Линейку выстраивали широкой буквой «П». Наш класс оказался напротив директора.
На этот раз дело было в чистоте.
– Господа гимназисты! – начал директор, разводя руками. – Наша школа принимает участие в городской неделе чистоты. – Он сделал паузу, чтобы мы осознали всю важность темы. – Эта неделя будет самой чистой в истории школы. Мы будем бороться с семечками, огрызками, бумажками. Все ученики впредь должны иметь при себе сменную обувь.
– А если забыл сменку? – крикнул кто-то из старших классов.
– Значит – пожалуйте в туалет, мыть ноги.
Старшие дружно заржали.
– То есть обувь, – невозмутимо поправил себя Андрей Алексеич. Всегда было непонятно, шутит он или говорит серьезно.
– Итак, неделю чистоты объявляю открытой. Чистота в школе, чистота дома, чистота в мыслях! – закончил он.
Во вторник утром в холле нас встретила плотная стена дежурных и учителей. Ученики переобувались, побросав рюкзаки и сумки на кафельный пол.
– Могли бы и скамейки поставить, – сердито говорила Маша.
Она ждала, когда я вымою ботинки в длинном ряду раковин в школьном туалете. Я, конечно, забыла сменку. На выходе из туалета проверяли подошвы.
На лит-ре проходили «Первую любовь» Тургенева. В классе по очереди читали вслух отрывок.
– Я с вами была холодна – я знаю, – начала Зинаида, – но вы не должны были обращать на это внимания… Я не могла иначе… Ну, да что об этом говорить!
– Вы не хотите, чтоб я любил вас, вот что! – воскликнул я мрачно, с невольным порывом.
«Нас туда не пустят», – строчила я на вторую парту.
– Нет, любите меня – но не так, как прежде.
– Как же?
– Будемте друзьями – вот как! – Зинаида дала мне понюхать розу.
«Если накрасимся, сойдем на восемнадцать лет». Лена сделала вид, что уронила ручку, и засунула записку мне в ботинок.
И, склонившись ко мне, она напечатлела мне на лоб чистый, спокойный поцелуй.
Я только посмотрел на нее, а она отвернулась, и, сказавши: «Ступайте за мной, мой паж», – пошла к флигелю.
Пока Галина Ивановна заполняла журнал, я повернулась и изобразила, что мы не будем выглядеть в двенадцать на восемнадцать. Повернулась обратно – и застыла под голубым гипнотическим взглядом классной:
– На последнюю парту!
Пришлось собрать вещи и удалиться в другой конец класса.
Я отправился вслед за нею – и все недоумевал. «Неужели, – думал я, – эта кроткая, рассудительная девушка – та самая Зинаида, которую я знал?» И походка ее мне казалась тише – вся ее фигура величественнее и стройней…
И боже мой! с какой новой силой разгоралась во мне любовь!
– Галина Ивановна, можно вопрос?
– Да, Абзал.
– Почему мы всю четверть проходим книги о любви?
Лицо учительницы расплылось сахаром:
– Потому что, Абзал, вам уже двенадцать лет. Скоро вас будет интересовать противоположный пол. Задача литературной школьной программы – показать, что может происходить между юношей и девушкой. – Она обвела сладким взором класс, мы смущенно заерзали. – Вам знакомы многие вещи, которых не следовало бы знать в вашем возрасте.
«Откуда она знает?» – Я почувствовала, что краснею, устраиваясь за последней партой.
– Моя задача – рассказать вам о чистой любви, которая описана в этих прекрасных произведениях.
Чистой любви, чистой любви… Зинаида, Ася, прогулки за руку в парке, невинные поцелуи при луне, полуоткрытые губы красоток, зазывные позы, упавшие бретельки, эротика, Эммануэль…
Я уткнулась головой в «Первую любовь», сгорая от стыда.
В среду на входе объявили, что сегодня боремся с семечками.
Лена и Маша стояли над душой, пока я мыла ботинки.
– Можно пойти, например, после уроков, – предлагала Лена.
– У меня сегодня танцы.
– А у меня завтра сольфеджио.
– Пропусти свои танцы!
– Сама пропускай свое сольфеджио!
– А я помогаю дома с уборкой в пятницу и субботу.
– Значит, пойдем в воскресенье.
Мы помолчали.
Ржавые краны постанывали, извергая желтоватую воду. С подошвы стекали густые черные ручейки. Я попеременно подставляла подошвы, уныло размышляя о том, как бы отказаться от культпохода.
– Хватит возиться! Чище не бывает, чистота – чисто «Тайд»!
– Возьми завтра сменку, блин.
Подруги вытащили меня из туалета как раз во время звонка. Поднимаясь в класс, мы увидели, как однокашники в холле выворачивают карманы и сдают «контрабанду» – кульки с семечками, купленные по дороге в школу у бабушек.
– Сдается мне, неделя чистоты просто так не закончится, – мрачно предсказала Лена.
И в самом деле, в школе отменили последние уроки в четверг и пятницу, а в субботу оставили только труд. Вместо отмененных уроков ученики мыли коридоры и лестницы, на субботу оставили генеральную уборку классных комнат.
На уроке труда проходили шитье на машинке: мы примеряли только что законченные юбки друг друга. Трудичка поставила всем пятерки, и мы отправились драить класс.
Галина Ивановна раздавала тряпки. По всей школе гремели железные ведра. Ученики набирали воду в туалетах и несли в классы, оставляя лужи на этажах. Вода была только холодная. Мы отогревали красные скрюченные руки на батареях и терли парты стиральным порошком.
– Гуля говорит, что привлечение учеников к уборке не лезет ни в какие рамки! – возмущалась Лена.
– Что еще говорит Гуля? – огрызалась Маша.
– Что в Европе детям рассказывают о сексе с раннего детства.
– Кстати, – вставила я, – может, не пойдем? Сходим лучше на ужастик. Или съедим мороженое. А то как-то неудобно.
– Неудобно! Мороженое! Детсад! Вообще-то мы уже подростки.
Я посмотрела на уточку на розовой Лениной футболке и не стала спорить.
Договорились сказать родителям, что идем в краеведческий на улице Калинина.
Воскресный путь к грехопадению начался с манки и препирательства по поводу шарфа. Мама заставляла съесть манку и надеть шарф, я требовала оставить что-то одно. Остановились на манке, но от шарфа все равно не удалось отвертеться.
Подруги зашли за мной в десять.
Видеосалон находился в подвале бывшего кинотеатра. В нем одно время крутили старые фильмы, но на них перестали ходить, и кинотеатр закрыли.
Видеосалонов в Кокчетаве было два, мы застали закат их популярности – у многих уже были видеомагнитофоны. Расписания сеансов не существовало, посетители находили в списке фильм и смотрели его в любое время. На входе нужно было выбрать кино и заплатить какую-то мелочь. Потом сотрудник приносил в комнатку кассету, вставлял ее в видик и отдавал пульт. Когда все были готовы, нажимали на кнопку PLAY.
На двери в видеосалон висел порченный дождем плакат: гигантская голова сенбернара с неразборчивой надписью. Мы спустились в подвальчик.
Внутри пахло теплом и старыми коврами. К нам вышел парень лет двадцати.
– Что, девочки, кино посмотреть? – весело спросил он нас и достал толстую тетрадь, в которой были ручкой написаны названия фильмов.
Мы положили тетрадь на стол и сделали вид, что выбираем фильм.
– Есть новые серии «Тома и Джерри». Есть второй «Бетховен». Только что принесли новые кассеты, я их еще не распаковывал. Подождите, может, будет диснеевский фильм или мелодрама, – перечислял парень, смущая нас все больше.
Лена с Машей, кажется, были готовы согласиться на второго «Бетховена». Но я, наверное, немного сошла с ума за неделю чистоты, потому что взяла тетрадь, нашла раздел эротики и ткнула пальцем в потертое название.
– Вот это.
К моему удивлению, парень даже глазом не моргнул.
– Понял. Пока располагайтесь, я принесу кассету.
– А деньги?
– Заплатите потом.
Мы прошуршали в комнатку. В ней стояли разномастные стулья и пара старых диванов. Молча разделись, пригладили волосы.
И вот осталось нажать на кнопку PLAY.
Сначала экран выдал серый шум. Потом появилась подозрительно знакомая заставка со львом. «Тра-та-та, тра-та-та, тра-та-та, тра-та-та».
– То-о-ом, То-о-ом, где ты, негодник? – закричали мультяшные ноги в кадре.
По экрану промчался Джерри, за ним – Том.
Лена с Машей встали:
– Пойдем.
– Куда пойдем? Надо сказать, что перепутал кассету. – До меня всегда доходило медленнее всех.
– Жень, он не перепутал кассету. Пойдем.
Мы оделись и направились к выходу. Парень вписывал в тетрадь новые фильмы, сверяясь с надписями на кассетах.
– До свидания, – вежливо сказала Маша.
– Приходите на второго «Бетховена»! – крикнул он нам вслед.
У кинотеатра потоптались, решали, куда идти. Конечно, сначала пошли в краеведческий, потом в кафе. Кажется, никто ни слова не сказал про «Эммануэль».
Так состоялось наше знакомство с эротикой. Прошло оно не совсем бесследно. В ста метрах от кинотеатра была моя музыкальная школа, и еще два года, пока не окончила ее, я делала большой крюк, лишь бы не проходить мимо. Каждый раз, завидя кинотеатр издалека, я испытывала жесточайший стыд.
«Эммануэль» я впервые посмотрела в тридцать лет. Чисто из уважения к классике европейского эротического кинематографа.
– Тысяч пять будет достаточно. Но десять – гораздо лучше. Еще немного осталось, но не хватит на две недели. Ну как на что? То, другое. Театр, опера. – У Кирилла сеанс связи с Академгородком.
– В театр и оперу я сама брала билеты, – будто бы невзначай заметила я, проходя мимо.
Кирилл сделал большие глаза и прошептал, прикрыв микрофон:
– Коплю на новые ролики.
Когда я вернулась в гостиную, он уже закончил разговор и смотрел на новогоднюю елку.
– Может, уберем? Июнь все-таки.
– Да ладно, пусть стоит. Скоро следующий Новый год.
– Она уже запылилась.
– Это да. Хорошо бы прополоскать.
Мы сняли игрушки, прополоскали елку в ванной и, конечно, не стали ставить ее обратно – сложили в коробку. Кирилл закинул елку и игрушки повыше на шкаф: