– Не только о нем.
Светлана Владимировна то же выпила. И вместе с глотком «мартеля» в ее сознание проникла и новая мысль.
– Не только о нем? Аля, так, может быть, о нем и о тебе? Ты за этим пришла? Знаешь, что я тебе скажу – забирай! Ничуть не обижусь. Вся обида перегорела, когда я узнала об этой официантке. Ядреная, тупая молодуха, знаешь, как это бьет по нервам женщины в ботоксе? Меня как будто в деревенском туалете утопили.
– А если я твоя подружка, то это не так страшно?
– Не группируйся, я ведь не обидеть хочу. Сделаем друг другу доброе дело. Моя заноза уменьшится, уже сейчас уменьшается. Ты наконец заживешь с суженым, то, что ножки кривоваты и пузцо пивное, так с другой стороны, в нашем-то возрасте не носом вертеть. А деньги у него я не все отберу. Да и нет у него по большому счету ничего. Пока ситуация с Аскольдом не прояснится, все в подвешенном состоянии.
– Это ты так за меня радуешься?
– Брось, давай еще выпьем.
– Давай, только теперь за другое.
– За какое?
– Знаешь, Света, а ты сейчас говоришь совсем так же, как Митя.
– То есть?
– Он всегда, вспомни, к каждому слову цеплялся, все время пытался скаламбурить.
– Это заразно, признаю. Но ты давай, тостуй, подруга.
Выпили все же без слов. Отдышавшись, Алевтина сказала:
– Пусти ты его к сыну!
– Кого? А, нет, подруга, и не тостуй за это, и не говори. Никогда!!
– Почему?
Светлана Владимировна, нахмурившись вышла с кухни, вернулась быстро и с уже зажженной сигаретой во рту. И такая же нахмуренная.
– Понимаешь, Миша мой сын.
– Этого никто не оспаривает.
Выдохнув клуб дыма, курильщица раздвинула его вертикальной ладонью, чтобы лучше видеть собеседницу.
– Тебе не мешает?
– Немного, но я потерплю.
– А я не потерплю, чтобы в мои отношения с сыном кто угодно вмешивался.
Алевтина помолчала.
– Это ты мне?
– Нет. Это я ему. Митеньке.
– Но он…
– Он сволочь!
– Да, но…
– Неудачник, трус, импотент.
– Пусть так, Света, но он еще и отец…
Светлана Владимировна вдруг захохотала и выпустила изо рта столько дыма, как будто затягивалась сразу десятком сигарет.
– Какая ты дура, Аля!
– Я тоже неудачница, я трусливая, я дура, но тот факт, что Миша сын Мити, ты отрицать не можешь!
– Могу!
Наступило туповатое молчание, в основном в исполнении Алевтины. Светлана надменно дышала на нее дымом.
– Ну, говори, Аля, – что ты хочешь этим сказать, Света? Какой ужас? Кто настоящий отец?! Теперь ведь начинается самое сладкое. Самая сочная часть будущей сплетни. И я вот что теперь отвечу: я не пошутила. Митя за всеми своими увлечениями, пьянством несусветным, порывами-полетами во сне и наяву, не заметил даже, что мальчик-то не его. Мальчик от другого мужчины. И это был не всплеск, это был не курортный роман, как ты, наверно, подумала. Не молодой практикант и не моложавый начальник, научный руководитель. Это все можно было бы забыть. Чего в жизни не бывает. Изменила, отряхнулась и наплевала. Не-ет. Что ты молчишь?
– Я все поняла, – глухо сказала Алевтина, поднимаясь.
– Что ты поняла? Надеюсь, понятно, почему я не хочу, чтобы Митя встречался с Мишкой, это не каприз, не желаю травм, хотя бы сыну.
– А Миша все знает?
– Ты что дура?! Ты куда?
– Я все поняла.
– Ты что в пол смотришь, монашка?! Да куда ты?
– Я пойду, пойду. Я никому ничего не скажу, можешь не волноваться.
– А я и не волнуюсь. Надоело волноваться. Если он еще раз сунется с вопросами, я сама ему все расскажу. Аля, стой, что ты поняла? Может, какую-нибудь ерунду взяла в голову. Расскажи, посмеемся!
Дверной замок защелкнулся с безапелляционным звуком.
2
Нина Ивановна Малютина пребывала в полнейшей растерянности. Как всегда, не зная, что ей делать, она мыла посуду. Уже дважды мытую. Ей лучше думалось, когда руки были заняты делом. В загородном бардаке «Стройинжиниринга» посуды припасено было много, и сколько ее ни били разгульные гости, оставалось всегда достаточно. Так что у сестры-хозяйки было сколько угодно времени для размышления. Времени было достаточно, но не хватало еще чего-то, чтобы разобраться в происходящем.
А происходило вот что: вчера поздно ночью в «Сосновку» явился Дир Сергеевич. Он был уже пьян и потребовал, чтобы ему дали еще выпить. Конечно, дали. И сколько угодно. Как и следовало ожидать, это не пошло на пользу. Он и в самом начале визита говорил странно, а потом уж и совсем впал в полную бессвязность. Можно было, правда, догадаться, что ему плохо, чем-то он очень расстроен. Все знакомые его, видимые и невидимые, были названы предателями и ничтожествами. Особенно доставалось «жирной змее» и «православной вобле», особенно густой яд был излит в их направлении. Идентифицировать этих гражданок Нина Ивановна не смогла. За строем обличаемых «нелюдей» мелькал образ сына Миши. Многажды раз было объявлено, что поездка к нему состоится!!! Кто бы и что бы не мешало!
Нина Ивановна была осведомлена о том, что ребенок четы Мозгалевых учится за границей, но для нее было новостью, что между сыном и отцом пролегло не только расстояние, но и злое недоразумение. Если не сказать решительнее. У Нины Ивановны тоже был сын, и он тоже был в настоящий момент вне дома, так что она как никто другой понимала родительскую горечь разлуки. Впрочем, шеф был человеком экстравагантным, можно было себе представить, как от него натерпелись близкие, хотя бы в последнее время. Одна эта официантка чего стоила. Не только Светлане Владимировне, но даже и ей, простой горничной. Так что, понимая Дира Сергеевича, Нина Ивановна не переставала его и серьезно осуждать. Кроме того, помня все о той же экстравагантности, пьяный бред его мог собой представлять всего лишь именно бред, набор пьяных слов, никак не связанных с реальным положением трезвых дел.
– Я останусь здесь! – вдруг внятно объявил «наследник» посреди потока своего словесного поноса.
– Сейчас приготовлю ваш номер.
– Я останусь здесь и не поеду домой.
– Да, да я поняла.
– Но я не пойду в свой, в «наш» номер. Меня вырвет!
– Но как же быть, второй отдельный люкс занят, есть только обычные спальни в крыле для обслуживающего персонала.
– Я не обслуживающий персонал.
– Разумеется, еще бы, Дир Сергеевич, я попробую поговорить насчет люкса, хотя уже поздно…
– Нет, – сказал «наследник» стеклянно глядя на горничную, – я буду спать у тебя.
– Как у меня?
– Объяснил же дуре, я не могу в «тот» номер, в «ту» постель, значит, в твою. Отведи.
Перемещение тела состоялось. Дир Сергеевич уснул уже в процессе падения на подушку и замер: нос в одну сторону, галстук в другую. Чувства Нины Ивановны вообще не могли выбрать никакого направления, все клубилось у нее в голове. Она не знала, что ей думать и что делать. Неприятный, но богатый мужчина вдруг сваливается прямо в ее кровать. Прямо в кровать, но в невменяемом состоянии. Она, конечно, всего лишь горничная здесь, но знает отлично, что нравится мужчинам в свои ухоженные, строгие тридцать восемь. Она не раз отмечала, что развратные, пьяные менеджеры «Стройинжиниринга», залетев на огонек в «Сосновку» и направляясь в сауну к уже повизгивающим девкам, иной раз «так» на нее смотрят… Чистоплотная, обаятельная серьезность иной раз привлекательнее, сексуальнее, чем банальная задница, разрезанная стрингами. А кто его знает, а вдруг и сам «наследник» задумался о чем-то подобном. Жена – обрюзгшее прошлое с претензиями, любовница – это безмозглая зоологическая молодость. А тут вспоминается вариант – номер три. Умница, моральная чистюля, хорошистка по внешности. А английского мальчика – усыновим! Будет два мальчика в семье.
Конечно, Нина Ивановна тут же попыталась вылить ушат трезвости на свой песочный замок. Во-первых, сам Дир Сергеевич, если брать его как мужской экземпляр, до такой степени не подарок, хоть с бородкой, хоть без нее, хоть в запое, хоть в повседневной своей неврастении. Потом, он не сказал все же ничего настолько определенного, чтобы так воспарять в помыслах. Подождем мудрого утра. Что делать с телом? На какие действия дает право факт его нахождения в ее постели? Наверно, можно снять с него плащ и пиджак. Разумеется, туфли. Туфли, но не носки. Кстати, ноги у него пахнут отвратительно. Надо бы снять галстук, расстегнуть ворот рубахи, как бы не задохнулся, но для этого придется совершать слишком ответственные прикосновения к шейно-головной части лежащего. Нина Ивановна заставила себя это сделать. Нехорошо, чтобы человек, пусть даже и пьяный, так мучался. В конце концов она ему не жена, чтобы мстить за появление на бровях.
Кажется, все.
Открыла еще форточку и набросила на полураздетое тело покрывало. И отправилась в проклятый люкс, и легла на кровать Наташки-официантки. И ей все те четыре часа, что у нее были для сна, снилось что-то порнографическое – влияние развратного места.
А утро подарило матерым снегопадом. И автомобильным сигналом у ворот. Он был какой-то странный, как будто тяжелые хлопья налипали на звук во время его распространения. Из снегопада появился мрачный Рыбак. Потребовал себе яичницу и сто граммов горилки. О цели визита заявить не захотел. Нина Ивановна поняла, что интересоваться не стоит. Сообщила, где и в каком состоянии находится Дир Сергеевич. Сообщила с некоторым вызовом, она не хотела, чтобы о ней что-нибудь такое подумали, но в то же время хотела этого. Роман Миронович пожелал взглянуть, «может быть, уже проснулся». Заглянули в цокольный этаж. Нина Ивановна открыла дверь. Роман Миронович спросил почти сразу, как увидел лежащего шефа.
– Что это с ним?
Дир Сергееич лежал на спине и пульсировал всей верхней частью тела, по очереди облепляя себя вялыми ладонями верхнюю часть груди.
Они бросились к нему.
– Переворачивай! – скомандовал Рыбак. Некрупное тело разом перекатили со спины на живот, и изо рта у него ударил зеленый пахучий поток.