Улыбающийся Дир Сергеевич встал с кресла. Застегнул пиджак и торжественно сказал:
– Едем смотреть квартиру!
5
Светлана Владимировна пребывала в состоянии недоуменного раздражения. Мужа своего она знала досконально, как ей казалось, отношения внутри их брака давно уже кристаллизовались, были пропитаны такой чугунной инерцией, что невозможно было себе даже помыслить достоверную причину их разрыва. Конечно, Светлана Владимировна была в первые дни по вычищению мужа из квартиры в справедливом бешенстве. Ее оскорбил не столько факт измены, сколько форма подачи факта. В принципе она соглашалась жить и дальше с этим опереточным неудачником, догадываясь о его тайных, пугливых, пошлых изменках. Но она не желала терпеть отъявленных манифестаций неверности на территории своего жилища. Она была уверена, что Митя сам в ужасе от размеров случившейся неприятности, оглушен и раздавлен. Что он с радостью бы согласился на то, чтобы бывшее стало небывшим. Чтобы странная, явно малохольная девица с остановившимся взглядом и ненормальной улыбочкой удалилась в свое небытие. Он готов принять положенную порцию розог и с облегчением восстановить свое подчиненное положение в доме. Несмотря на все его внезапные должностные взлеты. Самое интересное, что Светлана Владимировна не очень ошибалась. В первое мгновение, в первые час, может быть, день, Митя ужасался катастрофе. Но постепенно успокоился. Это легко объяснить. Мы больше боимся не того, что случилось, а того, что может случиться. И вот Дир Сергеевич снял руки, которыми в ужасе обхватывал повинную голову, и понял, что привидевшийся ему последний день Помпеи, уже миновал. И будущее рисуется не серией катастроф, а анфиладой удовольствий.
Светлана Владимировна ошиблась. Ей надо было выгонять украинскую деву одну, без собственного маловольного мужа. Даже если он сильно увлекся, даже если у них с хохлушкой уже что-то сладилось в постели, а ведь и это не так, он все равно сдался бы на милость могучей, победоносной Светы. Перескулил бы в сторонке, жмурясь от занесенного над головой веника. Вот чего ему нельзя было предоставлять – свободы. Щуку из садка выбросили в реку. Тоже мне – наказание, в ужасе осознавала смысл происходящего Светлана Владимировна. Не-ет, что ни говори, деньги меняют человека. На улицу выгнали не придурковатого редактора бессмысленного журналишки с двумя заначенными тыщами в кармане. Выгнали миллионера. Пусть временного, случайного, не по заслугам пользующегося чужой мошной, но все же.
Ну, как бы там ни было, делать то что?
Набрала телефон Елагина. В дружбе она с этим человеком не состояла, но и испортить отношения не успела. Она понимала, что ради нее, он и из кресла не встанет, но вот фирма, и Аскольд. Кажется, для этого офицера такие понятия, как ответственность, долг, имеют значение. Госпожа декан вспомнила, что лет пять назад в подвале их дома подвизалась некая организация под названием «ООО Ответственность», и прыснула. Но расслабилась на очень короткое время. В глазах снова загорелись злые слезинки. Она переделает медовый месяц Мити в бедовый.
– Александр Иванович?
– Я.
– Нам нужно поговорить. Вернее, мне нужно.
Уютное кафе в центре города. За огромным голым окном слякоть, мокрые крыши машин, милиционеры, укутанные до глаз в плащи. Пахнет кофе, хотя ни майор, ни декан его не заказывали. Зеленый чай, пресные крекеры. Елагин помешивает почти бесцветную жидкость в чашке. Все же трудно отделаться от мысли, что напиток этот просто обыкновенное мошенничество. Чай голый! Но только попробуй сказать вслух.
– Вы знаете, что произошло?
Майор кивнул. Он знал. Даже больше, чем собеседница подозревала. Ему было немного неловко, но жалко эту белотелую, очень сердитую женщину ему не было. Объективно, с ней обошлись нехорошо. Собственно говоря, он сам и обошелся. Но сопережить ей всерьез, испытать хотя бы краткий укол реального стыда был не в состоянии.
– Откуда взялась эта особа?
– С хутора. Близ Диканьки. Фольклорный ресторан. Остановились перекусить.
– Очнулся – гипс, – нервно хмыкнула Светлана Владимировна.
Все-таки врать очень трудно. Даже неприятному человеку. Даже во имя благого дела. Кстати, теперь майору уже не казалось с такой отчетливостью, что контакты «наследника» с бритыми агентами из «Исламской лиги» были чреваты неотвратимыми неприятностями. Немножко все это смахивает на дурной театр. Впрочем, лучше перестраховаться. Можно в шутку взвести курок, а потом уж достаточно случайного движения, чтобы выстрелило.
– Пьяный угар. Отчаяние, раздражение, оттого, что нет возможности помочь брату. Водка. Много водки. Мелькает смазливое личико, ну, дальше все понятно, надеюсь.
Светлана Владимировна кивала.
– Ну, ладно, визитки, адреса, может быть, даже какие-то деньги, зазывания. Но ведь все это, как вы говорите, Александр Иванович, в дико пьяном состоянии.
– Да, – тяжело вздохнул Елагин.
– Это ладно, Митя, Дир чертов Сергеевич, мне ясен. Мне не ясна она. Пусть хутор, путь самый дикий, но она же не могла не видеть, в каком он состоянии, что это угар, бред и закончится всего лишь похмельем. Тем более, как я понимаю, у них там непосредственно ничего и не вышло.
Майор отрицательно помотал головой, да, не вышло.
– Она что такая дура, что даже не подумала – а вдруг у пьяного московского господина жена есть, семья, дети?
– Она не производит впечатление глубоко думающего человека.
Светлана Владимировна швырнула крекер в чай.
– Объясните еще вот что – почему она на него польстилась? Он и трезвый-то внушительностью не поражает, Митя, а пьяный, да отвязанный, это хилое пугало, с козлиной бородкой, да и все. Вы сами говорили, да и я сама видела, смазливая, молодая, пусть и дура. Неужели там голод! И любая хохляцкая девка готова бежать за любым москалем! Не верю, тут что-то не так!
Майор вспомнил роскошный хуторской стол, сытый воздух, плотный танец, крепкие фигуры аборигенов. Довольно искреннее, бодрое веселье. На голод было явно непохоже. Впрочем, он знал ответ на глубокое недоумение Светланы Владимировны. Только открыть ей свое знание не мог. Как ей сообщить, что он лично приехал в Диканьку и провернул операцию: внезапный визит молодки на квартиру «наследника». До сих пор сам был поражен, до какой степени легко удалось договориться с семьей Наташи. Родитель, как только услыхал о такой возможности, пришел чуть ли не в восторг, открыл трехлитровую банку самогона. Сама виновница сидела в сторонке, в основном помалкивала, но порой и огрызалась в ответ на некоторые замечания. Мамаша, Тамила Ефремовна, только плакала, бегая туда-назад в сени и обратно с тарелками и подносами. Могло создаться впечатление, что она тоже несказанно рада возможности сбыть с рук, да подальше, дорогое дитятко. Майор, признаться, готовился тогда к тяжелым, отвратительным переговорам, настраивал себя на неизбежность скотского, почти работоргового поведения. Прикидывал размеры сумм, которые придется затратить ради победы своего плана.
Получилось все в сто раз легче. Отец сам вызвался поехать в Москву с «заказчиком», чтобы лично на все поглядеть и пообщаться с будущим зятем, и убедиться, что отдает дочку в хороший дом. Даже наведаться на квартиру бывшей жены согласился. Что нужно было майору для усугубления скандала.
Никто не счел себя оскорбленным, все как будто ждали его появления, принимали почти как спасителя. Это было непонятно, отсюда немного настораживало, но не отказываться же от задуманного из-за каких-то психологических миражей. Абдулла и Джовдет были все же слишком реальны, переговоры Дира Сергеевича с ними дошли до стадии, когда уже трудно повернуть назад, и в такой ситуации был хорош любой способ противодействия безумному замыслу. Дир Сергеевич несомненно фигляр и пустышка, но именно поэтому он и не представляет себе всего ужаса задуманной им геополитической каверзы. Ему будет казаться, что он играет в некие шахматы, и поэтому он не остановится ни перед какими ходами. Эту партию надо было рассыпать, перебить совсем другим интересом.
По правде, Александр Иванович не слишком верил в возможность возникновения устойчивого романа между «наследником» и официанткой. Ему хватило бы простого семейного скандала, как он честно объяснил Тамаре. В качестве «перебивающей» силы он больше рассчитывал не на флегматичную, заторможенную Наташу, но на могучую в справедливом гневе Светлану. Дир Сергеевич, как и Германия, не был способен выдержать войну на два фронта. Сразу и с Украиной, и с супругой. Майор же рассчитывал на передышку, за время которой, может быть, удастся, продвинуться в деле освобождения Аскольда.
Теперь он с немалым для себя удивлением наблюдал за разворачивающимся сюжетом. И своей собеседнице он сочувствовал не больше, чем шахматной ладье, запутавшейся в сетях враждебной комбинации.
– Вы же понимаете, Александр Иванович, этого допустить нельзя.
«Этого» – значит развода.
– Это будет катастрофа. Катастрофа для всех!
Майор кивнул. Он со всем соглашался, ничего не собираясь предпринимать.
– Может быть, мне вызвать Мишу?
– Вы думаете?
– Это его отвлечет, Александр Иванович.
– Не знаю, не уверен. Это может оказаться и отрицательным катализатором.
Светлана Владимировна вдруг вся подобралась и спросила гневно:
– На что вы намекаете?!
Майор не подал виду, что удивлен такой реакцией, но про себя отметил – вот и еще один ящик с семейным скелетом. И некогда, и неохота этим заниматься. Лучше чего-нибудь наврать.
– Я боялся, что эта ситуация может травмировать мальчика. Пусть уж лучше остается в Англии.
– Пока эта ситуация травмирует меня, и сильно! Вы будете, что-нибудь делать?!
– Вы знаете, я буду прикладывать все силы к вызволению Аскольда Сергеевича. С его возращением все само собой встанет на свои места. Я уверен.
Она фыркнула.
– Этой якобы разумной фразой можно прикрыть любое бездействие.
– Думаю, я не заслужил эти упреки.