Тут пришел Сыч, приволок еретика. Еретик прошел мимо убитых собратьев, которых раздели и бросили на мостовой и которых никто не собирался хоронить. А было их без малого шестнадцать. И шел еретик мимо, глядел на них, и понимал, что не приведи он папистов, братья его были бы живы. И от этого был не жив, не мертв, сам готов был умереть, лишь бы хоть как-то искупить свою вину, свое предательство.
Но ни в кавалере, ни, тем более, в Сыче, понимания и сострадания он не находил.
— Чего этот безбожник загрустил? — спросил Волков.
— Грустит, экселенц, как увидал, скольких мы его безбожных дружков отправили в преисподнюю, так закис сразу, сопля до полу. Неровен час в петлю залезет, — беззаботно отвечал Сыч, тыча еретика кулаком в бок. — А ну не куксись, не куксись, паскуда безбожная. Господин с тобой говорить желают.
— Ты знаешь, где у вас тут синагога? — спросил Волков, не отрываясь от осмотра коня, которого он себе приметил под седло.
— Ну, так тут не далеко, на север ехать по Портовой дороге, а потом, как мимо пакгаузов пройдете, так на запад взять и будет синагога, — вяло говорил еретик.
— А где-то рядом с ней есть дом, на воротах которого вырезаны розы. Знаешь такой?
— Так рядом с синагогой он стоит, там менялы жили до чумы.
— Отведи его к Рохе, пусть за ним приглядит, потом отпустим, как все вывезем отсюда. Сам возьми пару людей у Пруффа, и седла найди. Нужно съездить будет кое-куда, — распорядился кавалер.
— Все сделаю, экселенц, — обещал Фриц Ламме.
Они — кавалер, Сыч и два недовольных солдата, которых оторвали от любимого солдатского дела — сбора добычи, поехали на север по Портовой дороге.
Солдатам хотелось остаться и грузить трофеи, там, в лагере еретиков можно было что-нибудь найти, что не нужно было сдавать в общий котел, одежду, обувь, украшения, посуду в домах, если она не серебряная. А тут тащись с этим неугомонным, неизвестно куда, и ведь не боится по городу ездить: «Заговоренный он, что ли», — перешептывались солдаты, но делать было нечего — ехали за кавалером и его хитрым и опасным холопом.
— Серебро куда дели? — тихо спрашивал кавалер у Сыча, так, чтобы солдаты не слыхали.
— Не волнуйтесь, экселенц, надежно упрятали. В бочонок с картечью, на дно кинули, и то и другое тяжелое, никто не заметит разницы, а Еган при серебре до конца будет. Приглядит, — так же тихо отвечал Сыч.
Волков молча кивнул. Они ехали по пустынной улице, широкой и богатой, вскоре справа появились склады, большие и маленькие, запахло рекой. Это было необычно для города, где кое-где в прозрачном воздухе осени роились мухи над полуразложившимися трупами. Где у части домов были настежь открыты двери, где шныряли большие черные крысы. Где бегали псы одичалые, и боящиеся людей.
Не доехав до северных ворот, они по наитию повернули налево, и вскоре оказались на площади, где сразу увидали огромные крепкие ворота, с резным узором. Частью резьбы были розы, а чуть левее стояло приземистое здание в один этаж, без забора и коновязи, но с крепкими ставнями и крепкой дверью.
Пока Волков все внимательно рассматривал вокруг, Сыч и солдаты терпеливо ждали. Наконец кавалер указал на приземистое здание и спросил:
— Похоже на синагогу?
— Похоже, а еще на овин похоже, — сказал Сыч, — да-а, нашим храмам не чета.
— Ты знаешь, что такое архив?
— Чего же мне не знать, когда я при судьях столько лет прослужил, — важно заметил Фриц Ламме. — Это склад бумаг.
— В доме за этими воротами, есть архив, честные люди просили его спалить. Три талера на то жертвовали.
— Три талера на всех? — уточнил Сыч.
— Три талера тебе.
— Ну, раз так, то почему же не помочь честным людям, — Сыч подогнал лошадь к забору, встал на седло и уже через пару мгновений ковырялся с засовами на воротах, а потом сообщил:
— Экселенц, ворота на замке, я с ним не совладаю, ждите там, я тут сам управлюсь.
Волков и два солдата остались ждать его на пустынной улице.
Что там делал Фриц Ламме, кавалер не знал, время тянулось, но ничего не происходило. И вдруг послышался сильный удар, треск и кто-то закричал тонко и со страхом в голосе:
— Грабят, люди, помогите, грабят…
Голос оборвался, и все стихло. Кавалер уже начинал волноваться, когда над забором появилась голова Сыча, сначала голова, а потом из за забора вылетел немалый куль. А после и сам Сыч спрыгнул с забора. Он не без труда поднял с земли куль, стал грузить его на лошадь, да ругался при этом на солдат:
— Ну чего олухи, бельма-то пялите? Помогли бы лучше.
Один из солдат спешился, стал ему помогать и выспрашивал при этом:
— А чего у тебя там?
— Да, что под руку попалось — то и взял, все равно сгорит, — говорил Сыч, привязывая куль, он усмехался озорно глядя на солдата, — не боись, дам и вам чего-нибудь, хоть вы тут и прохлаждались, а я всю работу делал.
Волков молчал, ожидая, что Сыч сам все расскажет, но тот не торопился, и кавалер не выдержал:
— Так ты сделал то, зачем мы сюда приехали?
— А как же, — отвечал Фриц Ламме, привязав тюк и садясь на лошадь, — сделал все как надо, чуете? Дымком уже потянуло. Занимается огонек.
Волков почувствовал запах дыма и увидал на рукаве Сыча пятна:
— А кто там шумел?
— Да старикашка, какой то малахольный, сторож вроде, я как ставень на окне сломал так он на меня и кинулся с ножом.
— Ты его убил?
— Да Бог его знает, может и так, — беззаботно отвечал Сыч тихо, чтоб солдаты не слыхали.
А огонь тем временем разгорался и был уже такой, что над забором виднелись языки пламени, пока что редкие и дым пополз из-за забора по улице. Дело было сделано.
— Поехали, — сказал кавалер глядя на клубы дыма, поднимающиеся из-за забора.
— Экселенц.
— Что?
— А синагогу жечь не надобно?
— За нее не заплачено.
Глава четырнадцатая
Та подвода, которую кавалер велел отдать еретикам, ничего бы не решила. В арсенале и лагере Ливенбаха было всего столько, что ни за один, ни за два раза даже на оставшихся одиннадцати подводах привезти все не получилось бы. Когда кавалер с Сычом вернулись к арсеналу, Пруфф только один раз съездил в лагерь и теперь снова грузил седла, фураж для лошадей, латы и оружие, мешки и бочки с едой, и многое другое.
— Пруфф, пушки не отвезли, а бобы и сало грузите, — ворчал кавалер.
— Мы и пушки заберем, — заверил его капитан.
— День к вечеру пошел, успеете все до ночи перевезти?
— Не знаю, трофеев много.
— Тогда займитесь пушками, и порохом, а не салом.
— Как пожелаете, господин кавалер, — сказал капитан.
Волкова, конечно, волновали пушки, но еще больше его волновал бочонок с серебром, который сторожил Еган.
Люди Пруффа стали выкатывать пушки из арсенала, стали таскать бочонки с ядрами, порохом, картечью. Ставить их на подводы. Волков следил за этим, не слезая с коня. И успокоился только тогда, когда бочонок с картечью и серебром Еган и солдаты взгромоздили на подводу. И сам уселся радом с бочонком. И не собирался отходить от него. Когда подвода тронулась, кавалер ехал рядом до самого винного двора.
Как и полагал кавалер, вывезти все дотемна не получилось. Много осталось в арсенале, и седел, и болтов к арбалетам, и пик, и сбруй и еще Бог знает чего. Все стоило денег, а пока солдаты Пруффа от души пили, пили, как не пили ни одного раза, что были в этом городе.
— Капитан, — сказал кавалер, — они у вас пьяные уже, велите прекратить.
— Те, кому в ночь, в стражу — те не пьют, — заверил Пруфф.
— Пусть и остальные прекращают, — ворчал Волков.
Хотя он был не против, того, чтобы солдаты выпили, он видел, что настроение у солдат резко изменилось. Они теперь не злились, не собирались бежать из города спозаранку, да еще обзывали дурнями тех, кто сбежал недавно. Они пили отличное вино, ели вкусную еду и делили добычу, старались посчитать, кому сколько причитается. Считали неправильно, ну да Волков их после поправит, объяснит, как и что считать. Когда выберутся из города. Случись с ним такое год или два назад, так он сидел бы и считал свою долю вместе с этими солдатами, и радовался бы, да нет, он был бы счастлив.
А сейчас, он думал о том, что у него есть еще один день, а может и два, на то, чтобы вытащить все-таки раку с мощами из цитадели из цепких лап ротмистра Брюнхвальда. И не мог понять, что с ним произошло. Куда делось то ощущение счастья, которым он наслаждался, предвкушая получение даже десяти серебряных монет. А сейчас, в бочонке, рядом с которым сидели Еган и Сыч, лежали сотни талеров, сотни! Даже если не считать пушек и трофеев, коней и подвод и роскошного шатра, что был сложен в телегу и накрыт рогожей. Даже без всего этого он был уже богачом. А он думал о каких то мощах. И о том, как попасть в цитадель. Вместо того, чтобы радоваться.
— Эй, — он окликнул одного солдата, что проходил мимо, — как там тебя?..
— Франц Ринхвальт, господин, — напомнил солдат.
— Да, Франц, а скажи ка мне, ты ворота цитадели видел?
— Это те, куда мы воду возили?
— Да, те.
— Да, видал. Крепкие.
— Крепкие, вот я думаю, сколько времени тебе нужно, чтобы разбить их из пушек?
— Из полукаратун? Из этих? — солдат указал на бронзовых красавиц, что стояли во дворе.
— Да. Из них.
— Так десять ядер, и в щепы ворота разнесу, нет таких ворот, что устоят против сорока фунтов.
— Разнесешь? При плохом порохе?
— Разнесу, поставим ста пятидесяти шагах, прямо у моста, напротив ворот, другого доброго места там нет, чтобы арбалеты не донимали, там место неудобное, но если сжечь дом, то по воротам попадем. Полтора совка на ядро и все, десять ядер и считайте, что нет ворот.
— Хорошо, — кивал кавалер, — ступай, только пока никому не говори о нашем разговоре.
Что ж, если Брюнхвальд не откроет ворота, он попытается их выломать. Но сначала, он хотел решить дело с серебром. А с ним все было не так уж и просто. Серебра было много, очень много, но делить его с Пруффом и его сбродом он не собирался. Он собирался дать денег тем солдатам, что проявили себя тем, что не ныли и не паниковали, он дал бы денег канониру Францу Ринхвальту, Дал бы Рохе. Хилли-Вилли тоже заслуживали, ну и, конечно же, Егану с Сычом. Даже монахам брату Ипполиту и брату Семиону дал бы по паре монет, а всех остальных он легко бы послал к черту. Поэтому нужно было серебро вывезти из города так, чтобы ни одна собака о нем не пронюхала. И так, чтобы офицер курфюрста, тот, что сторожит городские ворота, о серебре не узнал. А ведь он мог узнать, мог устроить проверку всего что они вывезут из города. Конечно, Волков бы сказал, что взял серебро у еретиков, но тогда его пришлось бы делить с Пруффом и его бандой. Нет рисковать такими деньгами кавалер не собирался.