Священник Дэвид Харди разглядывал мелких пришельцев только на экранах связи: он не хотел принимать участия в бесконечных спорах о том, что они собой представляют. Это был вопрос из области научных интересов доктора Хорвата и его людей, а священник Харди ставил на кон нечто большее, чем любопытство. Он пытался понять мошкитов и соотнести их с людьми, тогда как ученых Хорвата интересовало, разумны ли чужаки.
Разумеется, Харди задействовал и логику. Невозможно поверить, что бог наделил каких-то существ душами, но не дал им разума, однако вполне вероятно, он создал мыслящих существ без души… или существ, чье спасение в корне отличалось от спасения человечества. Они могли даже оказаться кем-то вроде ангелов, хотя трудно представить ангелов с подобной наружностью. Харди улыбнулся и снова принялся изучать маленьких чужаков. Крупная мошкита крепко спала.
И хотя они не делали ничего интересного, Харди приходилось следить за ними непрерывно. Конечно, все записывалось камерами, и священника-лингвиста Харди сразу же должны были уведомить в том случае, если что-то произойдет. Но он был практически уверен в том, что мелкие мошкиты – неразумные существа и, конечно, не люди.
Харди глубоко вздохнул. «Что есть человек, о Господи? Почему Ты постоянно печешься о нас? И почему моя задача – узнать, какое место занимают мошкиты в Твоих Божественных планах?» По крайней мере, это честно. «Угадай-ка» была старинной забавой. Ну а сам Харди считался лучшим специалистом и наверняка лучшим в Трансугольном секторе.
Харди пятнадцать лет как был рукоположен и двенадцать лет прослужил во флоте, но только недавно начал думать об этом как о своей профессии. В тридцать пять лет он, доктор Дэвид Харди, полноправный профессор Имперского университета Спарты, эксперт по древним и современным человеческим языкам и в понятной лишь немногим сфере под названием «лингвистическая археология», был вполне счастлив. Харди изучал недавно обнаруженные колонии, с которыми веками не поддерживалась связь, и ощущал себя при деле. Изучив их языки, Харди мог точно указать ту часть космоса, откуда вели свое происхождение колонисты. Обычно ему удавалось не только определить планету, но даже город.
Харди нравилось все, связанное с университетом, кроме студентов. Он не отличался особой религиозностью до тех пор, пока его жена не погибла при посадке космического корабля. Тогда – хотя он не помнил, как это вышло, – его навестил епископ. Харди долго анализировал свою жизнь – и поступил в семинарию. Его первым заданием после принятия сана стало чудовищное путешествие в качестве капеллана. Харди следовало сопровождать студентов. Он ничего не добился и понял, что не годится в приходские священники. Но в то время флот нуждался в священниках, к тому же там всегда можно было заниматься лингвистикой…
Сейчас он, пятидесятидвухлетний, сидел перед экраном общей связи, глядя на четырехруких монстров, играющих кочаном капусты. На столе лежал латинский кроссворд, и Харди лениво поглядывал в него – Domine… господин… Non – sum… не быть…
Конечно, dignis, достойный! Харди усмехнулся себе под нос. Слово в кроссворде связано с тем, что он сказал, когда кардинал поручил ему сопровождать экспедицию к Мошке.
– Господи, я недостоин…
– Как и все мы, Харди, – ответил кардинал. – Но тогда мы недостойны иметь приходы, ибо это большая самонадеянность, чем отправиться в космос и взглянуть на пришельцев.
– Да, сударь.
Харди склонился над кроссвордом. В данную минуту тот казался ему интереснее, чем чужаки.
У капитана Рода Блейна, в отличие от священника, было меньше возможностей наблюдать за чужаками. Работы ему хватало… но сейчас ею можно было пренебречь. Общая связь в каюте настойчиво зажужжала, и малышки исчезли с экрана, а вместо них появилось круглое, гладкое лицо клерка.
– Доктор Хорват хочет поговорить с вами.
– Давайте его, – сказал Род.
Как обычно, Хорват был сама сердечность. Он не мог позволить себе грубить человеку, от которого зависел.
– Доброе утро, капитан! Мы получили первые снимки корабля, и я подумал, что следует ввести вас в курс дела.
– Спасибо, доктор. Данные закодированы?
– Пока нет. И они у меня.
Изображение разделилось: левую половину экрана занимало лицо Хорвата, а правую – размазанная полупрозрачная тень. Длинная и узкая, она расширялась к одному краю и была полупрозрачной. Узкий конец оканчивался острым шипом.
– Мы сделали снимок, когда он разворачивался на середине пути. Увеличение и устранение помех дали средненькое качество. Надо подождать, пока он не приблизится к «Макартуру».
«Разумеется, – подумал Род. – А сейчас корабль чужаков мчится к «Макартуру» на всех парах».
– Шип, вероятно, служит мошкитам двигателем. – Луч указки протянулся через снимок. – А образования на переднем плане… Позвольте показать вам плоскостную диаграмму.
Плоскостная диаграмма изображала серую карандашную тень, окруженную рядом блеклых и широких тороидов.
– Жесткое внутреннее ядро используют для запуска. Можно предположить, что на нем есть двигатель, воздух и водная регенерационная камера для экипажа. Мы полагаем, что именно эту секцию линейный ускоритель запустил резким толчком.
– А кольца?
– Мы думаем, что они являются надувными топливными баками. И сейчас некоторые их них абсолютно пусты. А вот эти могут служить отсеками, пригодными для временного обитания. Остальные, несомненно, сброшены.
– Угу… – Род изучал снимок, а Хорват следил за ним с экрана. Наконец Род сказал:
– Доктор, баки не могли быть на корабле, когда он стартовал.
– Да. Их могли запустить позже. Без пассажиров их можно настроить на максимальное ускорение.
– При помощи линейного ускорителя? Но баки не похожи на металлические!
– Верно, капитан.
– Топливо, должно быть, водород, да? Но каким же образом их запустили?
– Мы… не знаем, – замялся Хорват. – Может, у них была металлическая сердцевина, тоже сброшенная?
– Хорошо, спасибо.
Немного поразмыслив, Род ввел снимок в корабельный компьютер. Почти все делалось с помощью корабельного компьютера, который служил в пределах «Макартура» библиотекой, развлекательным центром и центром связи. В промежутках между сражениями один из каналов интеркома мог показывать что угодно: приемы в Каннах, шахматные турниры, матчи по бильярду между чемпионами вахт и другие игры, если у экипажа было на них время, – причем ставкой служили дежурства.
Главной темой разговоров в офицерской кают-компании был, разумеется, чужой корабль.
– А в этих маленьких пончиках мельтешат тени, – заметил Синклер.
– Пассажиры. Или мебель на колесиках, – предположил Реннер. – Значит, первые четыре секции используют как жилые помещения. Там наверняка полным-полно мошкитов.
– Особенно, если они скучены так же, как и на первом корабле, – заявил Род, входя в кают-компанию. – Садитесь, джентльмены. Продолжайте. – Он сделал стюарду знак принести кофе.
– По одной чужачке на каждого мужчину «Макартура», – сказал Реннер. – Может, скоро нам понадобится дополнительная площадь?
Блейн вздрогнул. Синклер выглядел так, словно следующим репортажем по общей связи станет схватка между старшим механиком и штурманом. Раундов на пятнадцать…
– Сэнди, что вы думаете об идее Хорвата? – спросил Реннер. – Я не придаю значения его теориям о запуске топливных баков с металлическим сердечником. Не лучше ли металлическая оболочка вокруг резервуара? Структурная поддержка выше. Конечно, если не…
– Да? – вскинулся Синклер, но Реннер молчал.
– Что еще, Реннер? – требовательно спросил Блейн.
– Ничего, сэр. Праздные мечтания. Мне только предстоит научить дисциплине свой разум.
– Тогда поторопитесь, мистер Реннер.
Реннер был на флоте недавно, но уже познакомился с такими капитанскими интонациями.
– Да, сэр. Мне взбрело в голову, что при определенной температуре и давлении водород похож на металл. Если баки действительно заполнялись под давлением, водород должен проводить ток… но в таком случае нужно давление, которое бывает на газовых гигантах.
– Реннер, неужели вы всерьез считаете…
– Нет, капитан. Просто в голову пришло.
Идея Реннера беспокоила Сэнди Синклера всю следующую вахту. Обычно механики не выстаивали вахты на мостике, но техники Синклера как раз закончили ремонт систем жизнеобеспечения, и Синклер решил проверить их. Чтобы избавить вахтенного офицера от необходимости облачаться в полевое обмундирование, пока на мостике будет вакуум, Сэнди сам заступил на вахту.
Все работало превосходно, впрочем, как и всегда. Сняв вакуумный скафандр, Синклер расслабился в командирском кресле, глядя на мошкитов. «Мошкит-шоу» было чрезвычайно популярно на корабле: внимание зрительской аудитории разделилось между крупной особью, которую держали в каюте Кроуфорда, и тремя мелкими мошкитами. Большая мошкита уже закончила переделывать лампу в своей каюте. Теперь та горела красным рассеянным светом. Синклер восхищенно следил за мошкитой. Она оказалась весьма искусна и на редкость уверена в себе – ничего подобного Синклер никогда прежде не видел. «Пусть ученые спорят, – подумал Сэнди, – но инопланетные бестии разумны».
По второму каналу показывали играющих малышек. Гардемарины и офицеры глазели на них, явно предпочитая мелким пришельцам деловитую чужачку, и Бери, украдкой наблюдавший за зрителями, частенько улыбался.
Второй канал привлек внимание Синклера. Внезапно Синклер резко выпрямился. Мошкиты спаривались.
– Выключить интерком! – приказал Синклер.
Рядовой, сидевший рядом, поморщился, но послушался. Немного погодя на мостике показался Реннер.
– Что с интеркомом, Сэнди? – спросил он.
– Ничего плохого, – чопорно ответил Синклер.
– Вот и у тебя второй канал не работает.
– Да, мистер Реннер. Его отключили по моему приказу.
Реннер усмехнулся.
– А что ты думаешь о сегодняшней… э… программе? – произнес он.