ак и у всех в обществе Софи), таким образом одну коляску мы укомплектовали. Однако перед самым отъездом из дома викария прибежала служанка с запиской для хозяина. Прочитав ее, он подошел к коляске и, видимо, сообщил Софи то, что потом уже при мне рассказал и миссис Буллок: священник из соседнего прихода заболел и не может провести отпевание одного из своих прихожан, а похороны назначены нынче днем. Викарий, разумеется, должен поехать, и домой нынче вечером он не вернется. Я заметил, что некоторые испытали явное облегчение – он не будет смущать их своим достопочтенным присутствием. Тут как раз появился мистер Морган, он скакал во весь опор, чтобы успеть к нам присоединиться; после этого мы окончательно примирились с отсутствием викария. Я заметил, что особенно огорчились его родные, – и мое к ним уважение лишь возросло. Вряд ли я расстроился так же сильно, как они, хотя относился к викарию с большим уважением и в его обществе мне всегда было хорошо. Миссис Томкинсон, миссис Буллок и барышня из «почтеннейшего семейства» уселись во вторую коляску. Последняя, как мне кажется, предпочла бы ехать в двуколке с людьми помоложе и повеселее, но это, видимо, было расценено как infra dig[86]. Остальным предстояло ехать вместе, и хохотали они просто оглушительно. Мы с мистером Морганом двинулись верхом, вернее, я вел лошадь в поводу, а на ней сидел маленький Уолтер; его пухлые ножки крепко сжимали широкие бока моего коба. Уолтер был милашкой и всю дорогу болтал, причем героиней всех его историй была сестрица Софи. Выяснилось, что участием в сегодняшней экскурсии он обязан исключительно ей, именно Софи уговорила папу его отпустить; нянька решительно противилась – «злая старая нянька», так он ее назвал, но потом добавил:
– Нет, не злая, добрая нянюшка. Софи Уолтеру сказала: не называй нянюшку злой.
В жизни не видел такого отважного ребенка. Лошадь в лесу шарахнулась от бревна. Уолтер покраснел и вцепился в гриву, но продолжал сидеть прямо, как маленький мужчина, и, пока лошадь пританцовывала, не проронил ни слова. А когда она успокоилась, он посмотрел на меня и улыбнулся:
– Вы бы не дали мне упасть, мистер Гаррисон? Ведь правда?
В жизни не видел такого очаровательного ребенка.
Из двуколки постоянно доносилось:
– Ах, мистер Гаррисон! Сорвите нам вон ту ветку ежевики – вы ее достанете рукоятью хлыста!
– Ах, мистер Гаррисон! Там за изгородью такие прекрасные орехи – вы за ними не вернетесь?
Мисс Каролина Томкинсон раза два едва не упала в обморок от тряски и попросила у меня флакон с нюхательной солью, ибо свой забыла дома. Забавной казалась сама мысль, что у меня может быть при себе подобный предмет. Потом она решила, что хочет пройтись, сошла с двуколки и перебралась на мою сторону дороги; но общество малыша Уолтера было мне куда милее, и я пустил коба рысью, чтобы ей, с ее хрупкой конституцией, было за нами не угнаться.
К старому поместью вела песчаная дорога, обсаженная высокими деревьями; ветви вязов почти смыкались у нас над головами.
– Ужас какой, прямо как в деревне! – воскликнул мистер Буллок.
Так оно, может, и было, но вид вокруг радовал глаз своей живописностью. Деревья выглядели просто великолепно в своем оранжево-алом уборе, кое-где подцвеченном темной зеленью кустов остролиста, блестевших под осенним солнцем. Если бы мне показали такие цвета на картине, я счел бы их преувеличенно яркими, особенно когда мы пересекли мостик над ручьем (сколько было смеха и визга, когда из-под колес двуколки полетели брызги!), перевалили через гребень – и я увидел внизу багрянец холмов. Отсюда открывался вид на старое поместье, за ним простирался могучий лес, а гладкая вода во рву отсвечивала голубизной в свете солнца.
Смех и разговоры всегда пробуждают аппетит, и, когда мы добрались до лужайки перед поместьем, где нам должны были подать обед, его затребовали немедленно. Я заметил, что мисс Кэрри отвела мисс Томкинсон в сторонку и что-то ей прошептала; после этого старшая сестра приблизилась ко мне – я отошел чуть подальше от остальных и занимался тем, что сооружал своему дружку Уолтеру сиденье из сена, которое вытащил у фермера из сарая: я заметил, что мальчик довольно сильно охрип, и боялся сажать его на траву, пусть и сухую с виду.
– Мистер Харрисон, Каролина сказала, что чувствует сильную слабость, как перед очередным припадком. Говорит, что в ваши медицинские способности верит больше, чем в способности мистера Моргана. Не стану кривить душой: я иного мнения; и все же могу я вас попросить присмотреть за ней? Я уже сказала Каролине, что ей не стоило ехать, если она нездорова, но уж больно ей, бедняжке, хотелось поучаствовать в этом мероприятии. Я предложила сопроводить ее домой, но она ответила, что предпочтет остаться, если вы будете неподалеку.
Я, разумеется, поклонился и пообещал оказать мисс Каролине всю необходимую помощь; но поскольку прямо сейчас она не нуждалась в моих услугах, решил, что пойду помогу дочери викария – она выглядела изумительно мило и свежо в белом муслиновом платьице и постоянно мелькала тут и там, то на солнце, то в зеленой тени, устраивая каждого поудобнее, успевая подумать про всех, кроме себя.
Чуть позже ко мне подошел мистер Морган:
– Мисс Каролина не совсем здорова. Я пообещал ее сестре вашу помощь.
– Я и сам пообещал, сэр. Но мисс Софи не сможет одна донести эту тяжелую корзину.
Я не думал, что Софи расслышит мои слова, но она расслышала и тут же возразила:
– Разумеется, донесу! Вернее, разгружу ее и донесу все по очереди. Прошу вас, мистер Гаррисон, ступайте к бедной мисс Каролине.
Я так и поступил, но, должен сказать, без малейшей охоты. Похоже, как только я присел с ней рядом, ей тут же стало лучше. Скорее всего, речь шла о нервическом страхе, который тут же прошел, когда она поняла, что помощь близко; обед она ела с отменным аппетитом. Конца и краю не было скромным просьбам передать ей «еще малюсенький кусочек мясного пирога, еще чуточку курятины». Я надеялся, что обильный обед вернет ей силы, – так и произошло; она сказала мне, что, наверное, осилит прогулку по саду и с радостью посмотрит на старые фигурные тисы, если я буду так любезен и предложу ей свою руку. Я попал в непростое положение, поскольку мне очень хотелось остаться с детьми викария. Я настоятельно порекомендовал мисс Каролине прилечь и отдохнуть до чая на софе у фермера в кухне. Ты и представить себе не можешь, как настойчиво я просил ее позаботиться о своем здоровье. Наконец она согласилась, поблагодарив меня за столь искреннюю заботу и пообещав, что никогда не забудет моей внимательности и доброты. Плохо она себе представляла, что я тогда подумал. Тем не менее мне все же удалось передать ее на попечение жены фермера, а я помчался прочь – отыскивать белое платье и стройную фигурку, вот только в дверях дома мне встретилась миссис Буллок. Была она очень хороша собой и крайне свирепа. Судя по всему, мое (невольное) внимание к мисс Каролине за обедом вызвало у нее легкое неудовольствие, но теперь, увидев меня в одиночестве, она расточала улыбки.
– Ах, мистер Гаррисон, вы совсем один! Как же так? Куда смотрят юные дамы, как это невоспитанно с их стороны! Кстати, я только что рассталась с юной барышней, которая будет просто счастлива, если вы почтите ее своим вниманием, – я имею в виду свою дочь Джемайму (на деле – падчерицу). Мистер Буллок, чрезвычайно осмотрительный и заботливый отец, до смерти перепугается, если ей придется пересекать ров на лодке, в которой не будет никого, кто умеет плавать. Сам он пошел обсудить с фермером новый колесный плуг (вы же знаете, сельское хозяйство его хобби, хотя зарабатывает он знаниями законов, этих несносных законов!). А она, бедняжка, тоскует на берегу и ждет не дождется, когда я позволю ей присоединиться к остальным, но я не решаюсь дать свое разрешение, разве что вы с присущей вам любезностью сопроводите ее и пообещаете, что не оставите Джемайму, если случится несчастье.
О Софи, почему за тебя никто так не тревожился?
Глава шестая
Мисс Буллок стояла у самой воды и смотрела – как мне показалось, не без зависти – на тех, кто уже переправлялся; с лодки доносился веселый, радующий сердце смех – она покачивалась (так как грести никто толком не умел, а лодка представляла собой неуклюжую плоскодонку) ярдах в ста, поскольку «увязла», судя по доносившимся оттуда воплям, среди длинных стеблей водяных лилий.
Мисс Буллок не поднимала головы, пока я не подошел совсем близко; когда я объяснил, какое мне дали поручение, она обратила ко мне свои серьезные печальные большие глаза и некоторое время меня рассматривала. Мне пришло в голову, что она пыталась найти на моем лице нечто такое, чего там нет и в помине, и это сняло камень с ее души. То была чрезвычайно бледная, несчастная на вид девица, при этом очень тихая; ее манеры нельзя было назвать приятными, но во всяком случае они не были вызывающими или нахальными. Я окликнул сидевших в лодке, и они медленно двинулись в нашу сторону сквозь крупные свежие зеленые листья лилий. Когда лодка подошла ближе, выяснилось, что для нас там нет места, и мисс Буллок сказала, что предпочтет остаться на лугу и немного побродить, а я могу поехать с остальными; судя по ее виду, она не кривила душой, однако мисс Хорсман крикнула командным голосом, растянув рот в очень неприятной, всезнающей улыбке:
– Ах, мисс Буллок, ваша матушка очень расстроится, если вы не поедете, она приложила столько усилий, чтобы все устроить!
Бедная девушка колебалась, но все же, с большой нерешительностью, будто сомневаясь в правильности своего поступка, заняла в лодке место Софи. Хелен и Лиззи сошли на берег вслед за сестрой, так что теперь для мисс Томкинсон, мисс Хорсман и маленьких Буллоков места было вдоволь; три дочери викария отправились прогуливаться по кромке луга, забавляя Уолтера, который очень сильно возбудился. Солнце садилось, закатный свет красиво ложился на воду; а еще большей прелести предвечерью добавило то, что Софи с сестрами, стоя на зеленой лужайке перед поместьем, запели короткий немецкий канон, который мне до того слышать не доводилось: