– Ваши билетики, пожалуйста! – пропищал Карл, когда мы подошли к нему.
Он оторвал краешек со словом «КОНТРОЛЬ», мечтательно вздыхая и что-то мямля себе под нос, и отдал нам билеты обратно. Верзила толкнул нас с Лерой вперед, прямо в эту пыльную штору. На секунду мне показалось, что за ней нет ничего – обрыв, и я судорожно схватился за ткань. Но за ней был пол. Мы оказались на небольшой железной площадке с четырьмя стульями в ряд, такими же железными, как и все здесь, и перед нами открылся вид на довольно большое помещение, размерам с пригородный склад.
– Вы же любите цирк? – прошептал карлик сзади нас и заржал: – Вам повезло, у вас места элитные, в партере!
Пресловутый партер не ограждали поручни, но спрыгнуть вниз было бы сейчас равносильно самоубийству. У меня до сих пор болели ребра, а доламывать их было бы не самым мудрым решением. Всего метров пять под ногами, немного для меня, но ребра бы мне доломала не высота, а те двое здоровых парней внизу под стать нашему амбалу, которые возились со стульями и деревянными коробками, вроде тех, в которых перевозят фрукты.
– Мальчишки декорации готовят! Торопились к вашему приходу, – мечтательно протянул Карл, выбежал к самому краю площадки и раскинул руки, вроде того чувака из «железного человека» на баянном меме. – Эх, полет фантазии…
Верзила приказал сесть на стулья согласно билетам, и я сел на самый крайний справа. Стул, казалось, насквозь пропитался холодом, но мне было все равно, даже приятно: ледяная спинка оказалась очень кстати для ушибленной спины и, будь моя воля, прислонился бы к стулу пульсирующим лбом.
Я посмотрел на Леру: она, поеживаясь, сдвинулась на край стула, направив сосредоточенный взгляд на ноги. Я слышал, что девчонкам нельзя сидеть на холодном, только не знал, к чему такому страшному это приведет.
Вдруг Карл достал маленький детский колокольчик и начал бегать между нами и звенеть прямо в лицо:
– Первый звоночек! Дзынь-дзынь!
– В цирке не дают звонков, – напряженно сказал Миша.
– А у нас будет! Дзынь-дзынь!!! Дзынь-дзынь, я кому сказал!!! – закричал Карл и изо всех сил зазвонил перед Мишкой, отчего тот поморщился и отвернулся.
Вдруг с другого конца зала донесся истошный вопль, а через пару секунд два мужика выволокли из дверного проема Мирона, нашего Мирона! Он, весь израненный и в синяках, обессиленно вырывался и кричал, с каждым разом все тише и тише, кашляя и задыхаясь. Из его раздувшихся скул по щекам ползли багровые запекшиеся подтеки, словно он рыдал кровью, а синеватые руки с изодранными костяшками, могу поспорить, были сломаны.
– Ну, здрасте, друзья! – прохрипел он как можно громче, посматривая на нас исподлобья.
Эхо его голоса прокатилось по залу, и от этого по моим рукам поползли мурашки. Я не мог разглядеть его заплывших глаз, но мне казалось, они налились кровью. В Мироне кипела ненависть, но не к подвальным садистам, а к нам. У меня защемило в горле, передавило невидимой веревкой: мне стало так жутко и так стыдно, как будто я сам держал его в подвале и без перерыва бил по лицу.
– Это наш, – шепнул я Лере, кивнув в сторону объекта всеобщего шока.
Верзила только усмехнулся нашим удивленным возгласам. По лицам Степаныча и Мишки было совершенно непонятно, что они испытали в эти секунды, и я сам не знал, радуюсь ли я живому Мирону или наоборот…
– Дзынь-дзынь!!! – истошно заорал Карл и вдруг зазвонил своим дебильным колокольчиком прямо у меня над ухом. – Уже почти началось!!!!
Мирона усадили на ржавый стул, который был заготовлен заранее, щиколотки примотали толстым серебристым скотчем к железным ножкам, а руки примотали тыльной стороной к бортикам. Сам стул, кажется, был привинчен к полу, а иначе Мирон давно бы свалился вместе с ним на пол. У них здесь, наверное, раньше был подпольный цех по производству самой ржавеющей мебели и стен в мире, а потом, из-за кризиса, пришлось прикрыть лавочку и начать промышлять сектантскими делишками. Ржавчины надышались, уродцы, и мозги полетели…
– Дзы-ы-ынь!!! – радостно заверещал Карлуша, затопал ногами и затряс колокольчиком у себя над головой. Казалось, еще чуть-чуть, и он свалится вниз (аминь). – Начало!!!
– Пусть этот черт утонет в валерьянке, – шепнула мне Лера с серьезным видом, и я постарался улыбнуться, покосившись на Верзилу, который ходил сзади нас и с хрустом разминал кулаки.
– Если скоро сдохнем, то хотя бы весело, – шепнул я Лере, продолжая в недоумении наблюдать припадок Карла. Хотелось снять напряжение и пуститься в пляс вместе с этим шизанутым. Что угодно, только не ожидание.
Рядом с Мироном на рваном коврике уселась какая-то женщина в темных лохмотьях и начала что-то быстро чиркать у себя в тетрадке, которую держала на коленках, посматривая на руку парня. Удары.
– Первый акт: «Роковая встреча»! – радостно пропищал карлик и истошно зааплодировал, подбегая к каждому из нас по очереди.
– Хлопайте! – прогремел Верзила над нашими головами и тоже принялся аплодировать.
Мы переглянулись и, косясь на Верзилу, сделали несколько медленных хлопков. Я думал, что этот «первый акт» и есть наша встреча с Мироном, но в следующую секунду понял, что это далеко не так. В глубине души я догадывался о том, что должно произойти.
Из другого дверного проема все те же мужики выволокли Настю. Я так и затаил дыхание, когда увидел ее израненное лицо, порванное платье, но она была жива! Разорванные губы, длинные царапины на руках и ногах: она выглядела гораздо лучше Мирона, если так говорить вообще уместно. Теперь я окончательно запутался в том, что сейчас чувствую при виде «своих». Весь этот цирк предполагал что-то нехорошее, а после припадков безудержного веселья у Карла я убедился в этом окончательно.
Когда Настю увидел Мирон, зал наполнился хриплым радостным ором: он тоже видел ее впервые. Настю усадили напротив Мирона, примотали ей скотчем ноги и правую руку, а левую положили на стол. Она рыдала, не поднимая головы, но не сопротивлялась.
– Как трогательно! – протянул Карлуша, скривился и смахнул невидимую слезу. – Обожаю мелодрамы и слезы счастья!
– Счастья? – процедил я, но мне никто не ответил.
– А я люблю ужасы, – наклонился над нами с Лерой и ухмыльнулся Верзила. Только сейчас я почувствовал, что от него нехило так несет пивом.
Между Мироном и Настей поставили стол, как ни странно, деревянный, и еще один железный стул напротив Насти.
– Второй акт: «Пальцы»! – объявил Карл, встал перед нами и поклонился в ноги. – А, не, стойте! Лучше так: «Дамские пальчики»!
Как бы мне сейчас хотелось столкнуть его вниз, но этот урод знал, что ни я, ни кто-то другой этого не сделает. Я ненавидел себя за это, а больше всех Степаныча. Если бы мне предложили прямо сейчас избить до смерти кого-то из присутствующих и наградили бы широкой спиной, покруче Верзилиной, я бы, не раздумывая, избил Степаныча.
Вдруг из дверного проема вышел толстяк, похожий на мясника из фильмов ужасов. Шел он медленно, вразвалочку, и с упоением точил два острых ножа друг об друга, издавая безумный скрежет на весь зал. Белоснежный фартук «мясника» резко выделялся в полумраке и делал толстяка похожим на жирное привидение, пережравшее на ночь человеческих душ, или на уродливую невесту в свадебном платье. Настя вырвала свою руку, придавленную мужиком к столу, и начала вырываться, бить ногами, но мужик хлестанул ее по щеке, и крик Насти сменился громкими всхлипываниями. Страшно было представить, что скоро белоснежный фартук покроется багровыми пятнами.
– Смертельный номер! – радостно объявил Карл, достал из джинсов три колокольчика и начал умело жонглировать ими в воздухе, пока «мясник» усаживался напротив Насти. – Та-та-та-тара-та-тари… Тарарам-тарам-пам-пам… Хопа! Он, кстати, взаправду мясцом на рынке торгует!
– Совсем долбанулись? – процедил я, переглянувшись с Лерой.
Мясник размял руки и с напыщенным видом одной рукой подкинул нож, зато словить не смог. Нож отскочил Насте на коленки, и та истерически завизжала, топая ногами. Нож с глухим бряканьем свалился на пол, и раздосадованный мясник через силу нагнулся за ним.
– Вот… падла! – процедил Карл, сжав кулачки, и вдруг заорал: – Ты мне всех гостей так разгонишь, балда!!!
Настя с мясником испуганно вытаращились в нашу сторону, но через пару секунд представление продолжилось. Мирон заорал со скоростью сто матов в секунду, когда толстяк начал тыкать ножом между Настиными пальцами, ускоряя темп.
– Что он делает?! – простонала Лера, оглядываясь на Верзилу. – Вы совсем?!
– Будешь отворачиваться, отправлю к ним, – процедил Верзила и толкнул Леру с такой силой, что она чуть не слетела на пол. – И ты вперед смотри! – гаркнул амбал мне, держа кулак наготове.
А я не мог на это смотреть. Эта игра на скорость – «нож и пальцы» – любимая развлекуха нашего отчима. Острый кончик лезвия должен втыкаться в стол между растопыренными пальцами. Я вспомнил, как в детстве переживал за маму. Покачиваясь из стороны в сторону и растягивая слова, отчим брал нож одной рукой, а второй прижимал мамино запястье к столу. Она, вымученно посмеиваясь, почему-то позволяла ему так с собой обращаться.
Вдруг Настя завизжала так громко, что туман воспоминаний рассеялся вмиг. Я увидел воткнутый в палец нож и кровь, сочившуюся из раны. Мясник проиграл. Отчим перестал практиковаться на маме, когда точно так же проткнул ей указательный палец. А я все равно называл его папой и даже уважал. Комок отвращения подступил к горлу.
Я на секунду отвернулся, и мой взгляд застыл на Лере.
– Готовься, – прошептал я и прикоснулся пальцем к ее уху, аккуратно смахнув каплю. Еще чуть-чуть, и кровь потекла бы вниз по шее.
Лера отшатнулась, посмотрев на меня с испугом, но вдруг выпрямилась и сделала лицо кирпичом. Карл недоверчиво приподнял бровь, скрестив руки на груди, и Верзила смотрел на нас с недоумением.
«Интересно, какой она была до всего этого дурдома», – подумал я, вытирая палец о джинсы.