— Спасибо, доктор, — сказал Волков, — мы пойдем, а вы даже не думайте приближаться к моим людям, велю рубить вас, как-только попробуете к ним двинуться.
— Очень жаль, а я хотел попросить у вас людишек, человек десять, — пронзительно пищал доктор, — мне бы десять человек и я за три дня отвез бы всех мертвецов с этой улице на канал. А я бы дал бы вам талеров, сколько бы вы захотели. Могу дать двадцать. Или тридцать.
— Мои люди солдаты, и никого хоронить, кроме своих братьев солдат, не будут, — отвечал Волков.
— А хотите, золота дам, — не отставал доктор, он полез под фартук и вытащил оттуда целую пригоршню золотых монет. Там были и дукаты, и гульдены, и эскудо. Он протягивал их кавалеру. Но сделать шаг к нему не решался.
— Нет, говорить боле не о чем, не будут мои люди таскать мертвецов даже за золото, — отвечал Волков твердо, он не прикоснулся бы к руке этого доктора ни за что, он видел, как по перчатке и рукаву доктора ползают сотни вшей и гнид. Зрение кавалера не подводило.
Волков махнул рукой:
— Капитан, двигайтесь вперед, идем на север, ищем Мясные ряды.
— Как жаль, как жаль, — пищал доктор, отходя к своим болванам.
— Ох и жуток доктор, — сказал Еган, — хорошо, что вы его мечом пуганули, неровен час подошел бы, не знаю, чтобы я делал.
— Когда интересно уже ты начнешь мечом пугать, так и будешь у меня за спиной прятаться, ты вроде хотел воинское ремесло освоить? — спросил кавалер слугу.
— Так времени нету. Вы ж мне продыху не даете. Все работа и работа. Вечером с ног валюсь.
— Не врал бы ты, не так уж ты и занят. По полдня валяешься на тюфяках да ошиваешься на кухне. С чего ты вечером валишься, я не знаю.
Так кавалер и Еган болтали, стояли и ждали, пока пройдут все их люди мимо страшной телеги и странных людей. Кавалер меч в ножны так и не вложил, пока последний его солдат не прошел на север.
Они свернули на Мясные ряды, и уже вскоре почувствовали запах воды, гниющей воды. Пока ехали, глядели по сторонам, почти никто не разговаривал. Дома вокруг были большие, ворота крепкие, вывески везде: мясники, колбасники, мыловары, сыровары. Кое-где ворота, двери и ставни закрыты. А где-то все нараспашку. Чумной доктор Утти, видимо, здесь прибрался, черные смрадные пятна на мостовой были, а трупов уже не было. Вернее, был один. Это была худая женщина, лежала на перекрестке, у края мостовой. Лежала, видимо, недавно, разлагаться еще не начала, но на шее у нее, словно от рук душителя, синяки, посреди синяков белесый от гноя нарыв, величиной с крупную сливу. Пальцы женщины словно сгорели до углей, были черны и скрючены, словно пыталась она ими разодрать кому-то лицо. Люди Волкова были опытные, и смерть видевшие, и зачумленных, прошли бы мимо, и не взглянули бы на труп лишнего раза, но рядом с трупом сидела девочка, лет семи и было ей нехорошо, видимо, у нее жар, и она кашляла она все время. Сидела на проходящих мимо солдат даже не взглянула. Глядела вниз, на мостовую, находила там какие-то крошки, отправляла их в рот. Еган достал из сумки краюху, кинул ей почти под руки, хлеб упал, и только тут девочка подняла голову, глянула на солдат. И солдаты, как в оцепенении, проходили мимо и все до единого, молча глядели на нее. Глядели в ее пустые, белесые, мертвые глаза. Даже Волкову стало не по себе от вида этих глаз, он и сам как зачарованный смотрел бы в них, да не мог. Он видел, что эта девочка вселяет в людей его ужас, и он заорал, чтобы все слышали:
— Чего рты разинули? Прибавили шагу, давай быстрее. А то собьетесь в отару сейчас, как бараны. Нечего таращиться на нее, слепая она, бельма у нее в глазах. Слепых, что ли, не видали?
Люди пошли веселее, просто слепая девочка, зачумленная, хорошо, что кавалер все объяснил. И только те, что шли последними, да возницы телег, да Роха и монахи, увидели как слепая девочка, с белесыми глазами протянула руку и подняла с земли краюшку хлеба. Подержала ее и отбросила, как ненужную. И стала смотреть вслед уходящему отряду.
Отряд остановился сразу за мостом. Кавалер и Сыч с Еганом, что были в цветах его герба, подъехали к воротам цитадели. Еган держал штандарт. Люди, что были на башнях над воротами цитадели, сами говорить не стали, пошли за своим ротмистром. Пока они ходили за ним, Волков уныло рассматривал цитадель. Было, да, было отчего приуныть. Цитадель была нова. Стены в тридцать локтей, да сразу на берегу канал, тут и лестницы толком не поставить. Подход к воротам только через мост. Ворота кованные, новые. Даже если нет решетки за ними, без пушек их все рано не взять. Да и пушки можно поставить только за мостом, а там дома буду мешать стрелять, а дома не сжечь, все крепкие каменные. Да, цитадель строили добрые инженеры.
«Если не удастся договориться, не знаю, что и делать!» — думал кавалер.
От этих мыслей его оторвал крик с башни:
— Кто вы и что вам угодно?
Кричавший был уверен в себе и знал себе цену. Это Волков понял по тону и манере говорить, это и был ротмистр.
— Мое имя Фолькоф, — представился он, — я рыцарь Божий. Волю епископа Вильбурга и архиепископа Ланна я пришел сюда, чтобы забрать раку с мощами святого великомученика Леопольда и иконы и другие ценности из кафедрала Ризенкирхе, чтобы избежать расхищения и поругания святынь.
— Мое имя Карл Брюнхвальд я и мои люди заключили контракт с магистратом города Ференбург на охрану цитадели, и я буду охранять ее до истечения контракта, то есть до Рождества. Вам нечего опасаться, кавалер Фолькоф, никто ничего не тронет ни в цитадели, ни, тем более, в храме, пока я тут.
Волков помолчал, он знал подобных людей, и понимал, что разговор предстоял сложный, немного подумав, он начал:
— Лейтенант Карл Брюнхвальд, служивший под началом графа фон Крюнендорфа, случайно не ваш родственник?
— Мой, он мой двоюродный дядя.
— Я был его оруженосцем, он умер у меня на руках. Он всему меня научил.
— Он был славный воин! — сказал ротмистр Брюнхвальд. — Да упокоит Господь его душу.
— Да он был славный воин, — согласился кавалер и чуть помедлив добавил. — Значит, ворота вы мне не откроете?
— Нет, не открою, передайте своим попам, Фолькоф, что о церковных ценностях до Рождества они могут не беспокоиться. С ними все будет в порядке.
— Черт с ними с ценностями, оставьте их в церкви, — сказал Волков, — дайте мне только раку с мощами, ворота тоже не открывайте, спустите через блок на веревке. И я буду вам очень признателен.
— Фолькоф, прекратите, я подписал контракт, а значит, дал слово. Я ничего не могу вам отдать.
— Брюнхвальд, а кто-нибудь из магистрата с вами? Кто-нибудь помнит про ваш контракт?
— Никого нет, я давно никого из них не видел.
— Они может, уже все мертвы, а те, кто еще живы, давно забыли про ваш контракт и сбежали из города.
— Может и так, может и так, да вот я не сбежал, и я помню про контракт. Этого достаточно.
— Деньги предлагать вам бессмысленно?
— Бессмысленно, я охраняю казначейство Ференбурга.
— Брюнхальд, я не могу уйти без мощей.
— Фолькоф, а я не могу их вам отдать.
— Кто-то из нас проиграет. И все, из за вашего упрямства, Брюнхвальд.
— Кто-то всегда проигрывает, Фолькоф. Из-за упрямства, из-за глупости, из-за денег. Но я по другому не могу, я дал слово!
— Я вас понимаю, вы добрый человек, Брюнхвальд, но удачи я вам желать не буду.
— Фолькоф, не вздумайте пить воду из местных колодцев. Это все, чем я могу вам помочь.
Два старых воина поговорили. Волков отъехал от башни стал на мосту, глядел в мерзкую воду, и видел как по каналу, где стоят протопленные баржи и лодки, медленное течение колышет одежду на распухшем трупе. К нему подъехал капитан Пруфф:
— Этот мерзавец открыть ворота нам не желает? — уточнил он.
— Этот офицер выполняет свой контракт, — ответил кавалер.
— Взять эту цитадель не представляется возможным, полагаю, что лучше нам вернуться в Ланн, — заявил капитан.
— Полагаю, что вам следует поучиться выполнять контракт у того, кого вы назвали мерзавцем, — едко заметил рыцарь.
— Что? — Пруфф поднял бровь.
— Вы просили двадцать два талера, кажется, — начал вспоминать Волков, — не получите ни крейцера.
— Я…
— Мы договаривались на две недели.
— Я и мои люди считают, что здесь слишком опасно. Здесь нельзя оставаться.
— Вы и ваши люди знали, куда шли. И договор был о двух неделях.
— Мне нужно посовещаться с моими людьми, — сказал Пруфф раздраженно и поехал к солдатам.
— Ни крейцера, Пруфф, ни крейцера, — крикнул ему вслед кавалер.
— Что будем делать, господин? — спросил Еган, когда тот отъехал.
— Позови попов ко мне.
Солдаты собрались вокруг Пруффа, и тот что-то им объяснял. А к Волкову подошли монахи. И молодой Ипполит, и уже возмужавший брат Семион стояли и готовы были его слушать.
— Нужно вам уговорить хотя бы часть солдат, чтобы остались, — говорил кавалер. — Говорите о том, что это дело богоугодное.
— Хорошо, — сказал брат Ипполит. — Буду говорить.
А вот брат Семион не сразу откликнулся, он немного подумал и потом заговорил:
— Было бы легче их уговорить, если бы вы, господин, дали им задание, чтобы они поверили, что вы идете с помыслом и знаете, что делать.
Этот монах не нравился Волкову с самой первой минуты знакомства, но сейчас он, кажется, говорил дело. Кавалер спросил у него:
— Что ты думаешь им предложить? Что за дело?
— Люди ваши все утро видят ужасы, адские видения. Вы крепки, господин, но не все подобны вам. Многие из ваших людей напуганы. Чтобы им успокоится и понять, что и здесь можно сохранить живот свой, нужно найти им место, дом, где они почувствуют себя в безопасности.
— Ты прав, а еще нужно найти бочки. Этот ротмистр из цитадели сказал, что воду из колодцев здесь пить нельзя.
— Ну, что ж, тогда нас устроит винный дом некоего Коллети, мы мимо него проходили, — продолжил брат Семион. — Раз винный дом, значит, и место под бочки есть, да и сами бочки должны быть, а, может, и вино имеется.