ретиков и людей князя, а он прислал новых, мы и их побили, и когда били их второй раз, я был старшим офицером. А через год еще раз их бил, и тогда князья еретиков про меня прознали и меня запомнили. С тех пор я с ними и воюю. А семья моя нет. Два моих старших сына сначала в магистрат пошли служить, к еретикам, а потом и сами еретиками стали, поругали свои души. Да еще и дочь мою единственную за еретика отдали, пока я на войнах был. И два моих брата и две мои сестры тоже отреклись от Бога истинного.
– И что ж, все ваши родственники теперь у еретиков? – спросил кавалер.
– Нет, не все. Сын мой, четырнадцати лет, с матерью, женой моей, живет и верует рьяно, на все посулы предать Матерь Церковь отвечает бранью. Он у меня молодец. Не видал их пять лет.
– Наверное, вам нельзя возвращаться домой?
– Старый друг мой, друг детства, с кем мы прошли все войны, два года назад вернулся в город тайно, чтобы на могилу отца сходить, так схватили его по навету, судили неправедно, по лжи. Четвертовали!
– Да хранит Господь душу доброго воина, – Волков поднял стакан.
– Да хранит Господь душу моего друга Ханса.
Они выпили, а Ёган поставил на стол новое блюдо, хорошо сваренного петуха в густом бульоне с чесноком. Положил ложки и свежайший белый хлеб.
– Откуда это? – спросил Волков с удивлением.
– Кавалер фон Пиллен передал, от своего повара, – отвечал слуга.
– Спасибо фон Пиллену!
– Спасибо ему.
Они стали хлебать из одного горшка вкуснейший суп.
– Изумительно, – нахваливал ротмистр, – сидя в цитадели, уже и забыл, что так вкусно бывает.
– Да, повар у фон Пиллена знает толк в готовке, – соглашался кавалер. – Ну, а теперь вы куда? Думаю, домой вам нельзя.
– Не знаю, посоветуюсь с людьми своими и решим. Может, к вам в Вильбург.
– Я собираюсь жить в Ланне.
– О! Ланн славный город. Богатый?
– Чрезмерно, но без больших денег там не прожить.
– Больших денег у нас нет, – вздохнул ротмистр. – Тогда поищем другое место.
Кавалер помолчал, подумал немного. Ротмистр и его люди ему нравились, да и полезны могли быть, и он предложил:
– У меня есть клочок земли в Ланне, прикупил по случаю, у стены. Место глухое, но колодец будет, коли надумаете, станете там, правда, у меня там мастерские, но место под барак осталось. Поставьте барак и живите, денег с вас не возьму.
– Не возьмете? – переспросил Брюнхвальд.
– Зачем спрашиваете? Я ж не купец, сказал не возьму, значит, не возьму.
– Я скажу своим людям, – ротмистр поднял стакан, – наверное, мы примем ваше предложение, нам особо больше и некуда пойти.
– Буду рад помочь добрым людям и честным верующим, – отвечал кавалер.
Он тоже поднял стакан.
– А с работой сможете помочь, нам бы службу найти, может, курфюрст ищет добрых людей? – спросил ротмистр, выпив вино до дна.
– Вот тут нет, не смогу, думаю уйти на покой, ни служить, ни воевать не хочу. Буду делать порох и мушкеты, а с нобилями больше дел иметь не желаю.
– Эх, могу только позавидовать вам. – Брюнхвальд залез ложкой в горшок. – Отличный каплун! Прекрасный суп! Повар у фон Пиллена что надо!
Купчишки были разочарованы: привозили хорошую еду и пиво, и одежды яркие, а солдаты не брали ничего. Люди Брюнхвальда деньги имели, но ротмистр настрого запретил тратить серебро, неизвестно, как им предстояло жить дальше, ни службы, ни дома у них не было. А люди Пруффа дом, может, и имели, да вот денег у них не было. Пруфф убеждал их не торопиться и все трофеи продать в Ланне с большой выгодой, а пока ничего не трогать, терпеть да ждать. А ждать солдатам не хотелось, тем более что Волков велел им вина больше не давать, его мало осталось. Одна бочка только. А вино было хорошим, и он хотел забрать его себе, выкупив как трофей. Солдаты терпели и ждали, когда фон Пиллен дозволит всем пойти домой. Может, и дождались бы, да уж больно настырны оказались блудные девки, что пришли к лагерю. Поначалу фон Пиллен настрого запретил им приближаться к людям, что вышли из города, чтобы не захворать язвой, но женщинам требовались деньги, и всеми правдами и неправдами они проникали в лагерь Волкова. Ходили от костра к костру, сидели с солдатами, обнимались, задирали подолы при первой возможности, когда грели ноги у огня, пели похабные песни и, не стесняясь, садились справлять малую нужду прямо на глазах у солдат. А солдаты к ним лезли и получали отказы, без денег девки не желали отдаваться. Видя все это, кавалер сел у себя в шатре с Ёганом, раскрыли тюк с серебром и, отсчитав серебра на шестьсот талеров, сложили деньги в рогожу и пошли с рогожей этой к солдатам Пруффа.
– Сержант, – произнес Волков, подходя к костру, где сидело больше всего солдат и девок, – собери своих людей.
Сержант Карл по прозвищу Вшивый, поглядывая на мешок, что с трудом держал Ёган, окликнул солдат от соседних костров, все стали собираться вокруг кавалера. И когда собрались, тот сказал:
– Мне принесли серебро, хотят купить наши пушки, что мы взяли трофеем в арсенале. Одну из картаун мы отдадим курфюрсту, три остальные наши. За них нам предложили восемь сотен монет.
Он сделал знак рукой, и Ёган бросил рогожу наземь, на бугорок. Рогожа раскрылась, и перед солдатами и девками, что стояли кругом, предстала целая куча серебра. Чуть стекла по неровности, шелестя монетками, и застыла. Куча денег была огромна. Все смотрели на нее завороженно, и солдаты, и женщины. Все молчали. А Волков обвел взглядом людей и спросил:
– Ну так что, отдаем картауну и две кулеврины за восемь сотен?
– Берите ребята, – громко и звонко крикнула молодая рыжая девица, – берите серебро, купим вина, согреемся, и вы не пожалеете, клянусь! – Она задорно задрала подол до самого бесстыдства. Показала всем.
И дружно, сразу все вместе, загалдели солдаты. Стали обсуждать, большинство хотело взять деньги, но были и те, кого не соблазнила рыжая ни лобком, ни вином. Те, кто понимал, что пушки дороже стоят.
– Чего галдите, дураки, Пруфф говорил, что пушки больше стоят, – перекрикивал всех старый корпорал Фриззи, – потерпеть не можете? Как рыжим волосатым пирогом запахло, так бошки потеряли?
– Чего ждать-то? Опять обещания про богатое завтра, а тут деньга, вот она лежит, – не соглашались с ним другие. – Вот она. И пусть, что меньше.
– Берите деньги, ребята, – визжала рыжая, тряся подолом над огнем, – вина купим!
– Мало, – громко говорил сержант, – господин кавалер, пусть купец накинет деньжат, восемь сотен мало.
– Да, да, – подтверждали другие солдаты, – мало, пусть даст еще!
– Сколько еще хотите? – спросил кавалер.
– Сотню! – не мелочась, выпалил сержант.
– Да, сотню, сотню, – снова поддержали его люди.
– Купец добавит сотню, – сразу согласился Волков, – монах, брат Ипполит, иди сюда. Писать и считать будешь. Итого, все три пушки мы отдаем за девятьсот монет, согласны?
– Согласны, согласны, – говорили солдаты.
– Мне как старшему офицеру – четверть, и людей всех моих посчитайте, они дрались не хуже вас, а Хилли-Вилли так и вовсе всех офицеров у них побили. А господину Рохе сержантскую порцию.
Волков мог говорить уже что угодно, его почти никто не слушал, все сгрудились вокруг старого корпорала, сержанта и монаха, которые уже уселись на мешки, достали бумагу и чернила и стали считать людей и доли. Тут, расталкивая девок и солдат, вперед пробился капитан Пруфф, он был в одной рубахе и шоссах и босой, несмотря на холод.
– Что за деньги? – вопрошал он. – Откуда они? Откуда серебро?
– Пушки мы продали! – крикнул ему кто-то.
– Пушки? За сколько? – он заволновался. – За сколько, кто купил?
– За девятьсот монет, – с гордостью ответил сержант.
– Девятьсот? – заорал Пруфф. – Девятьсот?! Что вы наделали, дураки, почему без меня, кто так решил? Кто решил, я спрашиваю?
Но его не слушали, отвечали, лишь бы отстал.
– Корпорация решила, – коротко ответил Старый Фриззи.
– А купец кто? – орал Пруфф.
– Нам не ведомо, господин кавалер его знает.
Пруфф кинулся к Волкову, стал распихивать людей, но тот ждать его не стал, пошел к своему шатру, улыбаясь и слушая, как капитан орет:
– Дураки, дураки, эти пушки полторы тысячи стоят, полторы тысячи! Какие девять сотен? Там одна полукартауна на тысячу тянет! Кавалер, господин кавалер, постойте. – Он догнал Волкова, схватил за рукав: – Постойте, остановите сделку, мы теряем много денег.
– Ну, – кавалер высвободил руку, – вы так простудитесь, капитан. Гляньте, босой и почти раздетый.
– Мы теряем деньги, где этот купец, остановите сделку.
– Я купец, – просто сказал кавалер, – пушки эти мне нужны.
– Вы? – удивился Пруфф. – Так это вы всех обманули?
– Никого я не обманывал, предложил деньги, и все. Корпорация могла не соглашаться.
– Но ведь вы даже меня не позвали! – возмущался капитан. – Разве так можно?
– Я не знаю правил вашей корпорации, если вас не позвали, то, значит, так можно.
– Так это же бесчестно!
– Полегче, Пруфф, – сурово сказал Волков, глядя, как босые ноги капитана тонут в ледяной грязи. – Не говорите таких слов, это не шутка. И чего же тут нечестного, я пришел к вашим людям, предложил им денег, они приняли решение без вас, при чем тут я? Вы сами виноваты, что люди ваши решают без вас.
– Но вы ж ко мне должны были прийти, ко мне, – искренне удивлялся капитан, – я старший офицер в корпорации.
– Что ж вы за офицер, если решения принимаются без вас и вас даже не позвали за советом? Нет, Пруфф, своей вины я не вижу. Идите оденьтесь, а то простудитесь, и проследите, чтобы деньги были поделены честно. Свою долю я уже вычел, оставшуюся часть денег я пришлю немедленно.
– Но я не думаю…
– Идите, Пруфф, и проследите за дележом денег, – перебил его холодно кавалер и повторил: – Идите, Пруфф. Ваши люди делят деньги без вас.
Больше он его не слушал, шел в свою палатку. Кавалер знал, что поступил неправильно, рыцарь так поступать не должен. Но деньги есть деньги. Да, деньги есть деньги, и сейчас он заработал огромную кучу денег, Пруфф был прав, эти пушки стоили намного больше, чем Волков за них заплатил. Но солдаты Пруффа были довольны, и люди кавалера были довольны, а сам кавалер был очень доволен, все были довольны, включая купцов и девок. Недоволен был только Пруфф, ну так что ж. Всегда есть кто-то недовольный. Так устроен этот мир. Да хранит его Господь.