Волков почувствовал, как ему сдавило горло и грудь, и дышать стало тяжко, и воздуха не хватало. Он стал моргать и щуриться. Пока слеза не слетела с ресницы.
– Поглядите, дети мои, не видал я такого, он плачет! – продолжал архиепископ, призывая толпу в свидетели. – У этого храброго воина добрая душа и мягкое сердце. Да, у него мягкое сердце, дети мои.
Женщины вытирали глаза, глядя на это, да и мужчины многие смахивали слезы. Ёган тоже смахивал слезы, чуть не роняя штандарт кавалера. Сыч шмыгал носом и был необычайно серьезен.
– Вы молодец, сын мой, молодец, – говорил архиепископ и, как отец сыну, взъерошил кавалеру волосы.
Потом он крепко его обнял, а Волков стоял и думал о том, как бы не поцарапать грудь Его Святейшеству клепками бригантины.
Волков и Брюнхвальд ехали за пустой телегой, кавалер молчал. Он думал, что не зря встретил в Рютте юного коннетабля, не зря. Не зря согласился помочь барону Рютте, не зря поехал к епископу, не зря взялся за, казалось бы, простое дело и довел его до конца. Оно того стоило. Курфюрст, архиепископ, господин большой земли при всех трепал его по волосам и называл храбрецом, спасшим реликвию от поругания. Волков в который раз благодарил Бога и, увидев отца Семиона, что шел чуть сзади, спросил:
– Монах, а чем славен святой Леопольд? Я раньше и не слыхал про него.
– А бог его знает, – как-то беззаботно отозвался отец Семион.
– Что? – искренне удивился кавалер. – Ты не знаешь?
– И близко не знаю, – все так же легкомысленно проговорил монах, – в поминальном месяцеслове больше восьми сотен разных святых, разве всех упомнишь?
– Но архиепископ говорил, что он великомученик!
– Думаю, что Его Высокопреосвященство и сам не знает, кто этот Леопольд, а если и знает, то узнал совсем недавно.
– А что ж он так радовался мощам, называл их святыней? – не верил кавалер.
– Господин, пастве нужна святость, люди любят святыни, и забота отцов святых – давать то, что прихожанам требуется. Вот архиепископ и дает, мы уехали, а в храм выстроилась очередь, чтобы лобызать раку, и люди будут там стоять, пока каждый второй в городе не прикоснется к ней. А потом разнесется молва, она уже полетела, и сюда поедут мужики из ближайших деревень, а они разнесут молву дальше, и сюда поедут мужики из дальних деревень, и другие мужики, и другие, и не только мужики. Так что мощи, которые мы привезли, очень ценные. Да и могут ли быть другие в такой-то прекрасной раке.
Волкову слова попа страшно не понравились, подумалось даже, что неплохо бы еще раз врезать ему плетью, но не стал, спросил только:
– А куда ты идешь?
– С вами, господин, приход мне уже вряд ли дадут, приор на меня, наверное, зол за то, что я не погубил вас, а проповедовать на базаре за подаяния не хочу. Вот и подумал, что вам я буду полезен.
– Платить я тебе не собираюсь, – холодно сказал кавалер.
– Ну так за хлеб буду служить вам, – спокойно отвечал монах, – наше дело монашеское.
Это говорил человек в бархатной одежде, сжимавший в руке четки из драгоценного красного коралла.
Брюнхвальд, слушавший их разговор, засмеялся и сказал:
– Вот пройдоха.
Монаху кавалер ничего не ответил, он понимал, что этот поп может быть полезен и уже был полезен, но все-таки он не доверял ему. А Брюнхвальду он сказал:
– Поедемте направо, ротмистр, покажу вам свои угодья.
Колодец был вырыт, вода в нем имелась, мастерские стояли, но пороха в бочках не оказалось, и горн оказался холоден. Только что счастливый Волков на глазах потемнел, наливаясь злостью.
Сыч спрыгнул с лошади, осмотрелся, за корзинами с углем нашел кузнеца Якова Рудермаера. Тот явно находился не в себе. Вид у него был плохой.
– Что с ним? Болен? – спросил кавалер.
– Да пьян он, – поморщился Брюнхвальд.
Сыч понюхал кузнеца и подтвердил:
– Точно, пьян, экселенц.
Волков стал еще чернее, на руке, что плеть сжимала, побелели костяшки.
– Второй где? Где аптекарь?
– Не знаю, – сипло отвечал кузнец, – уже неделю его не видал.
Волков чуть тронул коня, подъехал ближе, склонился и тоном, от которого у кузнеца чуть ноги не подкосились, спросил:
– А мушкеты мои где?
– Нету, – выдавил Яков Рудермаер.
– Нету? Почему их нет, должны уже быть, хоть один.
– Ствол не идет, – заговорил кузнец, вытирая пот с лица, хотя на улице было совсем не жарко, – кую правильно, начинаю точить – он гнется, а если закаляю, то лопается, трещинами идет.
– А как же ты тот мушкет сделал?
Кузнец молчал, его чуть потряхивало.
– А, так ты его украл у кого-то, – догадался Волков, – ты вор!
Его рука машинально легла на эфес меча.
– Господин, не нужно! – испугался Ёган. – Не рубите его!
– Кавалер, нет нужды марать меч, – сказал Брюнхвальд, тоже встревоженный. – Пусть им палач займется, если он вор.
Волков выпрямился, глубоко вздохнул, но руку с меча убрал. И сказал, указывая левой рукой:
– Ротмистр, вон место, ставьте барак там. Прямо к стене.
– Места совсем немного, – заметил Брюнхвальд. – Будет тесно.
– Ставьте два этажа, тесно не будет. У вас хватит денег на материалы? Если нужны – скажите.
– Хватит, у нас есть деньги. Поставим два этажа и печь, будет хорошо.
Кавалер кивнул и спросил у Ёгана тоном, не сулящим ничего хорошего:
– А где мой старый знакомец Игнасио Роха по кличке Скарафаджо?
– Он с обозом пошел к складам, – отвечал слуга, все еще волнуясь.
– Ну так поехали к складам.
На площади у складов, которая была забита телегами, лошадьми, товарами и людьми, Волков нашел Роху, тот сидел на телеге и болтал с мальчишками, Хельмутом и Вильгельмом, у всех было прекрасное настроение. Волков спрыгнул с коня и пошел к ним, хромая и бесцеремонно распихивая людей.
Роха увидал его и понял, что что-то не так, спрыгнул с телеги.
– Что, что случилось? – спросил он у кавалера, когда тот подходил к нему.
– Откуда ты взял этих бродяг? Вот откуда ты их взял? – зло спросил Волков.
– А чего? Кого взял?
– Да ничего, кузнец пьян, валяется, ни одного мушкета не сделано, горн холодный, а аптекаря и вовсе нет нигде неделю.
– Как так, почему не сделал? Ни одного?
– Ты у меня не спрашивай. Иди и сам все выясни, и начни делать мне мушкеты, иначе… – Волков стал тыкать в грудь Рохи пальцем, – иначе ты вернешь мне каждый талер, что я потеряю, слышишь, каждую монету, что я потратил на твою затею.
Повторять Рохе не пришлось, он заковылял к своему коню и уехал тут же, а Волков остался с Хилли-Вилли. Глянул на них, мальчишки стояли не шевелясь, боялись кавалера, когда тот пребывал в гневе. Его все боялись, когда он был таков.
– Пруфф, проследите, чтоб все было в сохранности, – велел Волков капитану. – Найдите склады и конюшни для лошадей, завтра я выкуплю у вас все трофеи.
Капитан только поклонился в ответ.
Волков поехал в гостиницу, он устал, он хотел мыться, и не холодным уксусом, а горячей водой, и чтобы лежать в ней долго, а потом ужинать доброй едой. Не солдатскими бобами да горохом, не просом с салом, а жареной свининой, сыром, пирогами, хорошим пивом, и чтобы обязательно были соусы. Острые дорогие соусы. А потом он хотел бы видеть прекрасную Брунхильду, он хотел с ней поговорить.
Хозяин «Трех висельников» был счастлив, когда кавалер вернулся в гостиницу со своими людьми, и так кланялся, что едва не в ноги падал, а Брунхильду назвал прекрасной благородной дамой. И Агнес называл благородной девушкой. А Волкова и вовсе боготворили, и все шло так, как тому хотелось. Во дворе ему поставили купальню, нагрели много воды, повара готовили еду, рубили мясо, резали кур, мальчишка-холоп бегал к пивовару за свежим пивом. Сам кавалер сидел за большим столом, развалившись на широкой лавке, в рубахе и без обуви. Пиво ему наливал сам хозяин. А Волков ждал, пока нагреется вода, когда дверь распахнулась, и в трактир вошел богатый господин, а с ним еще двое господ. То был банкир из дома Ренальди и Кальяри – Фабио Кальяри собственной персоной. Он улыбался Волкову, протягивая ему руки.
– Рад, искренне рад видеть вас живым, друг мой.
Волков вскочил, раскланивался с ним, обнимался. Крикнул:
– Ёган, одежду!
– Оставьте, друг мой, оставьте, вы собрались мыться, я вас долго не задержу, – говорил банкир, садясь за стол, – велите лучше этому мошеннику-трактирщику подать мне стакан вина.
Трактирщик благоговейно кружил вокруг банкира, еще больше зауважав кавалера. Шутка ли, сам старик Кальяри посетил трактир.
– Как вы узнали, что я приехал? – спрашивал Волков.
– Вы шутите над стариком, – улыбался Кальяри, – весь город только о вас и говорит, о вас, о прекрасной раке со святынями, об обозе трофеев. Вы, друг мой, главная новость на неделю вперед.
Ёган принес куртку и обувь, Волков быстро накинул одежду на плечи, сунул ноги в туфли:
– Я собирался навестить вас завтра.
– Простите, что упредил вас. Но хотел повидать вас сегодня.
– Наверное, вы хотите знать о нашем деле?
– Я все уже знаю, мой друг, все знаю. – Банкир отпил вина.
А Волков делал вид, что осведомленность банкира его не удивляет.
– Вот, – господин Кальяри сделал жест, и один из его людей тут же красиво выложил на стол цепочку небольших, но толстеньких золотых монет, – вот это ваши кроны, здесь больше, чем я вам обещал.
– Я признателен вам, – сказал кавалер, но не торопился считать монеты и забирать деньги, он глядел, как жадно косится на золото трактирщик. Улыбался.
– И также мы обналичили вексель Рицци на сто талеров. – Человек банкира стал выкладывать на стол столбики серебряных монет, так чтобы их легко было считать.
Трактирщик чуть не окосел.
– Я признателен вам, господин Кальяри, – Волков привстал и поклонился. – У меня есть золото, но мне понадобятся талеры, вы поменяете мне?
– По самому лучшему курсу, – заверил банкир. – И еще кое-что…
Он замолчал. А Волков с интересом ждал, когда гость продолжит.