– Увидите вы своего попа. Никуда он не денется.
– Когда, где? – машинально спросил кавалер, хотя сейчас он хотел спросить ее о другом. Совсем о другом.
– Не знаю когда и не знаю где, – девушка села на кровати, потянула к себе нижнюю юбку, – много раз увидитесь вы с ним.
– Точно?
– Да, устала я, – она накинула платье, – пойду.
Обулась и взялась было за шар, но кавалер отобрал у нее магический предмет:
– У меня останется, – и стал прятать его в мешок из синего бархата.
– Зачем это? – вскрикнула зло Агнес и вцепилась в мешок.
– Затем. – Волков вырвал мешок из рук девицы. И добавил так же зло: – Пошла, мыться и стираться. Быстро.
Агнес и хотела было спорить, да попробуй с таким поспорь. Зло фыркнула, что-то пробубнила и, не прощаясь, выскочила из палатки.
А Волков сел на перину и не без опаски поглядывал на синий мешок. А потом позвал Ёгана и велел сходить за монахом, он думал, что брат Ипполит скажет ему что-нибудь. Брат Ипполит был человеком сведущим.
Юный монах оказался занят, посиневший от холодного ветра, он стоял и читал солдатам Святое Писание, тут же переводя его с языка пращуров на имперский. Солдаты Пруффа и Брюнхвальда сидели на мешках, кутались в плащи и одеяла и внимательно слушали монаха. После сожжения колдуна они стали больше говорить с монахом, у них появился интерес ко всему, что касалось души. Брат Ипполит искренне этому радовался и, где мог, читал им Писание.
Кавалер стоял, ждал, ежился от зимнего ветра, что прилетал от реки, и жалел, что не взял плаща. Да и подшлемник оказался бы сейчас кстати. Наконец монах увидел его и, закончив чтение, поспешил к рыцарю, шлепая по ледяной грязи своими скорбными сандалиями.
– Куда деревянные башмаки дел? В сандалиях не холодно? – спросил кавалер, глядя на пальцы босых ног, торчащих из сандалий.
– Холодно, но терзания тела укрепляют дух, господин.
– Ты не заболей смотри.
– Не заболею, господин.
Волков не знал, как начать тот разговор, из-за которого пришел к монаху. Они вошли в шатер, кавалер спросил:
– Хворых в лагере нет?
– Нет, есть простуженные, но все на ногах, жара нет ни у кого.
– Думаешь, не вынесли мы чуму из города?
– Молю Бога каждый день, думаю, что не вынесли.
Они сели возле печки, кавалер приказал Ёгану согреть вина. И начать разговор не решался, пока сам Ипполит не задал вопрос:
– Господин, случилось что?
– Нет, просто давно мы с тобой не разговаривали.
– Может, вы об аутодафе, о колдуне поговорить желаете? Думаете, если в Ланне нас на трибунал вызовут, что будем говорить?
– Говорить будем только правду, – твердо произнес рыцарь. – Нам нечего бояться, ты ведь хранишь записи нашего суда?
– Храню, господин, не извольте волноваться.
– Хорошо, но я о другом хотел спросить.
– Да, господин.
– Ты когда-нибудь слыхал о хвостах у баб или девок?
– О каких хвостах, господин? – не понял монах. – Из меха, я в мехах не больно смыслю, в детстве в горах мы носили меха, да то все из козлов да баранов, а что за меха из хвостов женщин прельщают, я и не знаю.
– Да какие меха, – поморщился кавалер, – я тебе про хвосты, вот если у бабы есть хвост, ну, к примеру, раньше не было, а тут вдруг появился. Или… Ну не знаю, есть ли хвосты у баб? Бывают? Ты слыхал про такое?
– Так у ведьм хвосты бывают, – произнес брат Ипполит. – Про то в книге моей писано.
– Врешь! – не поверил Волков. – Я в Рютте ведьму пытал, не было у нее хвоста.
– Так не у всех они бывают, только у самых лютых. У меня в книге сказано: коли есть подозрение, что баба ведьма, смотри, рыжая ли она, – как по-писаному говорил монах, – а потом так: ставь ее на колени и склоняй к земле, подними подол и гляди крестец. Гляди, есть ли хвост. Или шрам, или ожог. Ведьма завсегда хвост свой прячет: либо во чрево свое женское, чем тешит беса своего, либо в анус, а самые ушлые режут его и огнем прижигают. На том и след остается. Так что у той ведьмы в Рютте, может, и был хвост, да выжгла она его, вы ж ее крестец не глядели?
– Не глядели, – задумчиво подтвердил кавалер.
– Но даже если и нет хвоста, не верь бабе, – продолжал монах, – естество бабы лживо. И без хвоста ведьмы есть. А где вы увидали хвостатых баб, господин?
– Сон дурной, – все так же задумчиво отвечал Волков.
– Плохой сон, господин, видеть во сне ведьму – то к лиху, – покачал головой молодой монах. – Хотя настоятель наш говорил, что сны толковать – то лукавого тешить.
Ёган принес горячее вино, бросил туда меда, брат Ипполит был тому рад, благодарил и пил вино с удовольствием. А кавалер пил, не замечая, как воду, и думал молча.
– Значит, хвостатую бабу видели? – продолжал монах.
– Да, – отвечал рыцарь, – говоришь, самые лютые ведьмы так все с хвостами?
– Да, господин, в книге так и писано, а еще там писано, как такую бабу увидишь, так нужно святому отцу сказать. Он знает, как с ней быть.
– Так и мы с тобой знаем, как с ней быть, – кавалер уставился пристально на юношу.
– С кем? – растерянно спросил брат Ипполит.
– С хвостатой бабой, дурень, – усмехнулся Волков. – Ты если о такой узнаешь или услышишь где, ты сначала мне скажи, а не первому святому отцу, какого встретишь. Понял?
– Понял, господин, – отвечал монах, ставя на стол пустой стакан.
– Ну что, согрелся?
– Согрелся, господин.
– Ступай, гляди за хворыми.
Монах ушел, а Волков все сидел и сидел, вертя пустой стакан из-под вина в руке. Долго сидел, пока не пришел Брюнхвальд и не сказал, что кровать готова. Тогда кавалер велел Ёгану собирать обед. И пригласил Брюнхвальда есть с ним.
Ночью он лежал на новой кровати, в перинах, и думал об Агнес, он не знал, как с ней быть. Стала она своевольна, разговаривала с ним теперь как с равным. Злая сделалась, как дурная кошка, готовая выпустить когти когда вздумается, но опасна она становилась не поэтому. Тут он ее смог бы держать в узде. Не сама она, конечно, ему угрожала, он ее не боялся. Но…
Хвост! Дурь да срам. Смешно сказать, хвост у бабы растет. Предмет скабрезных шуток да сальных рассказов, а как вдуматься, то ясно становится, что дело-то нешуточное. Какие уж тут шутки. Ведьма! ВЕДЬМА! Тут костром пахнет или цепями, да подвалом. Держать при себе ему, рыцарю Божьему, ведьму, да еще и хвостатую, как говорил монах, лютую – шутка ли. Хвост у нее растет! Ведь узнают рано или поздно, узнают. Хитры и изворотливы попы из Ланна, они выяснят, пронюхают. И что тогда, подвал да железо? Вряд ли его на костер поволокут, хотя желающие сделать так будут. Ну уж нет. Погнать ее нужно, по-другому никак.
А как он будет без нее? Ногу кто ему лечить станет, когда ее снова крутить начнет от усталости или от холодов? А кто в шар поглядит, кто ему подскажет будущее? Кто от беды предостережет? Хотя теперь у него опасностей поубавится, сядет он в городе тихонько, будет порох варить да мушкеты делать. Деньга теперь есть. Больше военным делом нужды заниматься нет. На сей раз обошлось без ран, и то Богу спасибо. Может, теперь он и обойдется без Агнес. Может, обойдется… А боль в ноге… Ну так что ж, боль – дело солдатское, потерпит.
В общем, ворочался кавалер, мучился, сон к нему не шел. А мысли в голову лезли. И Брунхильда, шалава гулящая, не пришла, хотя и кровать, и перина уже были, для нее все делали.
Заснул Волков только глубокой ночью.
– Хорошее у вас вино, – говорил Брюнхвальд.
– Хорошее, – соглашался кавалер, – я долго на юге был, там знают толк в винах. Сегодня поутру послал ведро вина нашему стражу фон Пиллену. Надеюсь, он будет доволен. Вчера он мне перины прислал.
– Он добрый человек, выпьем за его здоровье.
– Выпьем.
Они выпили, стали есть.
– Значит, с императором на юге воевали? – спрашивал ротмистр. – В рыцарях?
– Нет, рыцарское достоинство я получил месяц назад, а до того в солдатах.
– Вот как? – Брюнхвальд удивился. – Заслужили, значит, рыцарство?
Волков не захотел рассказывать историю про мощи, просто ответил:
– Ну, раз дали, может, и заслужил.
– Зная ваше упорство, думаю, что заслужили честно, – произнес ротмистр. – На юге в ландскнехтах были?
– Когда у вашего родственника служил, полюбил коней и на юг на коне приехал, хотел к иберским хинетам пойти или в имперскую кавалерию, если бы взяли, да украли коня у меня там сразу. Денег наскреб на арбалет, так с арбалетом и воевал всю жизнь. Ну а вы, как и где служили?
– Я только с еретиками воевал. Как началось все, так и пошел воевать, с тех пор воюю, – отвечал Брюнхвальд невесело.
– И как все у вас началось?
– Я и мои люди из Эксонии. Как сын сатаны, монах черта, прибил свои тезисы к воротам храма в Эрберге, так и у нас безбожники появились. Их бы сразу перевешать, да мы дурнями были, думали, одумаются. А через полгода банда еретиков пришли в наш храм, поругали нашего попа, плевали и били наши иконы. Я и другие добрые верующие побили их. Они взяли дреколье и опять пришли, и тогда мы пошли, разбили их поганую молельню и их лжепопа проучили. Они затаились, но перестали пускать наших на рынок, что был у восточной стены. Говорили, будто торгуют наши тухлятиной, да еще и выбрали торгового голову, а он был ярый еретик и стал чинить беззакония всем нашим. Выгонять с рынков, требовать мзду неправую. – Ротмистр замолчал, отпивая вино, видимо, эти воспоминания ему нелегко давались, был он мрачен. Но рассказ продолжал: – Вот тогда мы и поднялись. Бургомистр наш был трусоват, боялся курфюрста, хотя наш город носил статус свободного, в общем, не одернул еретических собак вовремя, и все дошло до крови. Побили мы многих из них до смерти. Тут они собрались все и решили нам отомстить. Многие из еретиков поднялись, а оба князя Эксонии их поддержали людьми и оружием; князья, наши исконные враги, всегда радовались, если горожане начинали друг с другом биться. Князь Максимилиан прислал восемьдесят людей и шестнадцать арбалетчиков в помощь еретикам. Тогда многие старые семьи города, что не изменили веры, встали. Правда, из Брюнхвальдов только я пошел воевать, мы побили многих е