– А ты мне указывать собрался?!
– Да хватит! – крикнула Настя, и все замолчали. Она больше не рыдала. – Давайте, валите отсюда. Что смотрите? Найдите, чем мне наручники разжать, только быстрее! И пусть со мной кто-нибудь останется. Я не буду одна сидеть, еще и в темноте…
– Да что ты? – ухмыльнулся Мирон и глянул на фонарик в руках Машки. – Зачем нам кого-то с тобой оставлять? Мы все вместе быстрее найдем. Посидишь, не сдохнешь. За мной, ребят!
Мирон вдруг выхватил фонарик из рук Машки, повесил к себе на шею и пополз влево по вентиляционному каналу.
Глава 9. Мясорубка
Мы ползли друг за другом по вентиляционным лабиринтам, стараясь двигаться как можно тише. Хотя это у нас плохо получалось: топот колен и ладоней, особенно Мишкиных сзади меня, казалось, можно было за километр услышать. Движением руководил Мирон, подсвечивая себе путь фонариком.
– Человеческая многоножка, – хмыкнул Мишка сзади меня.
– Мих, ты это… – начал я.
– Че?
– Да ты как мем.
– Типа смешной?
– Типа сначала смешной, а потом бесишь, – отрезал я, чувствуя, как меня начинает раздражать абсолютно все: начиная от пыли, которая летела в нос и глаза, и заканчивая всем этим дерьмом, в которое мы по уши влипли.
– Так я обстановку разрядить, – промямлил Мишка. – О, песню вспомнил: я хочу, че-то там, ля-ля, на мой стиль собачки! В-о-у-у! У-у-у!
– Это у тебя нервное, – ответил я. – Когда я экзамен по матану писал, мне тоже ржать хотелось само по себе.
Мирон усмехнулся и пробубнил себе под нос что-то вроде «дебил».
– Слышь! – протянул я.
– Так это, мы ж все вместе, – начал Мишка. – Вот если бы я один был, то уже бы давно пересрался, а так-то… Я, может, последним минутам жизни радуюсь. – Он кашлянул и замолчал.
– А мне всегда хотелось по вентиляции полазить, – сказала Машка дрожащим голосом.
– Ме-ечты сбыва-аются-я… – тихо пропел Мишка.
– А я всегда мечтал не сдохнуть в шестнадцать, – ответил я, перебив Мишку.
– И не сбыва-аются-я… – допел он и вновь неловко кашлянул. Понимал, наверное, что всех от него уже тошнит. По крайней мере, меня.
– Ну, я в смысле, что прикольно было бы по вентиляции в магазе или там в школе полазить, – сказала Машка.
– И зачем? – спросил я.
– Ну, не знаю. Подглядывать за всеми, подслушивать, как в фильмах…
– Ага, а потом такая высунешь голову, и «ку-ку ёпта!», – усмехнулся Мишка.
Вдруг откуда-то сзади донесся голос Степаныча, но крикнул он так тихо, что было невозможно ничего разобрать.
– Стойте! – скомандовал Мирон, и мы замерли, прислушиваясь. – Че это? Показалось?
– Степаныч вроде, – ответил я, пытаясь услышать хоть что-то кроме тяжелого Мишкиного дыхания. – Слышь, ты не дыши так, а!
Мишка с шумом вобрал в себя воздух и перестал сопеть, как паровоз. Я вспомнил Верзилу, который издавал похожие звуки у меня над ухом еще в подвале, и спину вдруг пробрала дрожь.
«Ре-э-ата…» – эхом прокатилось по железным лабиринтам.
– Твою мать, а! – пробубнил Мирон, нервно вертя в руках фонарик. – Ему Настюха надоела или че?
Конечно, мы не оставили ее одну. Степаныч сказал, что посидит с ней, пока мы будем искать решетку, чтобы спрыгнуть вниз.
«Э-э… Ы-ы д-е-е?» – вновь послышалось из вентиляции.
– Степаныч! – крикнул Мишка. – Ползи на мой голос, братан!
– Ага, на твой голос, – буркнул Мирон, собираясь с мыслями. – Давайте назад, че у них там…
– А вдруг это не Степаныч? – тихо спросила Машка.
– Да ладно, кто еще? Его же голос, – ответил Мирон, напряженно вглядываясь в ту сторону, из которой доносился крик, словно ожидая увидеть кого-то в темноте лабиринта. – Все, давайте назад.
Мирон передал через меня фонарик Мишке, оказавшись в конце «человеческой многоножки», и мы поползли за новым предводителем.
Через несколько секунд в вентиляции послышались глухие частые удары, движущиеся нам навстречу.
– Степаныч?! – неуверенно крикнул Мишка и покосился на нас. – Ребят, а вдруг реально не он?
Мы притихли, не решаясь сдвинуться с места, пока кто бы то ни был двигался нам навстречу. Я чувствовал напряжение во всем теле, но мысль о том, что первым съедят Мишку, успокаивала меня. И плевать я хотел на всю эту мораль и нравственность.
– Степаныч! – позвал Мишка, напирая на меня всем своим весом. – Блин, это… А не пора нам валить отсюда, а?! Слышьте?
– Да подожди ты, – прошептал Мирон.
– А, да конечно! Ваще без бэ, чувак! – возмущенно ответил Миха, стараясь говорить тише. – Лезь вперед и жди сколько хочешь.
– Ваще без бэ, чувак! – передразнил его Мирон и ринулся напролом через нас с Машкой, вовсю орудуя локтями и тяжелыми коленями.
– А-а! Да Мирон, твою мать! – прошипела Машка, пытаясь вылезти из этой «мясорубки».
Фиг знает каким чудом Мирон протиснулся через меня и навалился на Мишку, который от неожиданности выронил фонарик из рук.
– Да ты дебил? – шипели мы в один голос.
Вдруг вентиляция затряслась еще сильнее, и я отчетливо услышал топот колен и ладоней, который был уже совсем близко.
– Да слезь ты с меня! – прохрипел Мишка, пытаясь дотянуться до фонарика, который с шумом покатился по трясущейся вентиляции в противоположную сторону.
Вдруг пацаны резко втянули в себя воздух и попятились на меня: из-за Мишкиного плеча я разглядел лысую голову, блеснувшую в свете фонарика.
– Ох… Я вижу свет, – послышалось знакомое постанывание. Лысая голова приблизилась, и в ней я узнал старого доброго Степаныча.
– Дя-ядя! – облегченно выдохнул Мишка и потянулся к нему за фонариком. – Степаныч, блин! Как я рад, а! Ты б знал.
– Ты на хрена приперся-то? – начал шипеть Мирон из-за Мишкиной спины. – Щас бы разминулись и ползали как дебилы друг за другом!
– Да мы записку нашли Настину, – ответил Степаныч, пытаясь отдышаться. – Я вас… звал…
– Да ладно? – нервно усмехнувшись, переспросил Мирон.
– Реально? Ох-хо! – гоготнул Мишка, расплывшись в нездоровой улыбке от уха до уха. – Реально нашли? А где? Прям такой же свернутый комок? А то, может, это наш.
– Нет, не наш. В щель между стенками закатился. Может, выплюнула да и забыла…
– Ну, тогда вперед, че встали-то? – сказал Мирон, пихнув Мишку, и движение возобновилось. – Ты как ее одну-то оставил, дядя?
– Так она сама и… – начал Степаныч, но вдруг его перебил пронзительный визг, эхом прокатившийся по вентиляции, – попросила.
– Настя, – произнес Мирон.
Одного его взгляда было достаточно: мы рванули вперед, с грохотом перебирая ногами и руками. Визг перерос в истошный вопль.
Сердце с каждой секундой ускоряло темп, я плохо соображал в этой давке, но Настин вопль держал меня под контролем. Она не стала бы орать просто так, я чувствовал это.
Вдруг крик резко оборвался, когда вентиляционный лабиринт разошелся в две разные стороны: направо и налево. Мы остановились, повисла короткая пауза: в вентиляции воцарилась гробовая тишина, без единого шороха, словно кто-то отключил Настю одним щелчком пальцев, и от этого стало, мягко говоря, не по себе.
– Да вы куда?! – крикнул Мирон у меня над ухом, когда Мишка вслед за Степанычем свернул направо. – Налево надо, я помню!!! Фонарь, быстро!!!
– Сзади бы никого не было, – услышал я бурчание Степаныча, который теперь оказался в самом конце.
А мне вот, наоборот, хотелось, чтобы этого несчастного журналюгу кто-нибудь укусил за задницу: может, хоть тогда он включится и перестанет мямлить и трястись, как дворняга в сибирские морозы.
После очередного поворота в свете фонаря я узнал то самое место – наше место. Можно сказать, обжитые стены, с размазанной по ним ДНК недавних заложников: кровь засохшая осталась от наших голов. Но была и свежая – на месте, где раньше сидела Настя.
Сейчас вентиляционный канал был абсолютно пуст: ни криков, ни шороха, ни топота колен. Наручники безжизненными змеями с клешнями вместо голов лежали на полу. Раскрытые все до одного.
– Настя!!! – заорал Мирон и схватился за голову, впиваясь руками в волосы. – Настя!!! – А потом вдруг сорвался и пополз вперед. – Быстрей!
– Стой! А если в другую сторону? – крикнул Мишка из-за моей спины.
– Тут кровь, свежая!
Мирон вдруг остановился, провел ладонью по полу и продемонстрировал нам свою трясущуюся руку с темно-красной полоской от пальцев до запястья. В этот момент мне показалось, что вены на его руке пульсируют какими-то сбивчивыми ударами, но толком ничего разглядеть не успел, как Мирон убрал руку и пополз вперед.
Вентиляция тряслась и дребезжала.
– Настя!!! – заорал Мирон еще раз и вдруг резко остановился, отдернув руки от пола.
Когда я выглянул из-за его спины, меня чуть не вывернуло на месте: Мирон наступил рукой на решетку, залитую кровью. Теперь с его ладоней капали багровые капли. Нет, не решетка это была, а огромных размеров мясорубка, через которую прокрутили что-то живое.
– А-а-а!!! – заорал Мирон во все горло, глядя на руку, и вентиляционная труба содрогнулась с новой силой. – Ты, урод, зачем ее оставил одну?
Мирон напролом полез к Степанычу, вовсю размахивая локтями.
– Иди сюда, урод!!! Иди сюда!!!
– Да я что? Ты сам ее оставил! – пролепетал Степаныч, пятясь назад.
– Заткнись, урод!!!
– Заткнитесь оба!!! – заорал я, услышав что-то внизу. – Посвети, там кто-то есть!!!
Мирон на секунду остановился, устремив на меня пронзительный взгляд. Его глаза раскраснелись, наполнились слезами.
– Давай, – сказал я ему, махнув на фонарик.
Мирон снял его с шеи и протянул мне. Я судорожно выдохнул, обернувшись на решетку. По спине и рукам словно забегали сотни маленьких муравьев. Она воняла, а свежая кровь так и блестела в неярком свете.
«Так не бывает, это блеф, – беззвучно шептал я, заставляя себя приблизиться к решетке. – Это блеф, это блеф, дешевый блеф, так не бывает…»
Меня снова пробрало судорогой. Дрожащей рукой я поднес фонарик ближе к решетке и наклонился над ней.