– Я бы просто не смогла… нет! Никому, даже тете Аннабелле! – заверила она.
И до сего дня она ни разу не обмолвилась о нашем разговоре, в том числе наедине со мной. Но она честно старалась приучать себя к терпению и участию по отношению к необычным домочадцам, на попечении которых она оказалась волею судьбы.
Со временем старшая мисс Мортон, несмотря на всю силу характера, стала заметно сдавать – поблекла, поседела, осунулась. Миссис Тернер по секрету сообщила нам, что за ее суровым, непреклонным видом теперь скрывается смертельная болезнь – что она втайне от всех посетила знаменитого доктора в Драмбле и он посоветовал ей привести в порядок дела и сделать необходимые распоряжения. Об этом не знали даже ее сестры, но миссис Тернер не могла в одиночку носить на сердце тяжкий груз и разделила его с нами. Впрочем, еще довольно долго все шло своим чередом: мисс Мортон по-прежнему неукоснительно соблюдала свою неделю муштры с мисс Корделией, по-прежнему маршировала твердым солдатским шагом вдоль деревни, браня народ за то, что он бездумно плодится, и жжет слишком много угля, и потребляет слишком много масла.
Но однажды утром она послала миссис Тернер за сестрами, а сама тем временем достала припрятанный старинный медальон с волосками всех четырех сестер Мортон, срезанных с их детских головок, и продела в кольцо коричневую ленту. Медальон она повязала на шею Корделии. Мисс Мортон поцеловала племянницу и сказала, что она хорошая девочка – перестала сутулиться; что ей надлежит не гневить Господа и чтить короля; и что теперь она может идти – нынче у нее свободный день. И пока ребенок, удивленный непривычно ласковым обращением, растерянно смотрел на мисс Мортон, ее лицо внезапно исказилось мукой. Корделия опрометью выбежала из комнаты кликнуть миссис Тернер.
Когда горничная, а с нею и две другие сестры, вошли к старшей мисс Мортон, приступ миновал. Она простилась с сестрами наедине, за закрытыми дверями, поэтому никто не знает, что именно она говорила и в каких выражениях поведала им – считавшим ее вполне здоровой – о том, что чувствует признаки скорой смерти, которую предрек ей доктор. Вспоминая об этом, ее сестры полностью сошлись в одном (редкий случай, когда мисс Дороти не настаивала на своем толковании): мисс Мортон завещала свою комнату о двух ступенях мисс Аннабелле, как следующей за ней по старшинству. Они в слезах вышли от умирающей и вдвоем направились в комнату мисс Аннабеллы, где долго сидели, взявшись за руки – впервые с детских лет, подозреваю я, – и прислушиваясь, не зазвенит ли колокольчик мисс Мортон, если ей станет плохо и понадобится призвать на помощь миссис Тернер. Колокольчик не звенел. Светлый день сменился сумерками. Мисс Корделия неслышно вернулась в дом из сада, наполненного длинными черно-зелеными тенями и недобрым шумом вечернего ветра в ветвях, и устроилась поближе к кухонному очагу. В конце концов миссис Тернер не выдержала, постучалась к мисс Мортон и, не услышав ответа, отворила дверь и обнаружила госпожу в кресле мертвой и уже похолодевшей.
Вероятно, когда-то мы под настроение рассказали сестрам о похоронах старого сквайра, отца мисс Филлис: процессия арендаторов, вышедших проводить его на кладбище, растянулась тогда на полмили. Мисс Дороти послала за мной, чтобы выяснить, кто из арендаторов ее брата согласился бы сопроводить гроб мисс Мортон. Но с тех пор многие расстались с семейными наделами и превратились в фабричных рабочих. Нам удалось бы наскрести всего человек двадцать мужчин и женщин, включая таких замарашек, что глупо было бы платить им за потраченное время.
Бедняжка мисс Аннабелла совсем не хотела переселяться в комнату о двух ступенях – боялась оставаться там одна, чему немало способствовала мисс Дороти. Злобствуя, что комната досталась не ей, она постоянно твердила мисс Аннабелле о ее святом долге – исполнить последнюю волю сестры и переехать в ее покои: мол, ежели мисс Аннабелла не пожелает променять свою теплую, обжитую, надушенную спальню на неприютную северо-восточную, ей, скорее всего, не избежать встречи с призраком мисс Софронии, в этом не было бы ничего удивительного! Мы прямо сказали миссис Тернер, что опасаемся, как бы мисс Дороти не доконала мисс Аннабеллу подобными ужасами. В ответ горничная только молча покачала головой, и, зная ее словоохотливость, мы поняли всю безнадежность положения.
С каждым днем мисс Корделия погружалась в уныние, но тут из дальних стран вернулся генерал – свалился как снег на голову, никого не известив. Разговор его был короток. Корделию он немедленно определил в пансион на учебу, но перед отъездом она успела признаться нам, что обожает дядюшку, несмотря на его скорый суд – он вообще все делает быстро, с наскоку. Сестриц своих генерал лично отвез в Челтнем[77], и, когда они вновь объявились в Мортон-Холле, обе на диво помолодели. Сам он ни минуты не сидел на месте, целыми днями мотался тут и там. А с нами, надо отдать ему должное, обращался подчеркнуто вежливо и всегда оставлял у нас ключ от Мортон-Холла, если уезжал с сестрами из дому. Мисс Дороти его побаивалась, и слава богу, ей это сильно пошло на пользу, и я, честное слово, огорчилась, когда она умерла. Но бедная мисс Аннабелла после ее кончины так извелась, что подорвала здоровье, и мисс Корделии пришлось оставить учебу и вернуться домой для утешения тетушки.
Повзрослевшую мисс Корделию никто не назвал бы «хорошенькой» – слишком печальна, строга и задумчива; однако она умела расположить к себе и со временем должна была унаследовать дядино состояние, поэтому я предполагала, что за женихами дело не станет. Правда, генерал постановил, что ее муж обязан будет взять фамилию Мортон. А юная леди ничего лучше не придумала, как положить глаз на одного из драмблских фабрикантов! Что ли свет на нем клином сошелся? Ведь любого могла выбирать, хоть из лордов, хоть из кого попроще. К тому времени миссис Тернер умерла, и некому было доставлять нам последние новости, но, когда Мортоны через деревню возвращались к себе домой, я и сама видела, что мисс Корделия раз от раза худеет и бледнеет. Мне очень хотелось подбодрить ее, все-таки молодой человек был не какой-нибудь наемный работник на мануфактуре. И однажды, меньше чем за полгода до смерти генерала, мисс Корделия зашла проведать нас и, зардевшись как маков цвет, сообщила, что ее дядя согласен! И хотя «он» отказался взять фамилию Мортон, даже если за Корделией не дадут ни гроша и придется пойти против дядиной воли, в конце концов все устроилось и они готовы немедля обвенчаться. Их семейный дом станет также тихой гаванью для тети Аннабеллы, которой стало тяжело разъезжать повсюду с неугомонным генералом.
– Друзья мои! – воззвала к нам милая молодая леди. – Вы полюбите его, вот увидите. Он так красив, и смел, и честен! Вообразите, по его словам, в республиканские времена[78] его предки жили в Мортон-Холле.
– Его предки… – повторила за ней Этелинда. – Так он еще и с родословной? Это уже кое-что. Первый раз слышу про ткача с родословной.
– А как его звать-величать? – спросила я.
– Мистер Мармадюк Карр, – ответила девушка, старательно подражая нортумберлендскому выговору с его раскатистыми «р»: она до того гордилась своим избранником, что смаковала каждый звук любимого имени.
– Карр, – промолвила я, – Карр и Мортон! Значит, судьба! Все так, как предначертано встарь!
Но кто станет слушать старуху? Молодая леди думала только о своем будущем счастье.
Ее суженый был – и есть – честный, добропорядочный человек, и притом настоящий джентльмен. Они ни дня не жили вместе в Мортон-Холле. Сейчас, пока я пишу, вошла Этелинда со свежими новостями. И пусть теперь кто-нибудь еще хоть раз скажет мне, что я суеверна! Среди нынешних жителей Мортона ни один не знает истории сэра Джона Мортона и Элис Карр, а между тем первое, что начали сносить в Мортон-Холле драмблские застройщики, это та самая старинная парадная столовая с каменным полом, где годами гнил праздничный обед, накрытый для пуританских проповедников, – кусок за куском, плоть за плотью, пока все не истлело! И улица, которую хотят проложить на месте покоев, откуда в стародавние времена насильно выдворили убитую горем Элис Карр по приказу возненавидевшего ее мужа, – эта улица будет называться Карр-стрит!
А вот вам другая новость, доставленная Этелиндой: мисс Корделия родила ребенка, девочку. Об этом ее муж известил нас запиской, а мисс Корделия от себя приписала внизу карандашом, что назовет дочку Филлис.
Филлис Карр! Сказать по правде, я рада, что отец ребенка отказался взять фамилию Мортон. Пусть имя Филлис Мортон, никем не потревоженное, пребывает в тиши моей памяти.
Откровения мистера Гаррисона
Глава первая
В камине весело пылал огонь. Жена моя только что ушла наверх укладывать малыша. Чарльз сидел напротив, загорелый и похорошевший. Приятно было осознавать, что мы проведем несколько недель под одной крышей – впервые с далеких детских лет. Меня обуяла лень, даже разговор поддерживать не хотелось, поэтому я лакомился грецкими орехами и смотрел на пламя. И тут Чарльза охватило беспокойство.
– Ну вот, Уилл, жена твоя ушла наверх, и теперь ты должен мне все рассказать. Меня это гложет с тех пор, как я увидел ее сегодня утром. Я хочу знать все об ухаживаниях и победах. Получить готовый рецепт, как обзавестись столь же очаровательной женушкой. В письмах ты ограничился лишь основными штрихами. Давай, дружище, выкладывай все подробности.
– Если рассказывать по порядку, история получится долгая.
– Ничего страшного. Утомлюсь – задремлю, и мне приснится, что я, одинокий холостяк, опять на Цейлоне; а потом, когда ты закончишь, проснусь и пойму, что я у тебя дома. Ну давай, дружище. «Жил-был обворожительный молодой холостяк…» Видишь, я уже придумал начало!
– Ну хорошо. «Жил-был обворожительный молодой холостяк», жил и недоумевал, где бы ему обосноваться после того, как он получит диплом врача. Нет, лучше я буду все-таки рассказывать от первого лица, мне трудно изображать обворожительного молодого холостяка. Когда ты отправился на Цейлон, я как раз закончил ординатуру в лечебнице и, если помнишь, тоже собирался уехать за границу и, возможно, стать судовым врачом; вот только выяснилось, что в моей професс