— Я рыцарь Божий, не мне перечить отцу Церкви. Берите колдуна, едем в лагерь.
Он ехал на лошади, глядел на жирную, абсолютно белую спину и на жирный зад толстяка, что покрыты были крупными и зрелыми фурункулами, отворачивался, чтобы не видеть этого, но тут же снова бросал взгляд. Морщился и снова отворачивался. А толстяк не прекращал скулить, он был привязан за шею к седлу сержанта, пыхтел и ныл, просил остановиться — дыхание перевести, видно не привык ходить так много, но никто не останавливался. Он ныл еще больше и тогда Сыч, что ехал за ним следом, с оттягом, из-за спины, хлестал его плетью, не милосердствовал, как и велел господин. И на выбеленный как холст, спине, появилась новая багровая полоса. После каждого удара толстяк заливался, щенячьим визгом и ускорял шаг, но ненадолго, чуть пробежав, снова начинал скулить и замедлять шаг.
Волков бы его убил, так он был ему омерзителен. И меч бы поганить об него не стал бы, подъехал бы к сержанту и врезал бы его коню по крупу плетью, да так, чтобы конь испугался да понес, чтобы белая туша полетела бы за ним, оставляя на камнях мостовой свою гнилую шкуру.
Но надо было терпеть, кавалер опять глянул на отца Семиона, что ехал чуть впереди, держа перед собой тяжелую шкатулку. Надо было терпеть.
Так и доехали они до винного двора, там толстяка кинули в угол, где он и затих. И кавалер потребовал обед. Тем временем, вернулся Пруфф въехал на двух подводах, во двор и, подойдя к кавалеру доложил:
— В малом городе, где жили еретики, и в арсенале ничего ценного больше не осталось. Думаю, что после обеда, можно будет первую партию трофеев вывозить из города. Подвод все вывезти сразу не хватит, думаю, три раза ездить придется.
Волков смотрел на него, этого надутого, довольного собой хряка с мерзкими усами, и едва сдерживался, чтобы не наорать на него.
Сдержав гнев спросил:
— А для мощей, подводу вы приготовили?
Пруфф как обычно стал топорщить усы, пыхтеть, но ничего не говорил.
— Вижу, что не приготовили, — холодно продолжал кавалер. — А куда ж вы собрались без мощей, мы вроде за мощами сюда пришли.
— Вы обещали, что мы уйдем, еще вчера должны были уходить, — просипел капитан, багровея.
Волков оглядел двор заставленный подвоями, лошадьми, пушками, грудами доспехов и оружия, бочками с порохом и ядрами, обвел все это рукой и спросил:
— И что, вы жалеете, что не ушли?
— Нет, не жалею, — выдавил Пруфф, — но люди мои на грани бунта.
— Значит люди ваши неблагодарные свиньи, и если они хотят уйти, пусть проваливают, я заплачу им все, что положено по контракту, а трофеи продам и найму других.
Пруфф стоял пунцовый едва не взрывался от злости, а тем временем Еган стал ставить пред кавалером тарелки с едой.
— Вы нас опять хотите обмануть, — наконец прошипел капитан. — Так честные люди себя не ведут.
— Как, — заорал кавалер, — как я вас обманул? Мы должны были забрать мощи и привезти их в Вильбург, к тамошнему попу. Где мощи, капитан? Что я повезу к попу? Рассказы про то, что мы не смогли взять цитадель?
— Мы не должны были брать цитадель, вы наняли нас сопроводить вас из одного города в другой.
Волков вскочил:
— Только сопроводить? — орал он.
— Только сопроводить! — в ответ орал капитан.
— Только сопроводить и все?
— Только сопроводить и все!
Кавалер вдруг успокоился, сел на мешки и произнес:
— Либо завтра на рассвете, мы выкатим пушки на мост, выбьем ворота и возьмем раку с мощами, либо вы уходите без трофеев, и считайте, что вы меня сопроводили, контракт я оплачу.
— Вы играете с огнем! — прошипел капитан Пруфф.
— Угрожаете мне? — холодно произнес кавалер, снова вставая.
— Нет, — нехотя отвечал капитан, — но за своих людей я больше не ручаюсь.
— Убирайтесь, Пруфф, — сквозь зубы прошипел Волков.
Он уселся на свое место, но есть ему больше не хотелось, его едва не трясло. Он огляделся по сторонам и понял, что все, все кто был на винном дворе, видели их разговор. И люди Пруффа сбились в кучу, стали разговаривать. И коситься на него. А он отпивал вино, глоток за глотком и едва мог себя успокоить. Не успокаивало его вино.
Сзади к нему подошел Роха, склонился и заговорил, дыша чесноком:
— Они не шутят, брат-солдат. Двое за складом арбалеты взяли.
Волков и сам видел, как один из солдат взял алебарду и зло глянул в его сторону. Пошел к куче остальных, тех, что приговаривались.
— Ты слышал, о чем я с Пруффом говорил? — спросил кавалер.
— Весь двор слыхал, как вы орали.
— Пусть Хилли-Вилли зарядят мушкет.
— Значит, не отступим?
— Нет, — сухо сказал Волков и заорал, — Еган!
— Перебьют нас, у них арбалетов и аркебуз хватает.
— Не перебьют, если дойдем до края я отступлю, а выйдем из города, так я их обвиню в бунте, ротмистр, что на воротах стоит, возьмет их под стражу, уж я его уговорю. Лучше с ним поделюсь, чем с этими псами.
— Мудро, а если они сдадутся, на цитадель пойдем?
— Да. Ворота канонир сказал, выбьет десятью ядрами.
— А если там людей больше будет, чем нас?
— Отступим, выйдем из города, еще людей наймем и вернемся.
— Значит, не отступим, — констатировал Роха. И ушел готовиться.
— Мне нужны эти мощи, — как заклинание говорил кавалер самому себе, — Мне нужны эти мощи.
— Господин, звали? — прибежал Еган.
— Арбалет принеси, и наденьте с Сычом кирасы, шлемы, оружие возьмите.
Еган застыл, стоял, смотрел в сторону людей Пруффа, как те что-то обсуждали.
— Ну? Чего стоишь-то? Испугался, что ли? — окликнул его господин.
— Да не… Я уже с вами пугаться разучусь скоро, вспоминаю, в какую телегу арбалет положил, — беззаботно отвечал слуга.
— Вот если потеряешь мой арбалет, то тебе лучше испугаться, — сказал Волков.
— Да не бойтесь, господин, найду я его, куда ему деться.
Вскоре переговоры солдат и Пруффа завершились. Кавалер видел, как солдаты стали брать оружие в руки, и все алебарды, да аркебузы заряжать, прямо у него на глазах. С вызовом поглядывали на него.
— Не осмелитесь, псы, — говорил Волков негромко.
Он их не боялся, может и зря, но ни сколько не боялся.
Он встал и за его спиной стали собираться его люди. Роха стал, чуть за ним, Хилли-Вилли запалили фитиль, Еган и Сыч одели броню и тоже встали рядом, оба монаха были безоружны, но оба были на его стороне. И тогда он крикнул, обращаясь к людям капитана Пруффа:
— Эй, вы, мерзавцы, трусливые бабы и подонки, какого черта вы заряжаете аркебузы, с кем вы собрались воевать?
— Фолькоф, ты бы не злил их, — зашептал Скарафаджо.
Но кавалер его не слушал:
— Я спросил, с кем вы собрались воевать? — орал он.
Солдаты молчали. Глядели с ненавистью. Продолжали готовиться.
— Капитан Пруфф, подойдите сюда, немедленно, — крикнул Волков.
— Я не подойду к вам, кавалер, Фолькоф, — в ответ прокричал Пруфф. — Вы бесчестный человек, я буду со своими людьми.
Наконец аркебузы были заряжены, арбалеты натянуты, Пруфф и его люди пошли к Волкову и встали в пяти шагах, готовые драться.
— Ну, — спросил кавалер, — что вам нужно?
— Нам нужны наши трофеи, мы не пойдем на цитадель, мы хотим забрать все, что нам причитается и уйти, — сказал капитан.
— Вам придется меня убить, — сказал Волков, — это не ваши трофеи.
Солдаты негодующе загудели, а сержант Карл крикнул:
— Убьем, раз придется. Это наши трофеи и мы их вам не отдадим, ваша здесь только четвертая часть.
— А людей моих тоже убьете? — с вызовом спросил кавалер.
— Коли встанут, на пути убьем, — продолжал сержант.
— А куда потом пойдете, а, болваны? В Ланн? Или к еретикам подадитесь? Или в Вильбург? Вы ведь собираетесь убить, божьего рыцаря, который пришел сюда по велению епископа Вильбурга, и с благословения архиепископа Ланна. Вам придется нас всех убивать, и монахов обоих тоже. Иначе выдадут они вас. И вас, — он указал на капитана, — вас Пруфф спросят, обязательно спросят: а где люди, что были с вами в городе? Что вы скажите? Что померли от язвы или еретики всех порезали? А потом спросят сержанта вашего вшивого, а потом еще одного из вас и кто-нибудь да проговорится. Нет, в Ланн вам нельзя, и в Вильбург вам не следует идти. Куда пойдете, а? Да вас уже ротмистр на выходе из города спросит, куда я делся? Что вы ему скажете, или его вы тоже собираетесь убить? Или вы думаете, что проскочите мимо него с подводами, гружеными железом и пушками, и лошадьми? Нет, вам только на тот берег уходить, на север, к еретикам. Но прежде, — он забрал арбалет у Егана, — вам нужно убить меня. А я не буду стоять, сложа руки, когда меня убивают, и клянусь Господом, что убью вас столько, сколько только смогу.
Он глядел на них держа в руках арбалет, они глядели на него, тоже держали взведенные арбалеты в руках, на правых руках аркебузеров дымились фитили, алебардщики готовы были начать работать своим страшным оружием, но былой решимости у них у же не было. Они все его ненавидели, и не мудрено, он стоял между ними и их трофеями. Он собирался кинуть их в кровавую кашу, вместо того, чтобы пойти домой и поделить эти огромные богатства. И валяться дома на лавке с женой и детишками, или под лавкой в трактире с пьяными девками. Им хватило бы денег на год, два или даже три года безбедной жизни с жареной свининой, пивом и медом к завтраку. Но между свининой с пивом и ими стоял этот непреклонный человек, поганый церковный рыцаришка, бывший солдафон, как и они, шваль безродная, которую нужно прикончить прямо здесь и сейчас.
Но вся беда была в том, что он был прав, его убивать нельзя, и они это понимали. Тем не менее, они ненавидели его так, что нашпиговали болтами и пулями прямо сейчас, и плевать им было на благословение архиепископа, но чтобы начать, им нужен был приказ. Приказ человека, который взял бы на себя ответственность, а приказа не было. Пруфф, стоял, только усами шевелил, да пыхтел по своей привычке, потому что понимал лучше, чем его солдаты, что за мятеж и убийство божьего рыцаря в Ланне могут спросить, и еще как!