— Так вот откуда твои навыки охотника, — подвёл итог Доминик.
— Да, к восьми годам я уже умел ориентироваться в лесу, читать следы, звериные и человеческие, стрелять из лука и арбалета, последний мне давался плохо, не хватало сил, чтобы натянуть тетиву. А чуть позже отец раздобыл ружьё, настоящий кавалерийский карабин, свинец и бочонок пороха. Не знаю, где он его взял, украл у солдат, а может, выменял на что-то, с ружьём мне было проще управляться. Отец часто куда-то пропадал, а возвращаясь приносил с собой одежду, хлеб, соль и новости, которые пересказывал мне. Думаю, он ходил туда, где жили крестьяне и выменивал у них всё это на мясо и шкуры. Но важнее всего были новости. Другим детям родители рассказывают сказки, но отец сказок не знал, а потому ночью, когда мы укладывались спать, он рассказывал мне о жизни в большом мире. Кто-то женился, а кто-то умер, кем они были, как выглядели, чем знамениты, от него я узнавал, что есть другой мир, где живут люди, много людей, живут они вместе, много домов называются деревней, а очень большая деревня называется городом, людей там, как муравьёв в муравейнике. Отец говорил, что в городе был только один раз, ему не понравилось. Изредка он рассказывал о войне, когда много людей с оружием собирались и убивали друг друга, примерно так, как мы с ним убиваем зверей. Рассказывал часто подробно, думаю, он сам успел где-то повоевать в молодости. Иногда я видел других людей, изредка они останавливались в нашем доме, ночевали, а потом снова отправлялись в путь. Это были мужчины и женщины, иногда даже дети, но с ними я почему-то не сходился. Они все подолгу беседовали с отцом, но смысл тех бесед я понял намного позднее, когда подрос. Тогда я понимал только одно, что не все люди хорошие, многие из них злые и жадные, а другие люди от них страдают.
— Кем были эти люди? — спросил Доминик, переваривая услышанное.
— Отец укрывал беглых, крепостные, сбежавшие от своих хозяев, они искали лучшей доли, бежали чаще на запад, надеясь пристроиться там. Возможно, кто-то пристроился, другие же снова попадали в неволю, но я помню их глаза, им было неважно, куда бежать, важно было, откуда они бежали. Из их объяснений я вынес только одно, что на старом месте их ждала только смерть. На новом же они могли на что-то надеяться.
— Это пограничные места, — заметил инквизитор, — они часто подвергались разорению, думаю, местным крестьянам, и правда, жилось нелегко.
— Они не упоминали врагов внешних, — возразил охотник, — все беды приписывались помещику, неважно, литвин он, поляк или русский. Тот, кто отбирал у них последнее. Такое было повсеместно, но в некоторых местах приходилось тяжелее всего.
— А что было потом?
— Отец был уже немолод, его мучила какая-то болезнь, он слабел на глазах, а добывать зверя ему было всё труднее. Правда, подрастал я, всё чаще отправляясь на охоту в одиночку. Но в тот раз медведь подошёл слишком близко к нашему дому, мы поздно его услышали, отец схватился с ним, имея в руках только короткий нож. Это было не так страшно, ведь он уже не раз участвовал в таких схватках и всегда выходил победителем. Увы, старость и болезнь отняли у него все силы, я успел схватить ружьё и выстрелить. Медведя я убил, но поздно, отец был уже мёртв.
— И что ты сделал?
— Я слышал, что такое похороны, а потому закопал отца в землю, завернув в шубу. А сверху поставил крест, сколотив две палки. Потом ещё немного подумал и украсил могилу рогами оленей и клыками медведя. Решил, что так будет лучше. Дальше я жил один, но недолго, мне стало невыносимо жить там, где нет отца, единственного близкого человека.
— Ты ушёл? — спросил Доминик очевидную вещь.
— Да, я собрался, взял вещи, какие были, даже тощий кошелёк с серебром, отец мне показал, где оно хранится и даже объяснил, как следует им пользоваться. Взял с собой и ружьё, к которому почти не осталось пороха, нож, с которым не расставался тогда и сейчас. Перед уходом я сидел на могиле отца и прощался с ним, слов подобрать не мог, просто плакал и бормотал что-то. А потом ушёл, в путешествии по лесу не было ничего нового или необычного, мы часто уходили далеко от дома в поисках зверя. А теперь я зашёл чуть дальше обычного, шёл на закат, я помнил, что беглые люди направлялись туда, думал, что и мне там будет лучше. Я легко добывал пропитание охотой и ни в чём не нуждался. Первое время.
— И как?
— Моё удивление было велико, когда лес внезапно кончился, только что я шёл среди деревьев, а теперь их не стало. Я не на шутку испугался и хотел повернуть назад. Но потом мне стало любопытно, я увидел людей и большие красивые дома. Нашёл дорогу, по которой шли люди, ехали телеги и верховые. Они говорили на непонятном языке, я пытался запоминать слова, но получалось плохо. Очень скоро я убедился, что не все люди хорошие, на одном из перекрёстков меня встретили солдаты, отняли ружьё и сильно побили. Вещи мои их, впрочем, не заинтересовали, я сохранил нож и серебро, которое помогло мне не умереть с голоду. А ружьё было не такой уж большой потерей, охотиться мне теперь было не на кого, звери не живут там, где нет леса.
— Что было потом? — спросил Доминик, поскольку охотник на какое-то время замолчал.
— Меня приютил монах, это был настоящий слуга божий, фанатик веры, он был грамотным и начитанным, а в его доме хранилось несколько книг. Жил он отдельно от других людей, мне это нравилось, я поначалу видел в нём того, кто заменит мне отца.
— Не заменил. — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал святой брат.
— Я благодарен ему за всё, он учил меня языку, а следом и грамоте, немецкой и латинской, я оказался способным учеником, уже через год я смог самостоятельно читать Святое Писание, что, как он мне по секрету сообщил, не все монахи могут.
— И что же тебе не понравилось?
— Он хотел, чтобы я стал монахом, а мне этого не хотелось. Не то, чтобы я не верил в бога, я и само понятие это поначалу плохо воспринимал. Отец использовал это слово, но не объяснял его смысла. А монах объяснил, и мне предстояло этому богу служить всю жизнь, не занимаясь более ничем, а в мире было столько интересного, я не хотел пройти мимо этого.
— Сбежал?
— Да, прощаться я не хотел, только оставил записку из десятка слов, а потом снова ушёл. Я прибился к цыганам, которые ездили по разным землям со своим цирком, развлекая горожан за звонкую монету. Они поначалу хотели, чтобы я водил дрессированного медведя, но медведь отчего-то боялся меня и начинал вырываться. Пришлось стать акробатом. Я и раньше был силён и ловок, а постоянные тренировки сделали меня подобным обезьяне. Там же мой опекун научил меня драться на ножах. Однажды представление завершилось пьяной дракой, в которой я впервые убил человека. Перерезал ему горло, чтобы спасти своего друга. Мы тогда успели сбежать, а потому отвечать за убийство не пришлось, когда этот случай начали расследовать, наш табор был уже далеко.
— Что же тебе не понравилось у них?
— Всё понравилось, я думал, что всю свою жизнь буду так путешествовать. Но вышло иначе. Мне было уже шестнадцать. Как раз тогда случилась война между Австрией и Венгрией, продолжалась она недолго, но нас угораздило оказаться меж двух огней, я ненадолго отлучился по делам, а когда вернулся, узнал, что всех арестовали, какой-то капитан принял их за шпионов и приказал повесить. Всех, даже детей. Я ничего не смог сделать, только потом, когда их тела сняли, смог их похоронить в общей могиле. А потом я шёл по следам пехотного батальона, выжидая момент. Моих умений хватило, чтобы не попадаться. В одну из ночей я забрался в лагерь, не спрашивай, как мне удалось пройти мимо часовых, видимо, навыки охотника и акробата помогли. Я зарезал капитана, а потом двоих солдат, их я хорошо запомнил, именно они набрасывали петли на шеи моих друзей. Потом я снова бродяжничал. Меня привлекли города, странно, но множество людей, собранных в одном месте, позволяло неплохо прятаться. Когда вокруг тебя десяток человек, ты видишь их, а они видят тебя. А когда кругом тысячи, никто никого не видит. Я тогда ничего полезного не умел делать. Будучи грамотным, я мог пойти в помощники к торговцу, но мне это показалось скучным.
— И ты стал воровать?
— Да, у меня это отлично получалось, я познакомился с другими ворами, научился от них новым трюкам, более того, воры меня уважали и побаивались. Знали, что мой нож куда быстрее, чем их язык. Тогда я и взял себе фамилию Морт, а звали меня с рождения Петром. Я убивал довольно часто, более того, несколько раз мне приходилось делать это по заказу, некие влиятельные господа, желая решить свои проблемы, обращались к ворам и разбойникам. А лучшего специалиста было сложно себе представить. Когда слава обо мне доходила до первых лиц города, мне становилось неуютно жить там, меня могли просто схватить и повесить, не утруждая себя доказательствами, тогда я просто переезжал на новое место.
— И ни разу не попался? — с недоверием спросил Доминик.
— Однажды чутьё мне изменило, я был схвачен, хотя моих грехов именно в этом городе не хватило бы для виселицы. Но судья, познакомившись со мной поближе, предложил сделку. Он меня отпускает, а я убиваю, кого скажут. Выглядело это заманчиво, я понимал, что меня потом, скорее всего, тоже убьют, но, как всегда, надеялся выкрутиться. Но дело оказалось сложнее, чем я думал, это не просто было убийство конкурента в торговле, или любовника жены, или просто врага, оказалось, что судья, как и очень многие в том городе, занимались колдовством, без особого, впрочем, успеха, теперь-то я в этом разбираюсь. Ими заинтересовалась инквизиция, которая и арестовала меня сразу, как только я покинул тюрьму. Пригрозив мне пытками, они потребовали сотрудничать уже с ними, была придумана замечательная ловушка, смерть заказанной жертвы мы инсценировали, просто спрятав её. Потом следовало взять их с поличным, да только, и они не сидели сложа руки. Так вышло, что святые братья, которые должны были производить арест, были сами арестованы городской стражей. Так вышло, чт