– Пусть его крысы хоронят и псы бродячие, – бросил Волков и поехал догонять обоз, в котором за город катилась его драгоценность – рака с мощами святого великомученика Леопольда.
Ротмистр Брюнхвальд был настоящим офицером, не чета капитану Пруффу. Выехав из города, кавалер увидел, как на месте у реки, где фон Пиллен дозволил им разбить лагерь, вовсю идут работы. Одни люди ротмистра рубили деревья у реки, ставили рогатки вокруг лагеря и на берегу, заготавливали дрова, а другие копали землю, окапывались, словно собирались драться с кем-то.
Когда Волков подъехал к лагерю, Брюнхвальд вышел к нему и стал объяснять:
– Одну полукартауну поставим прямо напротив ворот, вторую правее, а кулеврины вынесем ближе к берегу, думаю, что с воды они вряд ли полезут, но я велел и там выкопать капониры. Слева и сзади у нас будет фон Пиллен. Поставим караулы у оврага и у реки, врасплох нас не застанут. Мощи поставим в центре, у вашей палатки. Я велел сколотить помост вам под палатку и окопать его.
В другой раз кавалер мог бы сказать ротмистру, что палатки у него нет и что спит он в телеге, не постеснялся бы. Но теперь Волков захотел произвести впечатление. Глупая гордыня. Он кивнул в ответ Брюнхвальду и произнес:
– Лучше лагеря я бы не разбил.
Потом, подъехав к Рохе, сказал:
– Где-то в телегах шатер Ливенбаха. Найди и вели поставить мне. Брюнхвальд уже место приготовил.
– Брюнхвальд добрый офицер, – кивнул Скарафаджо, – дело знает, а какой такой шатер? Красный с гербами?
– Да. Поставь, зря, что ли, человек место готовил.
– Сделаю.
Едва Роха и четыре солдата поставили роскошный шатер, в котором могло запросто устроиться на ночлег десять человек, как пришел Брюнхвальд:
– Дьявол, Фолькоф, вы специально злите еретиков?
– Чего? – удивился кавалер. Он только собирался зайти внутрь палатки.
– Убили их вождя и ставите его шатер у них на виду. Его же видно с того берега реки. – Ротмистр засмеялся.
– Да вряд ли они увидят с того берега, – махнул рукой кавалер. – К тому же другой палатки у меня нет, я до сего дня спал в телеге.
Теперь они смеялись вместе.
День уже покатился к вечеру, когда пришел очередной обоз с винного двора, солдаты, что прибыли с ним, сказали, что осталось еще немало вещей, но до темноты все перевезут в лагерь у реки. Кавалер начал волноваться, он хотел закончить переезд сегодня и ничего не оставить в городе и поэтому сам поехал сопровождать пустые телеги. Но волновался он напрасно, Пруфф уже собрал все, что осталось, ничего не бросил. И как только телеги прибыли, вещи быстро погрузили.
Последние вещи уже поднимали на подводы, когда к кавалеру подошел брат Ипполит.
– Господин, а как же нам быть с тем солдатом? – спросил монах.
– С каким солдатом? – не мог вспомнить Волков.
– С хворым, господин, что лежит в доме напротив винного двора. Может, мне остаться с ним, пока он не преставится?
– Пошли поглядим, – кавалер слез с коня, чтобы размять ноги.
Волков, брат Ипполит и Ёган подошли к дому, что был напротив ворот склада, монах открыл дверь, и они вошли внутрь: там в большой комнате, прямо на столе, как покойник, лежал солдат, он был без сознания, всю грудь его покрывали язвы, на шее, под челюстью надулись огромные лиловые волдыри.
– Солдат, ты слышишь меня? – позвал кавалер.
– Он не слышит вас, господин, он почти все время в беспамятстве, приходит в себя – только воду пьет, – ответил монах. – Думаю, что останусь тут с ним на пару дней, более он не протянет.
Кавалер глянул на юношу и протянул руку Ёгану:
– Ёган, арбалет.
– Господин! Что вы надумали? – монах в ужасе уставился на Волкова.
– Ты причащал его? – спросил тот, ожидая, пока слуга натягивал тетиву.
– Нет, не по сану мне, только смотрел за ним да молился.
Волков взял взведенное оружие.
– Не делайте этого, господин. Грех это.
– Он не выживет? – спросил Волков.
– Кто ж после чумы выживает?
– Ну, тогда то не грех, если я буду тяжко умирать, так не дайте мне мучиться, – кавалер поднял оружие.
– Господин! – монах встал перед ним.
– Я не оставлю тебя тут, завтра поутру в городе будут еретики, знаешь, что они делают с монахами?
– Что? – спросил юный монах. – Вешают?
– Бывает, что и вешают, бывает, что и жгут, а бывает, что и просто бьют, учитывая, что недавно мы убили их предводителя, – бить тебя будут сильно, так что молись за этого бедолагу, монах, и уйди. – Волков отодвинул монаха в сторону и, не целясь, выпустил болт. Солдат руку поднял вверх, как только болт вошел ему в голову, он словно пытался что-то схватить, то, что ускользало от него, и потом сразу умер. Рука упала и свесилась со стола.
Не говоря ни слова, кавалер сунул арбалет слуге и пошел прочь из провонявшего смертью дома.
Все уже было готово, все собрано и уложено. Телеги выходили со двора, двор опустел. Он был замусорен и загажен, он вонял, а посредине чернела большая куча пепла и головешек, которую никто не ворошил и убирать не собирался. Кости колдуна Волков оставил хозяевам двора, теперь это была их доля.
Волков выехал со двора последним, с ним был Ёган, а перед ним, за телегой с седлами, шел брат Ипполит, читая молитвы.
Кавалер знал, что победил. Он взял, что хотел, не оставил в городе своих людей, получил большую добычу и славу, поверг славного и сильного врага, сжег мерзкого, злобного колдуна. Рыцарь выезжал из ворот последним, и это был уже не тот человек, что въезжал в них.
Тот человек был рыцарем авансом, рыцарем милостью жирного попа, волнующийся и неуверенный. Покидал город уже настоящий рыцарь, с верными людьми, с уважением и богатством. Рыцарь уставший, но все еще сильный.
У самых ворот он остановился и обернулся. На город Ференбург опускались сумерки. Волкову пришлось здесь нелегко, но сейчас он был доволен тем, как все сложилось. Когда он ехал сюда, думал все время: пойдут ли за ним люди? Теперь кавалер не сомневался в себе. Он знал, что он может многое. И люди за ним пойдут.
– Поедемте, господин, вон темень какая идет, – заныл Ёган, – чего мы тут? Да и жрать охота. Вам тоже, наверное.
Да, есть Волкову действительно хотелось. Он повернул коня и направился в лагерь. Там уже пылали костры, готовилась еда, у великолепного шатра кавалера встретили Брюнхвальд, Пруфф и Роха.
– Господа, – сказал он, слезая с лошади, – велите всем вашим людям мыться уксусом и сарацинской водой. Скажите, что всех, кто не захочет, будем выпроваживать в город. Хворые нам тут не нужны.
– Все помоются, как скажете, – заверил Брюнхвальд.
А кавалер с приятным удивлением отметил про себя, что таким образом, этой фразой, старый ротмистр признал его главенство.
– Все будет сделано, – сказал Пруфф.
Теперь, когда они вышли из города с такими богатствами, Пруфф готов был выполнять любые прихоти Волкова.
– Я прослежу, – пообещал Роха.
– Ёган, грей мне много воды и готовь много вина, после мытья я прошу вас всех, господа, к себе на ужин.
Все, и Пруфф, и Брюнхвальд, и Роха поклонились. Они были польщены приглашением.
Ночью Волков даже не проснулся, когда кто-то бесшумно вошел в его шатер. Ёган на входе пробубнил что-то тихо и чуть раздраженно, и все. Кавалер даже не вздрогнул, ни к мечу не потянулся, когда кто-то горячий и сильный забрался к нему под плащ, улегся рядом, крепко обняв, обдавая его сладкими запахами женской кожи и волос. Даже не открыв глаз, Волков пробормотал:
– Я же велел не приходить, пока неделя не пройдет, не слышала, что ли? Все мои слова слушают, а тебя они вроде и не касаются, что ли?
А она закинула на него ногу так, что его правая нога оказалась между ее ног, навалилась сладкой тяжестью сверху и, грея свою холодную руку об его живот, поцеловала в губы жадно и долго. Засыпав его сверху волосами. Потом оторвалась и сплюнула:
– Фу, а чего вы кислый-то такой?
– Так уксусом мылся, – ответил он.
– Ишь ты, – шептала она совсем рядом, живая и горячая. – Нельзя уксусом мыться, кожу он сушит, шелуха пойдет. Зачем же им вы мылись?
– Чтоб язвой не пойти, доктор из Ланна советовал.
Волков лежал и млел, ощущая на щеке ее дыхание. И слушал ее глупости, чувствуя, как ее рука опускается по животу вниз.
– И что ж, вы весь такой кислый?
– А ты попробуй.
– Сначала скажите, вы там, в городе, скучали по мне?
Вообще-то в городе ему было совсем не до скуки, но говорить ей он об этом не стал:
– Скучал каждую ночь.
– Честно? Говорите как на духу, как на исповеди, – пытала Хильда.
Он обхватил ее одной рукой, прижал к себе, стал нюхать ее шею и волосы, другой рукой гладил ее крепкий зад и бедро.
– Ну, говорите, че вы принюхиваетесь, скучали по мне? – не отставала она. – Честно говорите!
Он запустил руку ей между ног и сказал:
– Только о тебе и думал.
– Честно?
– Честно.
Она стояла посреди шатра, оправляла нижнюю рубаху, собиралась платье надеть, кавалер лежал, ею любовался.
– Чего вы так глядите? – спросила девушка.
– Ничего, красивая ты.
– Да прям красивая? – это был не вопрос, а требование продолжить выражать восхищение.
– Да. Ты скажи, как ты тут без меня жила?
– Да не тужила, – беззаботно заявила Брунхильда, – уж на мешках с горохом не спала, как с вами.
Кровати у кавалера не имелось, Ёган сложил мешки с бобами и горохом, накрыл их попоной, вместо одеяла плащ, спать было можно.
– А на чем же спала?
– Да уж на кровати.
– У фон Пиллена?
– А хоть и у него, а что ж, нельзя, что ли? Он молодой да горячий, говорит, что любит.
– А ты и уши развесила.
– А хоть и развесила, – вдруг зло буркнула Хильда и быстро накинула платье. – От вас такого сроду не слыхала, а он, может, и жениться обещал.
– Жениться? Он? На тебе? Ты умом тронулась, он из родовой знати. А ты из холопов. Жениться… – Волков зло ухмылялся.