот день с сэром Джоном. Он принадлежал к тем людям, которые, выпивши, становятся придирчивыми. Сэр Оливер был как раз подходящей кандидатурой, чтобы сорвать на нем скверное настроение, и присутствие других только еще больше подзадорило его. В своем опьянении он вспомнил, что как-то ударил сэра Оливера, а сэр Оливер засмеялся и сказал, что никто этому не поверит. Он так сильно дернул лошадь за уздцы, что она почти присела, но он все же удержался в седле. Потом он стал пробираться через снег, лежавший вокруг кузницы, совсем грязный и растоптанный, и подмигнул сэру Оливеру. – Я еду из Арвенака, – сказал он ни с того, ни с сего, – мы говорили о вас. – Вы действительно не могли найти более интересной темы? – сказал Оливер улыбаясь, но глаза его смотрели сурово и слегка испуганно – хотя испуг не относился лично к нему. – Да, вы правы, вы и ваш развратный отец представляете интересную тему. – Сэр! – ответил сэр Оливер. – Я уже раз напомнил вам об отсутствии стыда у вашей матери. Слова эти вырвались у него под влиянием брошенного ему оскорбления, они вырвались в минуту слепого гнева, вызванного раскрасневшимся и насмешливым лицом, смотревшим на него. Но как только они вырвались, он уже раскаивался в них так как они были встречены взрывом смеха со стороны крестьян. Он отдал бы в эту минуту половину своего богатства, чтобы они не были сказаны. Лицо мастера Годольфина мгновенно изменилось, точно он сорвал с лица маску. Из совершенно красного оно сделалось мертвенно-бледным, глаза сверкали, рот судорожно подергивался, Он несколько минут смотрел на своего врага. Потом привстал на стременах, взмахнул кнутом… – Собака! – крикнул он, задыхаясь – Собака! – И опустив плетку, он провел длинную красную полосу по смуглому лицу сэра Оливера. С криком ужаса и гнева священник, судья и все остальные бросились между ними. – Стыдитесь, мастер Годольфин, – воскликнул священник. – Если из этого произойдет что-нибудь худое, я буду свидетельствовать о вашей грубости. Убирайтесь отсюда. – Идите к черту, сэр, – сказал грубо мастер Годольфин. – Этот ублюдок смеет произносить имя моей матери. Нет, на этом дело не кончится. Он пошлет ко мне секундантов или я буду бить его каждый раз при встрече. Слышите ли, сэр Оливер? Оливер не отвечал. – Слышите ли? – проревел он. – Теперь не будет случая выместить вашу ссору на сэре Джоне. Приходите ко мне и получите наказание: этот удар кнута является только задатком. – После этого он с глухим смехом так яростно всадил стремена в бока своей лошади, что священнику и всем другим пришлось отскочить в сторону. – Подождите, пьяный дурак, больше вы не будете ездить на лошади, – крикнул ему вслед сэр Оливер. И он гневно заревел, чтоб ему привели лошадь, – отбросил священника и мастера Бэна, которые пытались его удержать и успокоить, и, вскочив в седло, в бешенстве бросился за Питером. Священник посмотрел на судью, а судья молчал, сжав губы. – Мастер Питер пьян, – сказал сэр Андрью, качая седой головой. – Он недостоин предстать перед создателем.
– Но, по-видимому, торопится это сделать – сказал мастер Бэн, – я боюсь, что мне еще придется услышать об этом деле.
Глава IVПосредник
Священник решил поехать за сэром Оливером и попросил мастера Бэна присоединиться к нему, но судья решил, что не стоит. Трессилианы все необузданные и кровожадные, и разгневанных Трессилианов надо избегать. Пусть мастер Годольфин и сэр Оливер разберутся сами, а если они при этом перережут друг другу глотки, то по крайней мере окрестная местность будет избавлена от беспокойного элемента. Они разбрелись во все стороны, разнося весть об этой стычке и предсказывая кровопролитие. Это предсказание основывалось на их знании трессилиановского характера, но в этом они были кругом неправы. Правда, сэр Оливер понесся галопом вдоль по берегу реки Пенрин и проскакал по мосту в город Пенрин следом за Годольфином, пылая желанием убийства. Люди, видевшие его бешено мчавшимся с красной полосой через лицо, говорили, что он был похож на дьявола. Он переехал мост у Пенрина через полчаса, после захода солнца. Сумерки уже переходили в ночь и, может быть, острый морозный воздух охладил его кровь, так как, доехав до западного берега реки, он умерил галоп. Память о данной Розамунде три месяца тому назад клятве мучила его как физическая боль. Вспомнив ее, он поехал рысью. Как близок он был к тому, чтоб разбить предстоявшее ему счастье. Что такое был удар кнута мальчишки, чтоб подвергать опасности все свое будущее? Если даже люди назовут его трусом за то, что он смолчал и не отомстил за оскорбление, что за беда? Сэр Оливер поднял глаза к темно-сапфировому небу, где сверкала одна звезда, и поблагодарил бога от всего сердца за то, что он не догнал Питера Годольфина в тот момент, когда был взбешен. За милю или больше от Пенрина он свернул на ту дорогу, которая вела к перевозу, и с опущенными удилами поехал домой через холм. Это не был его обычный путь. Он ездил через мыс Трефузис, чтоб бросить взгляд на стены того дома, где жила Розамунда, и увидеть ее окошко. Но сегодня он решил, что короткая дорога будет безопаснее. Если он проедет мимо замка Годольфин, он может встретиться с Питером. Он так боялся самого себя после того, что произошло, что решил на следующий день покинуть Пенарроу. Он может поехать в Лондон или отправиться в новый рейс – мысль, которую он, по настоятельным просьбам Розамунды, совсем оставил. Ему было необходимо уехать из этой местности, от Питера Годольфина до тех пор, пока он не сможет жениться на Розамунде. Он напишет ей, и она поймет его и согласится с ним, если он расскажет ей, что произошло сегодня. В Пенарроу он сам отвел лошадь в конюшню; один из его грумов уехал накануне с его разрешения в Деван, чтоб провести Рождество со своими родными, другой простудился, и сэр Оливер приказал ему лечь в постель, так как он вообще относился к своим слугам очень заботливо. В столовой он нашел готовый ужин, а в камине горел огонь, распространяя в огромной комнате приятное тепло и отражаясь в оружии, украшавшем стены, и на портретах покойных Трессилианов. Услышав его шаги, вошел старый Никлас, неся канделябр, который он поставил на стол. – Как вы поздно, сэр Оливер, – сказал слуга, и мастера Лайонеля тоже нет дома. – Сэр Оливер нахмурился. Он вспомнил Мальпас и проклял безумие Лайонеля. Не говоря ни слова, он скинул с себя плащ и бросил его на дубовый сундук, стоявший у стены.
Потом коротко приказал подать ужин. – Мастер Лайонель, – сказал он, – вероятно скоро вернется. И дайте мне чего-нибудь выпить. – Я приготовил вам канарского вина, – объявил Ник, – нет ничего лучше этого в морозную зимнюю ночь, сэр Оливер. Он ушел и сразу вернулся, неся большой кожаный мех. Он застал своего хозяина все в той же позе, смотрящего нахмурившись в огонь. Мысли сэра Оливера были около его брата и Мальпаса, и они были так упорны, что он в этот момент забыл о своих собственных делах. Он думал о том, не является ли его долгом попробовать поговорить с братом. Наконец, он встал и со вздохом пошел к столу. Тут он вспомнил о своем больном груме и спросил Никласа о нем. Никлас ответил, что парень все в том же положении, после чего сэр Оливер взял кубок и наполнил его дымящимся напитком. – Снесите ему, – сказал он, – при его болезни это лучшее средство. Снаружи послышался стук копыт.
– Вот наконец и мастер Лайонель, – сказал слуга.
– Несомненно, – ответил сэр Оливер. – Не стоит вам ожидать его; здесь есть все, что ему необходимо. Снесите это Тому раньше, чем оно простынет. Он хотел удалить слугу, когда придет Лайонель, решив встретить его нотацией за его безумство. Дверь открылась. Брат его был на пороге. Сэр Оливер со вздохом оглянулся – на его губах уже было хорошо обдуманное замечание. – Итак, – начал он, и замолчал, То, что он увидел, остановило слова на его устах. Он вскочил на ноги и испуганно воскликнул: – Лайонель! Лайонель вошел, крадучись, в комнату, закрыл дверь и задвинул один из засовов, После этого он оперся на нее спиной, пристально смотря на брата. Он был бледен, как смерть, под его глазами были огромные темные круги, Его правая рука без перчатки была прижата к боку, и пальцы ее были сплошь залиты кровью, которая струилась между ними. На желтом камзоле с правой стороны было растекающееся темное пятно, о происхождении которого сэр Оливер ни минуты не был в сомнении.
– Бог мой, – воскликнул он и подбежал к брату. – Что случилось, Лаль? Кто это сделал? – Питер Годольфин, – был ответ, и губы Лайонеля сложились в странную усмешку. Сэр Оливер не сказал ни слова, он только сжал губы и так стиснул руки, что ногти врезались в ладони. После этого он обнял мальчика, которого после Розамунды любил больше всего на свете, и повел к огню. Лайонель опустился на стул, на котором только-что сидел сэр Оливер. – Какая у вас рана, мой мальчик? Глубока ли она? – спросил он со страхом.
– Нет, пустяки – поверхностная. Но я потерял бездну крови. Я думал, что истеку кровью, раньше, чем доберусь домой.
Сэр Оливер быстро выхватил кинжал и разрезал камзол, жилет и рубашку, обнажив белое тело мальчика. После минутного исследования он вздохнул с облегчением. – Ты еще ребенок, Лаль. Ты едешь дальше, не подумав остановить кровь из такой пустяшной раны и теряешь ее так много, хотя это и скверная трессилиановская кровь. Он засмеялся, так сильна была реакция от только-что пережитого им ужаса. – Сиди здесь, а я позову Ника, чтоб он помог мне перевязать эту царапину. – Нет, нет, – голос мальчика звучал испуганно, и он схватил брата за рукав. – Ник не должен знать. Никто не должен знать, иначе я погиб. Сэр Оливер смотрел на него с удивлением. Лайонель снова странно усмехнулся какой-то боязливой усмешкой. – Я заплатил больше, чем получил, Нолл, – сказал он. – Мастер Годольфин сейчас так же холоден, как тот снег, на котором я его оставил.