Нина Ивановна отдернула руки и отступила на шаг. Рыбак нанес широкой мягкой ладонью удар начальнику по спине, и вслед за жидкостью из жалобно оскаленной ямы полетели твердые фракции рвоты.
– Воды, нашатыря! – командовал Рыбак. Вскоре у постели «наследника» уже собралась целая толпа обслуги.
Роман Миронович помылся и сел за стол. Происшествие не отбило у него аппетита.
– Еще две минуты, и мы бы его хоронили! – сказал он, ни к кому не обращаясь, хотя напротив него за столом сидел Валерий Игоревич Бурда. Из дому его за пару дней до этого выставили, куда он явился с непреднамеренным, но крайне подозрительным своим загаром и совершенно невразумительными объяснениями по поводу своего многодневного отсутствия. Оказывается, семью никто так толком ни о чем не предупредил. Коллеги! Податься было некуда, и он подался в «Сосновку». Чувствовал он себя настолько несчастным, что даже не испытывал никакой неуютности в присутствии Романа Мироновича, у которого должно было скопиться немало вопросов по поводу его, Бурды, поведения. Рыбак просто мрачно ел. Много, с каким-то озлобленным аппетитом. Выпил больше, чем полбутылки водки, но это абсолютно никак не сказывалось на его отношении к миру и к Бурде. Он только поинтересовался, как там шеф? Желудок ему промыли, самого обмыли, переодели, даже особого похмелья не наблюдалось. Выпил две таблетки фенозепама, смотрит в потолок. Рыбак налил себе еще водки. Выпил, сжевал огромный соленый груздь и сказал:
– Пойду.
– Куда? – спросил зачем-то Валерий Игоревич.
– Пусть делают со мной, что хотят, только я все ж таки не садист.
– Да?! – опять некстати удивился менеджер, получалось, что он всю жизнь считал Рыбака именно садистом. Но тот не заметил двусмысленности. Слишком сильное чувство терзало крупную фигуру охранника.
Младший Мозгалев лежал все там же, в комнате Нины Ивановны, он и в трезвом виде подтвердил свое нежелание вернуться на место своего короткого, болезненного счастья. Глаза у него были полузакрыты. Из-под налитых приятной тяжестью век он увидел фигуру в дверном проеме.
– Это ты? – он не знал, у кого он это спрашивает, и ему было все равно.
– У меня письмо.
– Письмо?
– Письмо.
– Мне?
– Так получается, что да.
– Зачем мне письмо?
Трудно собранная в кулак решимость Романа Мироновича здесь опешилась. К вопросам с этого направления он не был готов.
– Не знаю, просто письмо.
– От кого?
– От одной старушки.
– Ты же видишь, что я ничего не вижу. Как я буду читать?
Рыбак опять задумался.
– Может, ты мне сам почитаешь. Садись на стул тут рядом и читай.
Тут уж гость впал в полный ступор. Одно дело вручить, сунуть, всучить, подбросить отвратительное письмецо, и совсем другое – стать исполнителем главной роди в мерзком спектакле, которым несомненно станет чтение.
– Так что ж ты, садись. Читай!
Роман Миронович придумал очень убедительную отговорку.
– Я не умею читать.
– Да-а? – искренне удивился лежащий. И, кажется, начал раздумывать над тем, как выйти из положения. Но помогла, как всегда, старушка-жизнь: раздался за воротами еще один автомобильный сигнал, еще более искаженный мощью падающего снега.
– Кто-то приехал, – задумчиво произнес «наследник». Роман Миронович охотно ухватился за предоставившуюся возможность.
– Я посмотрю.
– Посмотри, а я подремлю.
– Лучше бы ты захлебнулся своей рвотой, – сказал очень тихо Рыбак, выходя вон и запихивая письмо во внутренний карман.
Сквозь стекла веранды он увидел медленно вползающий в распахнутые охранниками ворота белый «лексус». Машину можно было рассмотреть только благодаря работающим дворникам, остальное сливалось со снегопадом. Из нее выбрался совершенно лысый человек и спокойно направился к веранде, ни в малейшей степени не пытаясь защитить голую голову от налегающих хлопьев.
– Как о вас доложить? – спросила Нина Ивановна.
Лысый усмехнулся и прищурился.
– Вы хотя бы поинтересуйтесь, к кому я? – он говорил с едва заметным, да и то не постоянным акцентом.
– Вы разве не к Диру Сергеевичу?
Рыбак вмешался.
– Нина Ивановна, скажите шефу, что приехал Джовдет.
Гость вытер голый череп широкой рукою в перстнях, как только не поцарапает кожу?!
– Вот видишь, – сказал он Рыбаку, – то ты за нами ездил, а теперь мы сами к вам.
Роман Миронович ничего не стал говорить. Закурил. Хотел было приоткрыть дверь, чтобы выпустить дым наружу, но пожалел его, не отдал на расправу снегопаду.
– Дир Сергеевич очень удивлен, но… ждет. Пойдемте.
Джовдет подмигнул Рыбаку, тот не нашелся, чем ответить. Сигарета сгорала сама по себе, без помощи губ. Он похлопывал себя по карману, вмещающему письмо. Он чувствовал себя отвратительно, как и все последние дни. И никак не мог решить, что же ему делать. Будучи от природы человеком в высшей степени осмотрительным, основательным, презирающим порывистость и всякие резкие движения, он все время ловил себя на внезапно обостряющемся желании, послать все к чертовой матери и забиться куда-нибудь в угол потемнее с бутылкой водки и без телефона. Наверно, легче было бы застрелить человека, какую-нибудь вредную враждебную гадину, чем участвовать в том, в чем он оказался участником. Он считал себя человеком без нервов, так, возможно, оно и было прежде, а теперь они начали прорастать?
Опять гости!
Едва успели закрыть ворота, как они опять, эти машины!
Роман Миронович забычковал недокуренную сигарету и вытащил новую.
Это еще как понимать – Ника?! Сама за рулем по такому бурану?!
– Здравствуйте, Роман Миронович.
– Угу.
– Дир Сергеевич встал?
– Он лежит, но уже не спит. И у него человек.
– К нему, значит, нельзя?
– Слушай, дивчинка, не задавай таких умных вопросов!
– Знаете, Роман Миронович, когда вы начинаете говорить на мове, я млею.
И Ника решительно проследовала внутрь. Рыбак скорчил ей страшную рожу вслед. Действительно страшную.
Нина Ивановна проводила девушку на кухню, где продолжал не знать, что ему теперь делать, Валерий Игоревич. Пить он уже не мог, ехать домой не мог, оставаться в неподвижности не хотел. И, несмотря на то, что странности в его судьбе, кажется, кончились, продолжал чего-то бояться. Только наладились попить кофейку, как раздался пронзительный хозяйский крик. Дир Сергеевич выскочил в гостиную в развевающемся халате. Зацепился шлепанцем за ковер, упал, одним движением поднялся, влетел на кухню.
– Дайте мне, Нина Ивановна, молока кружечку. Кисло во рту от этой блевотины, и весь пищевод горит.
Ника радостно встала, расстегивая свою сумочку.
– Дир Сергеевич, все в порядке, виза, билет все в порядке. Завтра, «дельта», Гантвик.
«Наследник» поставил пустую кружку на стол, но к протянутым документам не притронулся.
– Спасибо, Ника. Но судьба, понимаешь ли, играет человеком. Ты покупаешь билет на аэроплан в Англию, а мне-то ведь нужно, как выясняется, отправляться совсем в другую сторону.
– Это тот, лысый сбил его с толку, – прошептала Нина Ивановна Валерию Игоревичу.
Дир Сергеевич, задумчиво зажмурившись, тер себе щеки.
– Вылетим в любом случае не сегодня, нелетность погоды на лицо. К тому же надо кое-кого разыскать. Рыбак!!!
Появился мрачный курильщик.
– Где твой начальник?!
– Вы мой начальник.
– Елагин, Елагин где?! Найти, а пока я приму бассейн. Всех вон оттуда, Нина Ивановна.
– Там и нет никого.
– Эх, жаль, я бы с таким удовольствием выгнал!
Через пару минут Рыбак, шагая по краю бассейна, докладывал медленно, уютно скользящему под отблескивающей поверхностью «наследнику», что Елагин сидит в больнице у постели Конрада Эрнстовича Клауна и ждет, когда тот заговорит.
– Скажи ему, что завтра вылетаем.
– Он говорит, что с Клауном дело серьезное, в любую секунду он может прийти в себя и все рассказать. Оставлять его в таком состоянии опасно.
– Могут убить? – весело фыркнул Дир Сергеевич.
– Елагин говорит, что могут.
– Пусть сажает там, какую угодно охрану.
– Он говорит, что в таком случае снимает с себя всякую ответственность.
– А ты не намекнул ему, куда именно мы вылетаем?
– Я и сам не знаю.
– Правильно, никто не знает. Скажи ему, что вылетаем мы, для начала, в Душанбе.
– Угу.
– Кстати, ты тоже летишь.
Рыбак так вздохнул, словно рассчитывал поднять волну в бассейне.
– Я думал, как всегда за отъездом Александра Ивановича, я принимаю здешние дела.
– Фиг тебе, полетишь со мной!
Роман Миронович вторично за сегодняшнее утро пожелал шефу захлебнуться, только теперь уже совсем беззвучно.
3
Майор был еще слаб, грипп не грипп, но однодневная хворь выпотрошила его, вырвала язык аппетита и заставляла поминутно обливаться потом. В таком состоянии еще можно сидеть в предбаннике больничного бокса в ожидании прояснения в голове самоубийцы, но тащиться на горный край света в обществе сумасшедшего начальника, это уже слишком. Он, видите ли, сам хочет полюбоваться, как оно там все будет устроено. Собирался ведь лететь к сыну, истерически рвался, не повидает Мишку – ему конец! И в секунду перестроился! Будь «наследник» человеком более естественной конструкции, майор решил бы, что такая перемена намерений произошла конечно же в виду вмешательства со стороны. Кто-то вполз с доносом, и взбесил неврастеника Митю. Кто? Да, хоть Кривоплясов, старинный дружок. Господи! Да не специально ли он был послан с экспедицией, не тайное ли это с самого начала государево око?! Не-ет, одернул себя вялой рукой майор. Когда пристраивали Кривоплясова, и в замысле не было никакой инсценировки в Гондване. Так вот, возвращаясь к характеру Дира Сергеевича, – с него вполне станется, взять и передумать совсем на пустом месте.
Ни с того ни с сего.
Заподозрил что-то?
Трудно сказать.
Если заподозрил…. Получается, людоед в нем сильнее отца. Слаще втоптать в грязь хитроумничающих подчиненных, чем обнять отдаленного ребенка.