– Посвети! – крикнул Мирон. – Пацаны, че встали?!
Все вместе мы налегли на ржавую крышку и начали двигать ее с оглушающим скрежетом. В шахту давно не заглядывали, и поначалу крышка противилась. Внутри оказалась лестница.
– Это не лучшая идея, – прошептал Степаныч, опускаясь на корточки к люку. Дебил. Видно же, что хочет сигануть первым, зачем мямлить?
– Быстрей! – крикнула Машка, не отрывая взгляда от крыс.
– Лезь уже, ссыкло! – крикнул Мирон, подтолкнув Степаныча. – Переждем.
В «черную дыру» вела лестница, слабовато привинченная к стенкам люка. Дядька резко выдохнул, как перед рюмкой, и полез первым.
– Машка! – крикнул я.
– Да все нормально, – отозвалась она. – Я с ними в контакт вошла, щас в гляделки выиграю…
– Меня учили заботиться о детях, – сказал Мирон, кивнув мне на люк. – Давай живо!
– Спасибо, отец, – хмыкнул я. – Святой, блин.
Лестница отозвалась жалобным скрипом, когда я спустил ноги на перекладины, держась руками за края скважины. Осторожно переставив ноги еще ниже, я ушел во тьму с головой. Здесь было очень душно, а от лестницы и ржавых стен пасло сыростью.
– Давай быстрее, а! – торопил Мишка, нависнув над скважиной.
– Да мы так и так сдохнем. – Я сделал легкий толчок рукой, и лестница задрожала как ненормальная. – Пусть Машка лезет быстрей!
Внизу не было видно ничего, кроме блестящей лысины Степаныча. Луч света из приоткрытого люка не добивал до пола, и было сложно понять, сколько нам еще спускаться.
Лестница тревожно дрожала от каждого моего движения, а в один момент вдруг затряслась настолько, что у меня внутри все сжалось. Я вцепился в колючие ржавые перекладины и, вскинув голову, увидел, как в паре метров надо мной нависла огромная Мишкина задница, загородившая свет, – наступило солнечное затмение. Секунд десять Мишка пытался втиснуться в люк, и за все это время я спустил только на одну перекладину, боясь оступиться. Внизу слышалось бурчание Степаныча, а крики Мишки было не разобрать, потому что сейчас его пятая точка была чем-то вроде пробки от шампанского (надеюсь, в конце концов этот чертов Винни-Пух не свалится мне на лицо).
Еще через пару секунд проблема наконец решилась, и побег от крыс продолжился. Теперь эта ржавая развалюха тряслась еще сильнее, словно билась в конвульсиях.
– Ёкарный бабай… – растерянно протянул Мишка, оглядываясь на меня.
Я взмок от волнения, сосредоточенно переставлял ноги с одной перекладины на другую и уже совсем не замечал, как в ладони впивается ржавчина. Я смотрел вниз, на кроссовки, чтобы не оступиться. Почти как на американских горках: чем круче поворот, тем сильнее ты вжимаешься в поручень, отчего руки начинают потеть, соскальзывать и словно терять силу. Замкнутый круг: чем сильнее хватаешься, тем больше вероятность случайно разжать онемевшие пальцы, а если не хвататься с силой, ты вроде бы и не умрешь, но от страха обделаешься. Чувствовал я сейчас нечто похожее.
Да, я немного боялся. Боялся, что эта ржавая лестница, трясущаяся из стороны в сторону, отвалится и мы разобьемся. Боялся, что кто-нибудь сверху оступится и свалится на меня. Боялся, что крыс перестанет напрягать свет и они кинутся на Машку. Но больше всего я боялся другого. Сердце колотилось, со лба текли капли пота. Стресс, адреналин. Пожалуйста, только не приступ. Только не сейчас.
Но я продолжал спускаться. Вонь плесени стояла страшная. Мне даже показалась, что откуда-то снизу тянется зеленоватый дымок, какой в мультиках витает над гнилой едой или чем-то токсичным. На всякий случай я натянул на нос край кофты, но там, под одеждой, ситуация была не лучше.
Снизу доносились тяжелые вздохи Степаныча и неутешительные сообщения о том, что конца еще не предвидится. Свет становился тусклее, но я не думал ни о чем. Я отключился, сконцентрировался на кроссовках и перекладинах, которые щупал ногами. Постепенно, выполняя одни и те же действия, я словно впал в транс. Меня вдруг начало охватывать радостное возбуждение. Я еще не сдох! Надо же! Получается! Левой-правой, левой-правой… Как будто всю жизнь только по таким лестницам и гонял!
Азарт охватил меня. Я начал резво перебирать ногами, не обращая внимания на шатающуюся лестницу. Вздохи Степаныча теперь доносились совсем близко, и я боялся лишь того, что нечаянно отдавлю ему руку. Перед глазами мелькали только кроссовки и перекладины, кроссовки и перекладины, так быстро…
Я и не заметил, как заигрался. Перед глазами все закружилось, и я начал понемногу терять равновесие, не в силах остановиться. Мне казалось, что еще немного и этот кошмар закончится. Разобраться с организаторами, заявить в полицию на этих «мы все проверили, в подвале безопасно!». Главное только не сдохнуть, а то писать заяву уже будет некому.
Вдруг сверху что-то загрохотало, а стены катакомб содрогнулись от истошного железного лязганья. Послышались возмущенные возгласы, и через несколько секунд последний лучик света, скользнувший по моим кроссовкам, растворился во тьме.
Я машинально вскинул голову, но так резко, что перед глазами вдруг зарябило белыми искрами. Я не заметил, как правая нога соскользнула с перекладины, вспотевшие ладони резко сползли по острым железкам, и я, ударившись о перекладину подбородком, разжал пальцы и полетел вниз.
Глава 12. Морзисты
Я открыл глаза. Тело пронзила тупая боль, ног я почти не чувствовал. В тусклом свете я разглядел над собой голову Степаныча, склонившегося надо мной. Он гулко кашлял, отворачиваясь в сторону, и легонько тряс меня за плечи. Над его лысиной, точно в воздухе, висел кусок лестницы.
Память, вместе с осознанием того, что я грохнулся с этой железяки, вернулась почти сразу. Здесь, внизу шахты, было очень холодно, отовсюду несло болотцем и кислой капустой. Сердце бешено колотилось, и я, не в силах остановиться, пытался вобрать в себя как можно больше гнилого воздуха, чувствуя, как ноздри забиваются инородными частичками не то ржавчины, не то плесени. Они осыпались с перекладин лестницы, которая с каждой секундой тряслась и скрежетала все сильнее и сильнее.
На лестнице вдруг показались чьи-то здоровые кроссовки с красной подошвой, а в следующую секунду, когда лестница задребезжала, как ненормальная, из темноты вылез Мишка. Тяжело дыша с открытым ртом, он на пару секунд застыл на предпоследней перекладине и с ужасом оглянулся: его раскрасневшаяся физиономия вдруг поплыла у меня перед глазами и раскололась надвое, отчего Мишка стал похожим на черта с четырьмя выпученными глазами. Переведя дух, он спрыгнул вниз, и в лицо мне вдруг брызнули холодные капли.
В этот момент я всем телом почувствовал, что одежда насквозь пропиталась чем-то липким и холодным. Степаныч, видя, как я пытаюсь встать, помог мне приподняться и сесть. Голова вновь закружилась, и перед глазами, искрясь, поплыли темные стены вперемешку с толстыми трубами и лужами на полу, покрытыми мутноватой пленкой и отвратительно-желтоватой плесенью.
Обернувшись назад, я понял, что сам угодил в одну из таких луж: кофта и джинсы насквозь пропитались мерзкой субстанцией, я чувствовал ее кожей, и от этого все тело пробрало судорогой. Я не выдержал, тошнота подступила к горлу, и меня вдруг вывернуло прямо на месте.
Немного придя в себя, я не без помощи Степаныча поднялся на ноги. Правую лодыжку прожгла острая боль, а потом она начала неприятно чесаться. Кровь от укуса размазалась по кроссовкам и джинсам и, кажется, засочилась снова. Ну все, теперь ампутируют. Но я старался забыть об укусе, ведь сейчас ноги нужны мне были как никогда.
Лестница дребезжала все сильнее, пока на ней вдруг не показался Мирон. Нервно скалясь и часто дыша, он в спешке спрыгнул прямо в лужу. Но я ждал сестру.
– Она совсем долбанулась! – затараторил Мирон, расхаживая взад-вперед. – Долбанутая дура…
– Где Машка?! – встревоженно спросил я, понимая, что Мирон говорит именно о ней, и сердце вдруг заколотилось с новой силой.
Машка до сих пор не спустилась вниз: видимо, полезла последней. Но лестница, избавившись от Мирона, перестала трястись и скрежетать, остановившись в немом покое, словно никакая Машка-кобыла по ней сейчас не ползла.
– Где Машка?! – передразнил меня Мирон, злобно косясь на лестницу. – Где…
Опять он не в себе. Бесполезно.
– Ма-аш?! – изо всех сил крикнул я, задрав голову вверх. – Э-э, Маш…
Одинокое эхо моего голоса прокатилось по стенам шахты и растворилось во тьме. Я прислушался, стараясь уловить малейший шорох вверху, но ответа не последовало. Да и тишина была, как в бутылке, которую заткнули люком вместо пробки.
– Ма-ашка-а-а!!! – заорал я, все еще надеясь услышать ответный крик.
Глухо. Черт возьми, да в гробу и то слышно, как черви копошатся!
– А че за суета? – неуверенно протянул Мишка, поглядывая то на меня, то на Мирона, который принялся нарезать круги вокруг нас.
– Слышь! – крикнул я Мирону. – Где сестра? Она последняя лезла?
– Нет, – ответил Мирон, продолжая ходить кругами.
– В смысле нет? – опешил я, чувствуя, как кровь начинает приливать к вискам. – В смысле нет, а? Типа ты после нее полез? И где она?
– Никто ни за кем не лез, – прошипел Мирон у меня над ухом, а в следующую секунду оказался передо мной. – Сестра твоя там осталась, наверху. Я ей говорю: «Спускайся, дура», – а она ухмыльнулась и какого-то черта люк задвинула. С ней такое часто бывает, а?
– Твою мать, – почти беззвучно прошептал я и ухватил Мирона за плечо, чтобы тот перестал мельтешить перед глазами. В одно мгновение меня переполнила злость, и я почти заорал, перестав себя контролировать: – Ты че несешь, а?! Че гонишь?! Это моя сестра! Урод, ты ее там оставил и люк задвинул сам, да?! Да по-любому! Все, я лезу обратно!
– Да стой ты! – крикнул Мирон и с силой обхватил меня руками за плечи, загородив путь к лестнице. – Ты совсем идиот, да? Я повторяю еще раз: она задвинула люк сама! Раньше надо было думать и за сестрой следить, пока она такую херню нам не сделала.