К трибуне быстро идет молодой человек в очках, со взглядом, выражающим непреклонную решимость. То, что он хотел сказать, написано у него на листочке бумаги. Но сейчас он оставляет листочек свернутым в трубочку, которую нервно мнет:
— Индонезия — мусульманская страна, вы это знаете. Мусульмане, как и коммунисты, желают мира. Но не притесняют ли у вас мусульман? Правда ли, что в Советском Союзе все должны быть неверующими?
Мертвая тишина. Слышно, как по центру зала, провожаемый взглядами, возвращается на свое место студент. Сидящий в первом ряду профессор устремил взгляд на лектора. Его сосед сосредоточенно смотрит в пол, ожидая ответа.
Нужно иметь в виду, что индонезийцы в подавляющем большинстве мусульмане, и только лишь около десяти процентов населения исповедует другие религии. Христиан — католиков и протестантов, проживающих преимущественно за пределами Явы, — насчитывается около трех миллионов, индуистов — свыше миллиона, буддистов — около миллиона. Кроме того, среди отдельных народностей распространены примитивные религии, обожествляющие силы природы. Поэтому ответ на заданный вопрос должен быть полным и исчерпывающе ясным.
— Когда в Ленинграде были президент Сукарно и министр Насутион, они ходили молиться в мечеть. Но в Ленинграде мусульман мало. Их больше на востоке СССР — в Узбекистане, Таджикистане, Туркмении, отчасти в Киргизии, Казахстане. Живут они также в Татарии и в Башкирии.
В Узбекистане, особенно в Самарканде, Бухаре, сохранилось до наших дней много замечательных памятников старой мусульманской культуры.
Никто в СССР не может притеснять верующих — будь то православные, католики, мусульмане. Бессмысленно бороться против религии каким-либо принуждением.
— Но я бы попросил вас, уважаемые студенты и профессора, помочь мне найти ответ на вопрос. Наш друг правильно сказал, что мусульмане хотят мира. К несчастью, несправедливые, захватнические войны бывали много раз. И они — страшное горе. Почему же всесильные боги не могут спасти людей от этого зла?
Когда идет война, каждый верующий просит пощады своей родине. Но кому должно помочь небо, если мусульмане выступят против мусульман?
Ответов не нашлось.
На трибуне появился застенчивый молодой человек и робко спросил:
— Правда ли, что в СССР рабочие и крестьяне не имеют никакой домашней обстановки, что в СССР нельзя иметь личную собственность?
Ответ лектора:
— Коммунизм выступает против той личной собственности, которая помогает эксплуатации человека человеком, которая делит людей на эксплуататоров и эксплуатируемых. Но коммунизм выступает за хорошую, обеспеченную и культурную жизнь для всех тружеников — и для рабочих, и для крестьян, и для интеллигенции. Если в СССР нет личной собственности, то куда же там деваются выпускаемые каждый день в огромном количестве автомобили, мотоциклы, велосипеды, приемники, телевизоры, холодильники и другое добро?
Выражение напряженности на лицах студентов исчезло. Вот это здорово! В самом деле, куда же девается все это богатство?! И студенты аплодируют: становится так шумно, что председатель вынужден стучать карандашом по стакану, призывая к тишине и порядку.
Тем временем из задних рядов, от двери, не ожидая приглашения, торопливо шагает резкий в движениях какой-то взвинченный молодой человек. Он сразу, как иногда говорят, наскакивает на своего оппонента.
— Скажите, — говорит он задиристо, — почему у вас не издали роман Пастернака «Доктор Живаго?»
Он быстро убегает с трибуны под дружный одобрительный шум в задних рядах.
«Что-то теперь скажет лектор», — думают студенты, предвкушая интересное.
А лектор начинает откуда-то издалека.
Он рассказывает про отца Бориса Пастернака, известного русского художника, одного из первых иллюстраторов произведений Льва Толстого. Он говорит про первые стихи поэта Пастернака, полные веры в революцию и силы народа. Он называет Пастернака одним из лучших переводчиков стихов.
— Теперь про другую сторону жизни, — говорит оратор. — Вы знаете, сколько крови пролил ваш народ за вашу свободу, сколько жизней унесла борьба. Вы здесь потому, что многие из тех, кто сражался против колониализма, уже никогда не встанут. Как бы вы отнеслись к вашему писателю, если бы он стал глумиться над гибелью людей и стал бы рисовать картины борьбы, войны неправдиво, фальшиво?
Кто то начинает аплодировать.
— Кого вы знаете из лучших писателей Советского Союза?
Откликаются быстро: Пушкин, Лермонтов, Лев Толстой, Чехов, Достоевский.
— А кто вам известен из современников?
Пауза.
— Горький! — кричит кто-то.
— Шолохов, — называют в другом ряду.
— Остановимся на минуту, уважаемые слушатели. Вы называли Михаила Шолохова. Вы ведь слышали о нем раньше, чем о Пастернаке?
— Да, конечно, — соглашается аудитория.
— А кто лучше пишет?
— Шолохов! — кричат студенты.
— А почему же Шолохова не называют кандидатом на получение Нобелевской премии? Как вы думаете — почему?
— Над этим надо подумать! — кричит кто-то.
В аудитории становится шумно, раздаются аплодисменты, слышен смех.
А тем временем во многих местах поднимаются руки желающих сказать, и к трибуне идет новый оратор. Он благодарит за лекции. Но он хочет узнать, почему же всегда надо все связывать с политикой?
— Ах, опять эта идея искусства для искусства, — безнадежно машет рукой руководитель кафедры литературы.
Ответ лектора:
— А как вы сами думаете, желание присудить премию Борису Пастернаку — искусство или политика?
Снова возникает шум, и снова надо стучать карандашом по стакану.
— Представим себе, — продолжает лектор, — что здесь происходит собрание, посвященное освобождению Западного Ириана от колонизаторов. Ведь это исконная территория Индонезии. Народ возмущен тем, что голландцы не уходят оттуда. И вот на таком собрании просит слова поэт и начинает читать про красивое небо, райских птиц и прочее. Как вы к нему отнесетесь? Конечно, нужна и лирика, но нельзя в поэзии жить вне времени и пространства.
— Хорош будет поэт, если, глядя на то, как борется народ, он будет говорить: «Меня политика не интересует. Вы боритесь, а я тем временем полюбуюсь на звезды, на луну, на орхидеи».
Кажется, найден общий язык — в аудитории слышны гул одобрения, аплодисменты.
Студенты шумно выходят на улицу. На какое-то мгновение можно увидеть улыбающиеся глаза, прощальный взмах рукой.
Да, трудно разобраться в этом беспокойном мире. Но разобраться можно и нужно.
И друзья едут, забыв в этот час про футбол, про последний фильм-боевик, и продолжают о чем-то спорить, может быть, о трудном положении богов, которые иногда не знают — кому же надо помочь и кого надо наказать.
А может быть, и про то, какая это удивительная, манящая чем-то к себе страна — Советский Союз.
Бандунг
Из Джакарты вы долго выбираетесь по шумным, забитым до крайности автомашинами, бечаками улицам на магистраль, ведущую за город.
Один за другим остаются позади населенные пункты, каучуковая роща, и машину начинают обступать небольшие горы.
Сейчас они в тумане. Это смягчает очертания, и от этого горы кажутся голубоватыми, особенно привлекательными и спокойными. Где-то по дороге на фоне горного пейзажа вы встретите одинокую пальму.
На полях занятые работой крестьяне. Идет сбор урожая, и люди работают со всем старанием. Соломенные шляпы с огромными полями помогают крестьянам спасаться от зноя.
Издалека видна женщина, неторопливо, размеренным шагом идущая по сухой бровке, среди полей, затопленных водой. Она в красном шарфе, с ребенком на руках и с пищей в узелке. Женщина несет обед хозяину дома, работающему, как и другие, в поле.
Дорога в Бандунг ведет через многие интересные места.
Вот город Богор, который находится невдалеке от Джакарты. Климат здесь прохладнее, чем в Джакарте или в других районах. В праздничные дни город очень оживлен. Посетителей привлекает ботанический сад — краса всей Юго-Восточной Азии. Сад был заложен в 1817 году. Теперь в нем собраны тысячи пород деревьев. Гербарий располагает многими тысячами видов растений.
Кажется странным, стоит неимоверная жара, а В парке вы можете найти такие аллеи, где и в полдень царят сырость и полумрак.
Королевский цветок — орхидея — представлен здесь в таком изобилии, какое, может быть, не снилось ни одной королеве. В многочисленных, хорошо оборудованных оранжереях собрано множество видов орхидей. Здесь царство красоты и изящества, грации и красок нежнейших тонов. Специалисты уверяют, что богорская коллекция — одна из ценнейших в мире.
Шумно у входа в парк в воскресный день. Здесь полно уличных торговцев: у них можно купить дешевые леденцы и воздушные шары для малышей, изделия кустарей из кости, дерева, металла, коллекцию бабочек. Если бы такие рисунки и расцветки, какими обладают бабочки, можно было воспроизвести на тканях!
На улицах неумолчный звон бубенчиков. Ими украшены маленькие, напоминающие пони, лошадки. Запряженная в крытую яванскую двуколку — сидо, лошадка бодро бежит по извилистым улицам.
После гулянья в парке пора подкрепить свои силы. Целая семья — отец, мать, шестеро детей мал мала меньше — расположилась в тени деревьев на зеленой траве. Молодая парочка устроилась на скамейке. Салфеткой служит газета. Вот другая многочисленная семья устроилась около маленького пруда. Папаша уже мирно дремлет, закинув руки за голову, а мамаша хлопотливо кормит малышей.
Люди более состоятельные отправляются в рестораны и кафе.
Остановимся на Пунчаке. Здесь высшая точка горного перевала. С высоты прекрасно видно всю долину, возделанную рукой великого труженика — индонезийского крестьянина. Это он проложил своей мотыгой убегающую вдаль дорогу. Его многовековым трудом созданы плантации каучука и эта роща кокосовых пальм, эти террасы рисовых полей и ирригационные сооружения.
На Пунчаке стоит благословенная для этих краев прохлада. Ночью даже приходится укрываться легким одеялом. Здесь невольно вспоминается прелесть жизни в среднерусской полосе.