Они спустились со стены, сели на лошадей и поехали. Сычу и монахам ничего не говорили, просто, когда было нужно, Волков свернул в проулок, что вел к большому дому.
Тут оказалось еще тише, чем везде, а мертвецов еще больше, почти у каждого дома лежал мертвец. Большинство трупов были уже старыми, костяки, обтянутые кожей.
– Видно, чума отсюда пошла, – заметил отец Семион.
– Чума всегда начинается в районах порта и в районах, где живет голытьба, – произнес брат Ипполит. – Нобилей она ест в последнюю очередь.
Они замолчали, не до разговоров, уж больно зловещие тут места.
Вскоре маленький отряд повернул на улицу и остановился, вынужден был остановиться. По дороге, что вела к воротам двухэтажного дома, нельзя было ехать. Лошади сами встали, не смея идти дальше.
– Святая Матерь Божья, – проговорил Сыч, осеняя себя святым знамением.
За все время, что Волков знал Сыча, такое он видел впервые. Кавалер вообще думал, что Сыч не шибко верующий человек. Но теперь поведение Фрица Ламме его не удивило. Он и сам скороговоркой пробубнил короткую молитву, оглядывая улицу. Ёган сидел на коне, открыв рот и выпучив глаза, а монахи истово молились.
Вся улица была завалена истлевшими телами, нельзя было пройти по ней, чтобы не переступить через кости. А еще мертвецы сидели, привалившись к стенам домов. Словно пришли сюда зачем-то и ждали чего-то. Среди них обнаружилось много женщин, прижимавших к груди истлевших детей. Тут трупов оказалось больше, чем у церквей, куда люди приходили в надежде на спасение.
– Господин, – заныл Ёган, – может, не надо нам туда ехать? Это ж чистый погост. Хуже в жизни не видал, даже у нас в деревне такого не было.
Волков и сам такого не видал и оказался не готов к такому зрелищу, а он был солдатом и картин смерти насмотрелся к своим годам немало. Но такого количества мертвых истлевших матерей с младенцами он даже и представить не мог. Он хотел уже повернуть коня, уж больно тягостна была картина, но тут заговорил отец Семион:
– Брат Ипполит, Господь не зря нас сюда привел, спешимся, брат мой, и проведем службу в меру сил. Люди эти преставились, не имея причастия, давай хоть помолимся за упокой их.
– Вы правы, брат Семион, – отвечал юный монах, слезая с коня, – давайте помолимся.
– Рехнулись, что ли, – заныл Ёган, – в лагере за них не помолитесь? Уж нашли местечко для молитв.
– А ты что, сдрейфил, деревенщина, – почему-то разозлился Сыч, – смотри в портки не наложи.
– Я сейчас тебе наложу, – так же зло отвечал Ёган.
– Угомонитесь, – умерил их Волков, – Сыч, спешивайся, до ворот дойдем. Глянем.
– А этот что? – кивнул Фриц Ламме на Ёгана.
– Пусть коней сторожит. Он тюк закапывал.
Ёган победно зыркнул на Сыча и произнес злорадно:
– Иди, мослы свои разомни, а то от злобы коробит тебя уже.
Сыч не ответил, кинул Ёгану повод своего коня и отправился за кавалером. Он аккуратно перешагивал через мертвецов и говорил, морщась:
– Экселенц, а чего глядеть-то будем, вы хоть скажите? Чего ищем?
– Шевелился тут кто-то. Боюсь, как бы и он нас не увидал.
– Да кто ж тут шевелиться будет, одни ж мертвецы кругом?
– А, по-твоему, мертвецы не шевелятся? Забыл, что ли? – Кавалер медленно приближался к воротам дома.
– О господи, – Сыч опять осенил себя святым знамением, – как вспомню, так опять жуть пробирает.
– Ты последнее время часто Бога стал вспоминать, раньше за тобой такого не водилось, – заметил Волков, останавливаясь у ворот и разглядывая их.
– Так раньше на то надобности не было, а в этом городишке только и делать, что Бога вспоминать, отродясь таких ужасов не видал.
Ворота оказались старыми, но крепкими. Заперты были надежно. Привалившись к ним, сидел мертвец.
– Да, – задумчиво покачал головой кавалер, – может, и примерещилось мне, может, нет тут никого живого.
Сыч подошел совсем близко к господину и произнес тихо-тихо, почти неслышно:
– Не примерещилось вам, экселенц. Есть тут кто-то. Только пойдемте отсюда и делайте вид, что ничего не нашли, – тут он значительно повысил голос, – мертвяки тут одни. Нечего тут делать, господин.
Они оба повернулись и пошли к лошадям. И только там Сыч заговорил:
– Есть там кто-то живой.
– Откуда знаешь? – спросил кавалер, садясь на коня.
– Поедемте отсюда, думаю, смотрит он на нас.
Когда они свернули с ужасной улицы, Сыч остановил коня и заговорил тихо, будто даже тут их могли услышать:
– В доме есть кто-то, думаю, он на нас смотрел.
– Откуда знаешь? – спросил кавалер.
– Ворота давно не открывались, а вот калитка рядом – так совсем недавно отворялась. След от двери на земле остался, да и зола свежая, дождем не прибитая, может, вчера, а может, и сегодня кто ее выбросил.
– А откуда знаешь, что на нас смотрел кто-то?
– То не знаю я, а думаю, в чердачном окне стекла нету, а верх окна закопчен, словно лампа там все время горит, а из окна того видно, что за забором делается, и всю улицу видно и еще много чего. Думаю, кто-то у окна днем сидит и ночью сидит там же – лампу жжет.
– А может, и не жжет, мало ли, – сомневался кавалер.
– Может, и не жжет, но калитку на улицу отпирали если не сегодня, то вчера, на то побиться об заклад могу.
– А мог он нас на стене увидеть?
– Так разве угадаешь? Вот если взять его да спросить или подержать при себе, пока деньгу не заберем.
– Так и сделаем.
– Как скажете, экселенц, тогда за людьми съездим, возьмем его да спросим.
– Некогда за людьми ездить, сами возьмем.
– Сами? – удивился Сыч. – А вдруг их там много?
– Много? А что они жрали бы с зимы-то, будь их там много, немного их там.
– Отчаянный вы, экселенц, безрассудный. Как вы такой столько войн прошли и живой вышли – не пойму. Видать, Господь вас хранит.
То, что Сыч в очередной раз упомянул Бога, кавалера и остановило.
– Ладно, – произнес он, – пошлем монахов за людьми.
– Так-то лучше будет, экселенц, – кивнул Сыч.
Они не стали далеко уезжать от страшной улицы, дождались, когда пришли им на помощь пять человек и сержант. И снова пошли на улицу, заваленную трупами.
Сыч и еще один солдат перелезли через ворота и открыли их.
– Экселенц, уж и не знаю, кто тут живет, – Сыч таращил глаза от ужаса и, отворяя ворота, впускал кавалера. – Что за злоба тут поселилась, зачем им это?
Он указал в сторону забора, и там Волков увидел десятки иссохших трупов детей и матерей, аккуратно сложенных у забора, словно дрова в поленнице.
Кавалер только глянул на это и отвернулся и крикнул зло на солдат, что стояли и рассматривали трупы:
– Ну, что стали, рты разинули, обыскать дом! – Сам спешился, кинул повод Ёгану и все еще зло продолжил: – Двери и ставни заперты, ищите, чем выломать.
А попробуй тут найди. Искали долго, пробовали дверь и окна, все без толку. Обошли дом, но, кроме новых мертвецов, на заднем дворе ничего не обнаружили, пошли в соседний дом и там нашли большую крепкую лавку. Вот ею и стали бить дверь. Но дверь не поддавалась. В гробовой тишине улиц громкие удары казались кощунством. А солдаты сопели и били, даже не ругались. Про себя, молча, ненавидели кавалера. Они б ушли отсюда, да и не зашли бы сюда, не будь тут этого неугомонного. А кавалер не мог уйти, и уже не спрятанные деньги являлись тому причиной. Он просто хотел знать, что за мерзость здесь прячется. Почему тут столько мертвецов. И почему он чувствует, что на него смотрят. Четыре солдата раз за разом били в дверь торцом тяжелой лавки, пока доска одна в двери не треснула. Выломали доску, отперли засовы. И вошли. И первым вошел Волков, меч и щит в руках. Сам настороже. Стал приглядываться.
В доме стояла невыносимая вонь, но пахло не трупами, а человеческими фекалиями и мочой. Было темно, едва что видно.
– Ставни отоприте! – приказал кавалер.
Появился свет, и все увидели длинный стол, заваленный грязной посудой, очаг, лавки и сундуки вдоль стен.
– Экселенц, очаг теплый. – Сыч присел возле очага. – Есть тут кто-то. Прячется. Интересно, кто он.
– Животное он, – морщась, сказал брат Семион, – гадил прямо тут.
– Сержант и еще двое – найдите огонь и за мной наверх, Ёган, арбалет! – велел Волков и двинулся к лестнице.
Он хотел знать, кто тут прятался. Не спеша стал подниматься по лестнице, что вела на второй этаж, при этом неотрывно смотрел вверх, следом шел сержант Карл с лампой, а за ним Ёган с арбалетом. И когда до следующего этажа оставалось десять ступенек, когда шлем кавалера уж было видно на втором этаже, наверху раздался ужасный грохот. Волков вздрогнул от неожиданности, но, как и положено опытному воину, прикрыл голову щитом. Отступил на пару ступеней вниз. Все еще прикрывая голову щитом. А за грохотом последовал истерический визг:
– Пропадите вы пропадом, прокляты, будьте прокляты! Уходите! Зачем пришли, убийцы? Уходите, инквизиторы!
Кавалер в удивлении уставился на своих людей в надежде, что те ему что-то пояснят. Но люди его смотрели на него с таким же недоумением, да еще и с долей испуга.
– Не поднимайтесь сюда. Погибель тут ваша! – продолжал визжать кто-то на втором этаже.
– Узнали? – наконец спросил кавалер у своих людей.
Те только качали головами в ответ.
– Болваны, это ж голос чумного доктора. Пошли, взглянем на него.
Он снова двинулся вверх по лестнице, ожидая нападения, но ничего не происходило, он только увидел ноги в белых штанах, что скрывались на лестнице, ведущей еще выше, на чердак.
Волков и его люди поднялись в комнату, огляделись, и кавалер, уже без особой боязни, крикнул вниз:
– Монах, иди, глянь, тут книги умные какие-то, – он разглядывал большую книгу, – я таких слов и не припомню.
И действительно, в комнате было несколько толстых книг, много необычных предметов, и пока монах стучал по лестнице деревянными башмаками, Волков крикнул наверх, в сторону чердака:
– Эй, ты, ты чего орать перестал, мы идем за тобой.