Глава 9
Едва солнце первыми лучами осветило туман, что клубился у ручья, как южные ворота славного города Ланна распахнулись. И из них выехал рыцарь Божий Иероним Фолькоф, за ним двое людей его в лазури и серебре, в цветах его. Один из них, тот, что выше, вез штандарт его, с черным вороном на лазури и серебре, с глазом рубиновым и факелом в лапах, пламенем на восток. А за ними ехал капитан Иоган Пруфф в белом доспехе, а за ним шли люди его, тридцать два человека, а за ними катились четыре подводы, полные припасов и бочек, в подводах сидели два монаха и старый увечный на ногу солдат Игнасио Роха по кличке Скарафаджо. А уже последними шли два юноши добрых, Вильгельм и Хельмут, взятые рыцарем в люди свои, и несли они мушкет, рогатину под него, огненное зелье и пули. Оружие свое, что солдатам положено нести самим, и оба были тем горды.
Двинулся отряд на северо-запад, до реки Эрзе, и по берегу той реки пошел на запад до самого Ференбурга.
– Дрыхнешь, господин-то уже уехал, – трепала Агнес сонную Брунхильду, – вставай, где твой пекарь?
– Да отстань ты, чего ты? Время есть еще, не вслед поедем, завтра отправимся, чего сейчас-то полошиться? – зевала и потягивалась красавица.
Агнес спрыгнула с кровати, полезла под нее и вытянула ларец. Раскрыла его, достала из бархата прекрасный стеклянный шар.
Брунхильда склонилась с кровати поглядеть, что там девчонка вытворяет:
– О-о, да ты опять за свое, помешанная, ты от этого шара издохнешь или ослепнешь.
– Остынь, дура, – огрызнулась Агнес, – не от праздности я гляжу в него, хочу узнать судьбу господина.
Агнес стала раздеваться.
– Оно конечно, – скептически скривилась красавица, падая в подушки.
Нужно было вставать, одеваться, а так не хотелось. Хотелось валяться в кровати, авось и еду в комнату могли холопки трактирные принести. Брунхильда уже успела привыкнуть к праздной жизни, а еще три месяца назад ее утро начиналось на рассвете с дойки коров. Теперь она ни за что не вернулась бы в деревню, там разве жизнь? Мука. Тут стоит позвать, и тебе еду в кровать принесут. А потом пойти в купальни, по лавкам пройтись, деньги-то есть. Вечером и пекаря принять, да не как бродягу у забора или на конюшне, а по-человечески, в кровати. Так бы и валялась Хильда в постели, да нужно вставать по нужде.
Агнес тем временем сидела на краю кровати, пялилась в свой шар, улыбалась, полоумная. Вот когда пекарь придет, куда бы ее деть на ночь, думала красавица, ведь господин оставил им всего одну комнату оплаченную. Как тут миловаться, когда эта блажная рядом на кровати сидит и смотрит? Пекарь еще засмущается.
А пекарь Удо Бродерханс первый раз в жизни собирался покинуть славный город Ланн. Внуку пекаря и сыну выборного Главы Цеха пекарей города Ланна выпала возможность выехать из города, и не по купеческим делам, а по зову сердца, по делам почти рыцарским. Ибо Брунхильда, бывшая крестьянка, дочь содержателя деревенской корчмы, бывшая кабацкая девка, а ныне прекрасная дама пообещала, что будет давать ему всю дорогу и любить его всем сердцем, пока он не проводит ее до ее господина, что поехал в чумной город Ференбург.
Для семнадцатилетнего пекаря романтичнее и не придумать, он был готов ехать хоть в лапы еретиков, лишь бы пару раз в день иметь возможность залезть под юбки к своей возлюбленной, которая к тому же вроде как принадлежала суровому рыцарю. Это даже льстило юнцу. Делить одну женщину с таким серьезным воином скорее честь. Тем более что воин вроде и не против. Кажется. В общем, все эти чувства: любовь, гордость и бесконечное вожделение семнадцатилетнего юноши кружили пекарю голову и будоражили кровь. И к походу он готовился серьезно, даже денег занял в банке, два талера. Так как прекрасная Брунхильда сказала, соврала скорее всего, что у них с Агнес денег нет, Удо Бродерханс первый раз в жизни занимал деньги и был приятно удивлен, что его просьбу немедленно удовлетворили, и только под имя, даже цепь в залог не просили. И обращались с ним как с господином, и звали на «вы».
Радостный юноша поспешил к своей возлюбленной, и уже с ней и ее товаркой, серьезной косоглазой Агнес, они отправились на улицу Конюшен, где и нашли нужного человека.
– Верхом до Ференбурга за два дня доехать можно, ежели коней не жалеть, – сообщил крепкий возница по имени Пауль, – ежели пешими идти, да налегке, да борзым шагом, то за четыре дойдете.
– А солдаты борзо ходят? – спросила Агнес.
– Солдаты ходят борзо, они всю жизнь пешими передвигаются, значит, за четыре дня дойдут.
– А на вашей телеге?
– У меня не телега, – гордо заявил Пауль, – телеги у мужиков, у меня возок крытый, с лавками и тюфяками, да местом под пару сундуков. Для господ, дам, коим путешествовать надобно.
– Вот ты нам и нужен, – проговорила Брунхильда повелительно, – нам путешествовать надобно. До Ференбурга или пока господина нашего не догоним.
– Да, – подтвердил Удо Бродерханс важно, – дамам надобно путешествовать, а я их буду сопровождать.
– Ну что ж, надо так надо, – согласился возница, – за дорогу возьму с вас три талера, да еще считайте постой, две ночи в постоялых дворах, в поле да лесу останавливаться опасно, не те времена. Да корм лошадкам моим за ваш счет. Итого три монеты на руки мне сразу, а еще одну про запас иметь, и мы можем выезжать.
Потомственный пекарь Удо Бродерханс растерянно и по-детски поглядел на Брунхильду, у него было всего две монеты, не знал он, сколько запросит возница. Да и два талера для мальчишки казались деньгами огромными, отец не знал про то, что он занял деньги, узнал бы – убил.
Видя его растерянность, Брунхильда взяла переговоры на себя:
– Три монеты на руки! Да где такое видано, может, ты мошенник, монеты возьмешь да и ищи тебя потом, нет! Получишь все по приезду. Одну вперед дадим. Удо, дай ему талер.
Пекарь послушно протянул один талер вознице, а тот только усмехнулся в ответ, деньгу не взял:
– Нет, так не пойдет, прошу денег с вас мало, и в добрые времена до Ференбурга все по четыре монеты брали, а сейчас и подавно пять попросят, не хотите, ищите других, может, кто другой в чумной край за три монеты поедет. Но любой у вас деньги вперед попросит. А ежели нет у вас денег, то и говорить не о чем.
Брунхильда готова была уже обругать его, но ее опередила Агнес.
Девочка сделала шаг к вознице, взяла его руку в свою и, заглядывая в его глаза, заговорила. Слова ее были тяжелы и холодны, даже Брунхильде и пекарю от них стало не по себе.
– Денег у нас два талера, – она врала, Волков оставил им денег, – и дадим вперед тебе мы один, а с другим поедем, а как к господину нашему нас доставишь, так остальное получишь. Обещаю тебе, – девочка смотрела на возницу так, что его пóтом холодным пробило. – И отказываться не смей, за добро добром воздадим. А за зло – злом.
Крепкий муж стоял сконфуженно, переминался с ноги на ногу, не в силах сказать что-либо.
– Удо, дай ему талер, – продолжала Агнес, – вижу я, что это добрый человек, не оставит нас в нужде.
Пекарь опять протянул вознице монету. Тот беспрекословно взял деньги. И только спросил, глядя на девочку:
– А когда ж поедем?
– Выехать нужно так, чтобы догнать нашего господина уже рядом с Ференбургом, чтобы он нас обратно уже не отослал, – сказала девочка. – Он туда солдат пеших ведет. Утром вывел.
– Так завтра на заре можно и выезжать. За три дня как раз их у города нагоним.
– Вот и заезжай за нами на заре, мы в «Трех висельниках» живем. Да не обмани меня, не вводи во грех.
Агнес убрала свою руку с его руки и, более ничего не говоря, пошла прочь. Брунхильда и пекарь двинулись за девочкой, а возница еще стоял, разглядывая талер.
Уже осень шла, а погода стояла райская. Солнце светило так, как не было и летом, путники второй день ехали по левому берегу огромной реки, по хорошей дороге. Агнес все время сидела рядом с возницей, лишь притомившись лезла под навес в возок, где спала. А вот Брунхильда и пекарь на солнце почти не вылезали, там, на тюфяках и подушках, красавица лениво отбивалась от бесконечных попыток пекаря залезть к ней под платье, а тот не унимался.
– Угомонитесь уже вы, – устало говорила Хильда, когда Удо Бродерханс опять лез целовать ее в губы, – устала я. Губы уже поветрило.
– Я не могу, прекрасная моя, – шептал юный пекарь, пытаясь залезть в лиф ее платья, – не могу насытиться вами. Не могу напиться вашим дыханием.
– Да господи, да каким еще дыханием, вы кружева уже порвали, и сиськи все в синяках, давите их, что ваше тесто, и кусаетесь еще, а господин меня призовет, что я ему скажу?
– Не могу совладать с собой из-за любви.
– Да куда вы лезете-то? Возница тут, Агнес тут.
– Они не услышат, они на дорогу смотрят.
– Хватит уже, слышите, нельзя мне сегодня, понести могу. – Красавица вырывалась, пыталась встать. – Вот понесу, что станете делать?
– Будь что будет, – мальчишка в эту минуту мог согласиться на все.
– Угу, вот пойдет ваш папаша на мессу, а я после ему на колени из подола выложу, скажу: то внучок ваш, батюшка. Он вас, наверное, не похвалит.
– А я женюсь на вас, – заявил Удо, ни секунды не размышляя.
Такой довод обезоруживал красавицу, и она нехотя отдалась было любовнику. Но их прервала Агнес, заглянув в повозку:
– Да хватит вам уже, распутные, угомонитесь, мы отряд господина, кажется, догнали.
Брунхильда и пекарь, поправляя одежду, вылезали из повозки на свет и, щурясь от солнца, посмотрели вперед поверх головы возницы.
Да, там вдалеке, на западе, пылил по дороге отряд людей. Наверное, это был их господин, больше в этих пустынных местах никого и не встретишь. Возница говорил, что за весь день никого по дороге не видал. Даже мужиков.
Так оно и вышло, скоро они нагнали отряд, которым руководил кавалер Фолькоф.
– Они? – спросила Брунхильда.
– Они, – отвечала Агнес.
– Вот думай, что ты ему скажешь, почему мы ослушались, – сказала красавица, немного волнуясь.