— Если они встанут в дверях, я убью их всех картечью, — сказал Пруфф, — и арбалеты не понадобятся. Если, конечно, есть картечь. Если нет, и ядра подойдут. Но с ядрами будет сложнее.
— Картечь есть, — сказал кавалер, — я в одной из бочек видел.
— Прекрасно, — сказал капитан, — заманите их сюда к дверям, и пусть они встанут покучнее, а я все сделаю.
Когда Волков прощался с сослуживцами, получал выходные деньги, собирал вещи и седлал коня, помимо легкой грусти, его не покидало чувство облегчения. Казалось, он избавлялся отчего-то тяжелого, что многие, многие годы камнем лежало на сердце. Только покинув казармы, только уйдя из гвардии навсегда, он неожиданно понял, что его тяготило. Сидя на дорогом коне и не оборачиваясь назад, он уезжал в новую жизнь и надеялся, что больше никогда не испытает этот отвратного, изматывающего чувства, чувства томительного ожидания сигнала к атаке. А теперь глядя, как, стараясь не шуметь, люди капитана Пруффа весело, под светом многих факелов, разбирают доспехи, надевают их и откровенно радуются, после того как кавалер пообещал им, что доспехи останутся у них после возвращения. Теперь, глядя на них, он снова ощущал мерзкое покалывание в кончиках пальцев, как в молодости перед первыми сражениями, когда он только начинал осваивать ремесло солдата. Да, он снова чувствовал то, чего чувствовать не хотел. Выматывающее душу ожидание сигнала. Только с той разницей, что сигнал к атаке, сегодня придется отдавать ему самому. Солдаты надевали латы тихо, разговоры велись вполголоса. Не гремели, помогали друг другу. И Роха рядился в латы, и Хилли-Вилли. Даже отец Семион нацепил кирасу, надел шлем, правда, без подшлемника, нашел маленький кавалерийский щит, и взял в руки шестопер. Стоял, размахивал им, приноровляясь. Шестопер — оружие, которое требовало опыта. Да еще и короткое, драться таким без перчаток и наручей дело гиблое. У попа явно такого опыта не было, а перчатки и наручи ему не достались. Волков встал, подошел к нему, без разговоров отобрал у него шестопер, нашел в бочке с оружием крепкий клевец на длинной рукояти, вручил попу и сказал:
— Вперед не лезь, раненых добивай, или наших раненых не давай добить. Держись во втором ряду с арбалетчиками.
— Как пожелаете, кавалер, — ответил отец Семион.
— Эй, — продолжил Волков, — разбирайте арбалеты, аркебузиры, заряжайте аркебузы.
Солдаты стали разбирать оружие, арбалетов оказалось девять штук, аркебуз четыре штуки. На десяти шагах было чем встретить самого крепко вооруженного врага. А еще был мушкет. А ведь еще были и пушки!
— Порох — дрянь, — доложил капитан, доставая для наглядности порох из бочки, осветил его лампой и показал его кавалеру, — но сухой, для войны на дистанции не пригоден, но тут на двадцати, тридцати, даже на ста шагах сработает. Я велел класть полтора совка. Бахнет, так бахнет.
— Смотрите, чтоб не разорвало пушки.
— Не волнуйтесь кавалер, эту бронзу не разорвет даже три совка такого пороха. А в старую чугунину я положу столько, сколько положено для двадцати фунтов. И картечь туда класть не буду, в кулеврины положу по два ядра, на пол-совка пороха, так будет надежнее. Просто нужно, чтобы враг подошел поближе.
— Надеюсь, что они встанут в воротах, — сказал кавалер.
— Лучше и быть не могло бы.
Люди капитана умели обращаться с пушками, это было видно сразу. Это и чуть успокаивало. Да, у него были пушки с картечью, страшное оружие в ближнем бою. У него было много арбалетов и аркебуз, но он все еще не знал, сколько солдат у врага.
Да и Пруфф вдруг стал делать непонятные вещи, легкие кулеврины он поставил прямо напротив входа, а тяжелые полукартауны покатил в углы.
— Что вы делаете? — спросил Волков чуть раздраженно. — Ставьте пушки перед воротами, а не в углы.
— Кавалер, я не учу вас строить солдат в ряды, и вы не учите меня управляться с пушками, — заносчиво отвечал капитан Пруфф.
— Не учить?
— Не учите. Хоть ядром, хоть картечью, всегда лучше бить не во фронт, а с угла во фланг. Больше побьешь. Вы же были в осадах, должны знать.
— Я в осадах был с мечом и арбалетом. Я не пушкарь.
— А я пушкарь, вот если они, как увидят пушки, и станут за углы, как вы их будете доставать? — продолжал капитан. — Попрячутся, вот тут мы их картечью с обоих углов и возьмем.
Волков понял, что Пруфф знает, что делает, и больше к нему с советами не лез.
А капитан тем временем спрятал кулеврины под рогожу, а за ними легли канониры, а полукартауны поставил в дальние, темные углы арсенала. И сказал:
— Ну, мы готовы.
Все солдаты смотрели на кавалера, ждали его решения. Волков оглядел всех, он видел их взгляды, он чувствовал, что они в него верят. И он заговорил:
— Арбалетчики и стрелки, бьете только по моей команде. Канониры, вам команду даст капитан. Те, кто с железом, если враг все-таки войдет сюда, встаете ко мне в линию под левую руку, всем взять алебарды, нам нужно дать время стрелкам перезарядиться. Хилли-Вилли, бьете только офицера, если его не видно — знаменосца или сержанта. Скарафаджо, ты как, сможешь на своей деревяшке подрезать караульного, когда он войдет?
— Ну, попытаюсь, — сказал Роха, постучав своей деревяшкой по камням пола. — Думаю, что справлюсь.
— Нет, пытаться нельзя, нам нужно будет ранить двоих караульных, что стоят снаружи, когда они сюда войдут. Ранить наверняка, есть доброволец?
— Я желаю, господин, — тут же откликнулся сержант Карл по прозвищу Вшивый.
Волков даже не узнал его сразу, теперь он был в кирасе и наплечниках, на голове у него был крепкий шлем, а не тот рыцарский, что он носил до этого. В руках он держал алебарду.
— Стань вон туда, — кавалер указал куда, — дверь откроется, вот эта створка, я нападу на них, они станут к тебе спиной, ты должен ранить их, но не убивать, понял? Они должны убежать и поднять тревогу.
— Понял господин, буду колоть в ляжки или в брюхо.
— Они в кирасах, коли в ляжки. Еган, — позвал рыцарь.
— Да, господин, — откликнулся слуга.
— Возьми пару кирас и охапку оружия из бочек, принеси сюда, как дам команду — со всего маха кинешь все это на пол, чтобы стража на улице услышала, понял?
— Да, господин, — Еган заметно волновался.
— Да не бойся ты, — сказал Волков так, чтобы и другие слышали, — если дело пойдет плохо, уйдем через лаз. Всех нас тут не убьют, даже если врагов больше сотни будет.
Говорил кавалер уверенно, и его уверенность передавалась людям.
Еган понимающе кивал головой и пошел собирать железо.
— Тушите лампы и факела, прячьтесь, пушкари и стрелки, спрячьте фитили, чтобы от входа их не было видно.
Все стали тушить свет и прятаться в углы и за бочки, арсенал погрузился в темноту.
Сам он подошел к двери, стал так, чтобы сразу его не заметили, он едва различал сержанта Карла, что стоял напротив. Это было хорошо, значит стражники, что войдут в арсенал со света, и вовсе ничего не увидят.
Еган подошел к воротам, держа на руках пару кирас и целую охапку оружия, остановился, ожидая команды.
— Как бросишь, отходи к сержанту и заряжай арбалет, — приказал Волков.
— Ага, — откликнулся Еган.
Все! Все было готово. Можно было начинать, кавалер стоял несколько мгновений, сжимая и разжимая пальцы, он еще думал, что можно уйти отсюда без боя, просто обворовать арсенал и все. Он еще тешил себя такой мыслью, он знал, что если даст сейчас приказ уходить, все тихонько поднимутся и полезут в лаз. А еще Волков знал, что не даст такого приказа, потому что… Потому что ему было мало того, что можно было пронести через лаз, ему нужно было все, что есть в арсенале. И все, что есть на улице. Все это можно будет забрать себе, и коней, и подводы, и еще доспехов и оружия и все что награбили еретики, потому что, ему это нужно. И никто его за это не осудит, ведь заберет он все это у еретиков, у безбожников, у врагов.
Кавалер машинально проверил все ли на месте. И топор, за поясом и стилет в сапоге были там, где им и положено. Он еще раз подумал о том, что меч у него слишком дорогой для такой жизни, и надо будет его продать, а себе купить что-нибудь попроще. Но сейчас придется поработать таким, какой есть. Он достал меч, поправил щит, вздохнул, выдохнул и подумал, что дальше тянуть нельзя, иначе люди начнут волноваться и сказал негромко:
— Еган, бросай.
— Бросать? — переспросил слуга.
— Бросай ты уже, дурень, — крикнул кто-то из угла.
Солдаты больше не хотели ждать. Надоело всем. И Еган бросил железо на камни. В тишине арсенала звук был очень громким. Еган подождал, прислушиваясь, поднял все, что нашел на полу в темноте, и снова бросил на пол. И пошел, встал рядом с сержантом Карлом. Волков услышал, что он натягивает тетиву на арбалете. А огромная половинка двери поползла, громко заскрипела, чуть приоткрылась, в темноту пролилась полоска света, и кто-то спросил с улицы:
— Ну, что там?
— Кирасы, — ответил кто-то другой.
— Что кирасы?
— На полу кирасы валяются.
— Где?
— Да вот. Прямо перед дверью.
— А не должны, думаешь, воры?
— Пойду-ка я за офицером.
Все шло не так, как рассчитывал Волков.
— А чего ходить, эй, — заорали за дверью, — кликните там господина, скажите, что воры, вроде, в арсенал пролезли.
Кавалер подумал, что так даже может быть будет и лучше, если сразу удастся убить офицера, если он лично придет проверять арсенал. Но офицер оказался не дурак, когда он пришел, он не полез в арсенал, а чуть заглянул внутрь и громко скомандовал:
— Растворяй ворота настежь.
Теперь точно все шло не так, как хотел кавалер.
Он увидал, как одна створка ворот поехала, впуская в арсенал свет, и увидал, как во вторую створку вцепились крепкие пальцы, ждать дальше смысла не было, Волков сделал шаг и одним движением отрубил несколько фаланг, что тянули ворота.
— А-а-а-а-а, дьяволы, — раздался крик, звон роняемой алебарды, — мои пальцы, пальцы!
Но ворота уже распахнулись настежь. И кавалер видел людей, что спешили к арсеналу в полном вооружении, а дальше видел тех, что быстро надевают на себя латы, и тех, что выходят из близлежащих домов, и офицера, что стоял в двадцати шагах от входа пытаясь разглядеть, что внутри. Не выходя из-за угла, он крикнул: