– Да у них… – начал Мирон.
– Раз, два, три, четыре, пять… – пропищал карлик совсем рядом, осторожно ступая по сырому полу. – Карлуша хочет… УБИВАТЬ!!! – заорал тот и подскочил к нам с ножом. – Ага-а!!!
Мы кинулись к лестнице, и я оказался последним. Нож был заляпан засохшей кровью.
– А-а-та-та-та-та! – заорал карлик.
– Да твою мать, быстрей!!! – заорал я Мишке, запрыгнув на лестницу.
Вдруг я почувствовал, как чьи-то холодные пальцы коснулись моей лодыжки. Я с силой отдернул ногу. Карл, взвизгнув, отшатнулся и снова кинулся к лестнице. Ладони вспотели, я перебирал руками и ногами по перекладинам.
Лестница затряслась сильней: Верзила полез вперед Карла. Одной рукой он хватался за перекладины, второй пытался ухватить меня за ногу. Один рывок – и он вцепился мне в кроссовку и с силой дернул вниз. Я пропустил пару перекладин, но удержался. Пытаясь вырвать ногу, я непроизвольно заехал толстяку в нос.
– Вот гаденыш!!! – взвыл тот и на секунду разжал пальцы.
Я увидел, как внизу к нам сбежалось еще несколько мужиков, и с новой силой рванул вверх.
Глава 13. Крокодил
«Отче наш, иже еси на небесех, – начал я мысленно повторять давно забытую молитву, которой меня еще в детстве учила мама. – Че-то там Царствие Твое…»
Я бежал впереди всех по коридору, в конце которого виднелась единственная дверь. Над ней горела красная лампочка, вроде тех, что висят над кабинетами в доисторических больничках. Меня всего отчего-то затрясло.
Какого черта я сюда вообще свернул, господи?!
Вдалеке слышался радостный визг Карла, но мне все еще казалось, что он все еще бежит в паре шагов от меня, размахивая ножичком.
На красной лампочке я разглядел надпись «Входите», и кожу на затылке словно стянуло холодными пальцами. Входить мне туда точно не следовало. «…И будем мы с Машкой жить еще долго и счастливо со всеми целыми конечностями, аминь».
Я подбежал к двери, притянул холодную ручку на себя и с грохотом влетел в кромешную темноту.
Тяжело дыша, я оглянулся на дверь и от неожиданности чуть не свалился на пол. Вверху горела точно такая же красная лампа, но вместо «Входите» на ней было «Сдохните».
– Ребят! – крикнул я и налег на дверь всем телом, но она не поддалась. – Пацаны, я здесь! – Ответа не последовало. Вот черт. – Пацаны! – крикнул я и с досадой пнул по железу. Дверь ехидно задребезжала, но с места не сдвинулась и в этот раз.
Пытаясь перевести дух, я опустился на корточки. Здесь было холодно, почти как в холодильнике, если туда запихать горячую голову в летнюю жару, а самое главное – тихо, ни шороха, ни сиплого дыхания какого-нибудь простудившегося маньячины.
Может, и хорошо, что дверь захлопнулась.
Красная лампа, на стекле которой россыпью покоились дохлые мушки, совсем не освещала комнату. Не знаю, на что я надеялся, но рискнуть решил. Поднявшись на ноги, я вдруг учуял запах чего-то с гнильцой, а в следующую секунду до меня дошло, что так может нести только от несвежего мяса. Я вспомнил подвал, вспомнил тяжелое Верзилино дыхание над ухом и ту вонючую кошку, которая и не кошка совсем. Теперь я почему-то был уверен в этом на сто процентов.
Тишина дала повод разным дурацким мыслям заполнить мою голову до отказа. Здесь труп, но чей? Труп крысы, которых они здесь жрут на завтрак, обед и ужин, – да пожалуйста! Я буду только рад, что одной тварью в подвале стало меньше. Пожрать бы, кстати.
Но мысль о том, что где-то здесь может лежать труп НЕ крысы, заставляла кровь в висках пульсировать с новой силой.
Я сделал несколько шагов вперед, шаря перед собой руками. Эта слепая игра начинала меня бесить. Кончиками пальцев коснулся железа – стол или что-то вроде того. Еще несколько осторожных шагов, и другой рукой я чуть не смахнул какие-то стеклянные банки. Что в них: белый порошочек, от которого Карлушу так штырит, или отрезанное ухо Ван, мать его, Гога – я мог только догадываться, но прикасаться к банкам точно не стоило.
Я все еще на что-то надеялся. Добравшись до противоположной стены, я начал легонько касаться ее рукой и вдруг нащупал дверь. Прильнув к ней ухом, прислушался – тихо. Медленно повернул ручку, и неяркая полоска света разрезала пол. Не оглядываясь, я просунулся в коридор и быстро зашагал вперед. Ну на хрен эту комнату.
Я шел по железным коридорам, сплошь покрытым черной паутиной и ржавчиной. По потолку тянулись одинаковые неяркие лампочки, которые часто и тревожно подрагивали. Стекло на некоторых было разбито, а какие-то просто не работали. Хотя то, что здесь было электричество, можно уже считать чудом. За бункером следили.
По стенам, точно так же, друг за другом, тянулись унылые железные двери-близнецы, как и лампочки, как и стены, как и все здесь! Можно было бы поиграть, точнее, проиграть в «Найди 10 отличий». Я любил рассматривать такие картинки в детстве, когда мама дважды в месяц приносила мне нового «Непоседу» из журнально-газетного киоска за углом.
Меня поразило, что на каждой двери вместо цифр или надписей нормальными человеческими буквами красовались только точки и тире, выведенные красной краской, облупившейся от времени. Невероятно. Почти каждая дверь стояла запертой тремя, а то и четырьмя толстыми щеколдами, но некоторые были просто приоткрыты.
Минут через пять моих хождений по пустому (не зря все-таки помолился) бункеру я услышал какую-то возню впереди. Я свернул сюда, налево, и, кажется, сделал это зря. В одной из комнат кто-то был.
Нервно озираясь по сторонам, я замедлил шаг, пытаясь сообразить, что делать. Набегался я от них по горло и сестру успел потерять. Она сейчас могла быть там, наверное. По крайней мере, я почему-то на это надеялся. Терять-то мне, по сути, уже нечего.
Я бесшумно зашагал вперед, держась около стены. Я пытался понять, кто там, прежде чем совершу, возможно, самый идиотский поступок в своей жизни. Звук становился все громче, и вскоре я понял, что стою напротив той самой двери: обычная ржавая железяка, как и все здесь, с задвинутым шпингалетом. Кого-то заперли не по своей воле, а значит, этот кто-то автоматически становится для меня хорошим человеком. Наверное. Наверное, человеком.
– Один раз живем, – пробормотал я вслух и дотронулся до задвижки, чувствуя, как меня начинает трясти.
Возня за дверью прекратилась. Я еще раз прислушался, медленно оттягивая толстый шпингалет. В висках начала отстукивать кровь, я зажмурился и затряс головой. Самое страшное было не открыть дверь, нет. Самое страшное – это приступы, которые в один момент делали из меня беспомощную тряпичную куклу.
Абсолютно не собравшись с мыслями, я резко потянул задвижку. Она отскочила с глухим лязганьем, и я приоткрыл дверь, держась за ее край кончиками пальцев. В следующую секунду я испытал нечто странное. Словно все чувства этой безумной ночи разом.
Слева от стены, на ободранном диване, сидела она, поджав под себя ноги. Сидела, отвернувшись от двери. От осознания того, что я уже видел эту девчонку раньше, спина взмокла, а лоб покрылся испариной. Такого не может быть.
Красивые волосы, струящиеся по ее спине, сверкали в свете неяркой лампы под потолком и нескольких свечей, расставленных по комнате. Даже школьное платье у девчонки было точь-в-точь как во сне. В том кошмарном сне. А наутро я подобрал черный конверт.
Ее руки, соединенные запястьями вместе, были перемотаны серой изолентой, как и ноги на лодыжках.
– Долго ты, – вдруг сказала девчонка непринужденным голосом, и внутри у меня все похолодело. Тот самый голос. Я точно знал, что слышал его раньше. – Я думала, ты уже не придешь…
– Я? – сдавленно произнес я, но голос застрял в горле. – Я?! – переспросил я, откашлявшись.
Больше всего на свете мне не хотелось увидеть ее лицо, вывернутое наизнанку. В том сне оно оказалось лицом сестры. Как же я пожалел, что потянул эту чертову задвижку, но что-то не давало мне сорваться с места и драпануть куда подальше.
Я мог смотреть только на нее, не видя ничего вокруг.
Услышав мой голос, девчонка вдруг резко повернулась, и у меня, честное слово, за эту секунду перед глазами пронеслась вся бесславная шестнадцатилетняя жизнь. Но лицо девчонки не было вывернуто наизнанку и уж тем более не походило на лицо Машки.
Она была страш… В смысле страшно красивой… Нет, в смысле она была красивой, конечно, но страшно напуганной, и вдруг недоверчивая улыбка скользнула на ее лице.
– Ты кто? – спросили мы в один голос, продолжая таращиться друг на друга в полнейшем ступоре.
Вдруг я услышал торопливые шаги в коридоре и в полсекунды оказался внутри комнаты. Рывком потянув на себя дверь, я понадеялся, что она захлопнется сама собой, но та, предательски задребезжав, приоткрылась. Вот черт. Шпингалет с той стороны! А с этой была лишь прорезь для ключа.
Я выругался громким шепотом и глянул на девчонку: та с интересом наблюдала за мной, нервно покусывая губы.
– Под стол! – прошептала она, кивнув на деревянный «ящик» с маленькими ножками и прорезями внизу: как у училок в классе, чтобы никто не видел, как те разуваются, проветривая потные ноги. Правда, этот стол был поменьше.
Я мигом забрался под «ящик», вновь оказавшись в позе эмбриона. Теперь я сидел прямо напротив девчонки, а сквозь выдолбленные в фанерной стенке дыры мне открывался шикарный, прямо-таки пятизвездочный (пятидырный) вид на дверь.
Но открывался ли такой же шикарный вид на меня, я почему-то не подумал.
В коридоре вдруг послышалась громкая ругань, и в комнату влетел тощий мужик в черной водолазке и таких же черных штанах, подвязанных разноцветными шнурками от кроссовок всех цветов радуги. Такие же украшали его запястья. Неформал хренов.
– Это ты, собака?! – рявкнул он внезапным басом, еле удержав в руках стакан воды.
– Да ты сам не закрыл! – протянула девчонка, и я увидел, как она вжалась в диван.
– Да? – переспросил тот, немного расслабив плечи. Он выглянул в коридор, затем окинул беглым взглядом комнату, а когда под его обзор попал стол, я сам невольно зажмурился. – А что ж ты тогда не сбежала? – вновь посерьезнев, протянул мужик.