ли. За эти сутки я чуть брюнетом не стал.
– Почему? А, то же «шутишь».
– Извини, Юра. Ты знаешь, кажется, если бы их всерьез стали расстреливать, я бы почти не возражал.
Кастуев хихикнул.
– Пойдем, подгоним Кляева.
– И что характерно – ни одного хохла. В каком-то смысле это даже красиво! Полнейшая подтасовка, стопроцентная.
На этих словах Патолина из пещеры номер один появился Кривоплясов. Зевнул, сунул в рот папиросу, неодобрительно огляделся. Роль однокашника Дира Сергеевича в деятельности «штаба» была и скромная, и неясная. Он помалкивал и полеживал, покуривал и позевывал. Ни во что не лез, не требовал себе фронта работ, не встревал в разговоры, хотя охотно, дружелюбно отвечал, когда к нему обращались, надолго пропадал в скалах, где занимался в основном тем, что читал толстую затрепанную книжку, которую в другое время таскал за поясом. А подпоясывался солдатским ремнем с зеленой латунной пряжкой, отчего вид у него был партизанский. Против запрета на спиртное не бунтовал, хотя был явно не дурак выпить. В общем, оставался фигурой практически незаметной. До такой степени, что Патолин не считал нужным упоминать о нем в своих докладах майору. Елагин за всей навалившейся гриппозной суетой тоже выронил из памяти факт его существования. Так что когда о нем вспомнилось, он сразу превратился в острую проблему. Что делать с парнем? Кривоплясов настолько не понимал начавшиеся в его адрес тонкие намеки – мол, неплохо бы вам убыть, Константин, что могло показаться, – он делает это специально. Отсюда следовало неизбежно: «приставлен!», «соглядатай»! Эти подозрения не вязались с добродушной, безобидной повадкой Кривоплясова, ну, не похож он на шпиона! Впрочем, хороший шпион и не должен быть на шпиона похож.
Нет, пытался отмахнуться Патолин от этих мыслей. Паранойя! Неужели Дир Сергеевич мог знать заранее, что именно сюда, на памирские склоны, в конце концов переместится место решающей операции! Он вообще, скорей всего, не ведает, что Кривоплясов здесь. Ни разу ведь не интересовался.
Сегодня утром выяснилось, что откладывать вскрытие этого нарыва уже нельзя. «Наследник» не просто прилетает сам, он прилетает уже через несколько часов. Даже если он не присылал сюда старого друга, то, встретив его здесь, он захочет с ним поболтать о том, что тот здесь видел. Или сам старинный товарищ пожелает невинно поделиться наблюдениями.
Собственно, план «высылки с позиций» Кляева был отвлекающим маневром. Сам по себе Нестор был не опасен, потому что так и не сообразил, что приготовления ведутся там, за рекой. Зато его «вынужденный» отъезд можно было выставить как удобный повод для отправки и Кривоплясова. Мол, есть попутный «джип», а другу Константину ведь надо показаться ближайшему офтальмологу. Зрение для любителя чтения это ведь все.
Но случилось непредвиденное. Друг «наследника» в ответ на дружелюбное предложение прогуляться вон из лагеря ответил мягким, улыбчивым отказом. Ему и здесь хорошо, еда, воздух, глаза, кстати, совсем прошли. К тому же Дир приезжает, он слышал. Он удивится, если друг Константин исчезнет.
Значит, «наследник» знает, что друг здесь?!
Патолин и Кастуев отступили в некоторой панике. О своем желании встретиться другом Кривоплясов сказал мягко и без тени подтекста, но все же…
– Что будем делать?
– Не знаю, Юрий Аркадьевич.
Связались с летящим Елагиным. Тому явно неудобно было говорить, кто-то опасный сидел рядом, скорей всего, «сам». Но майор смог, не выдавая себя, дать указание, оно заключалось в том, что «друга» надо нейтрализовать. Стали думать – как? Отправить к Рустему? Поговорить напрямую? Интернировать в связанном виде за реку в один из бараков декорации?
Согласились, что самый экономный путь – договориться. Если уж упрется, тогда вязать и прятать.
– Кто будет говорить с ним?
– Оба, Юрий Аркадьевич, оба будем говорить.
Увидев, что здешние командиры направляются к нему, Кривоплясов присел на скальный выступ и затянулся папиросой как можно глубже, как будто рассчитывая обрести какую-то внутреннюю опору в потребленном дыме. Явно что-то чует, и теперь уже все равно, что именно. Раскрывать придется всю картину, иначе нельзя.
– Есть разговор, – сказал Кастуев, подойдя вплотную.
– Да, – подтвердил Патолин.
– Говорите. – Кривоплясов опять затянулся.
– Мозгалев прилетает.
– Да, слышал.
– Скажу так, он не знает, чем мы здесь занимаемся.
– А чем вы здесь занимаетесь, Юрий Аркадьевич? – Кривоплясов усмехнулся, и смешок получился нехороший.
– Мы хотим обмануть Дира Сергеевича, – решительно взялся за дело Патолин и в таком же напористом стиле изложил другу «наследника» всю предысторию здешнего горного маскарада. И про захват Аскольда украинскими властными бандитами, и про вспыхнувшее в Дире чувство мести, и про облом с официанткой Наташей, и про Джовдета с Абдуллой, короче, про все. Кривоплясов курил, мрачнел, курил, поглядывал на собеседников снизу вверх.
– Вот почему вы не подпускали меня к перископу?
– Да, – признался Патолин, – поэтому.
Кривпоплясов в последний раз затянулся.
– По вашему рассказу выходит, что Митя сумасшедший. Только псих мог задумать то, что задумал он.
Кастуев протянул ему открытую пачку своих сигарет, видя, что папиросы у него кончились. Кривоплясов сделал вид, что не видит подарка.
– Мы не знаем, вменяем Дир Сергеевич или нет, мы не можем рисковать, понимаете, – Патолин присел рядом, на другой выступ. – Мы организовали эту имитацию, чтобы обмануть его. Он будет думать, что месть осуществилась, и быстро уедет, ведь это будет инцидент на границе. Через некоторое время получит пленку. Телекамеры готовы.
– Но если он сунется с ней на телевидение, сразу все всплывет!
– Не сразу. Сразу будет только скандал. Опровержение Ющенки или Тимошенки, мол, украинские силы только еще готовятся к посылке в Афганистан, и их там нет вообще в настоящий момент. Будут заявления экспертов, что такое нападение невозможно, и все это время непрерывная истерика в прессе и на всех каналах. Именно этого – телевизионной вакханалии, в конце концов и надо нашему герою. Пока будут разбираться, что к чему, много воды утечет, злость перегорит, Митя, он вообще, вы знаете же, переменчив. К этому времени разъяснится история с Аскольдом, там уже многое задвигалось в Москве, обнаружились виновники. Вообще, может быть, Дир сам сюда мчится, чтобы успеть провернуть дело до освобождения Аскольда. Одним словом, мы похороним под этой мишурой замысел Дира Сергеевича.
Кривоплясов поглядел на Патолина очень внимательным взглядом.
– То есть вы хотите выставить Митю дураком?
– Дурак, по-моему, лучше, чем убийца. Он сам еще потом всем нам спасибо скажет. Что же, для того, чтобы поддержать его бредовое представление о своей роли в истории, дать расстрелять несколько десятков человек?!
– Молодой челове-ек, – вздохнул неопределенно друг. Патолин напряженно улыбнулся.
– Что вы хотите сказать?
– Ничего я не хочу сказать.
– Вам ничего и не надо говорить. Только промолчать, если начнутся вопросы с его стороны.
– Вы думаете, я сумею, молодой человек?
Кастуев нервно кашлянул.
– Можно, конечно, напиться или притвориться пьяным, пролежать пару дней в пещере.
Критвоплясов отрицательно мотнул головой.
– Если выпью, точно проболтаюсь.
– Как быть?
– Лучше я уеду, молодой человек, как вы и предлагали.
Кастуев и Патолин обнадеженно переглянулись.
– Не хочу я влезать во все это дерьмо.
Кастуев всплеснул руками, выказав всю восточность своего происхождения.
– Разумеется, не надо, не надо предавать друга.
– И не надо поддерживать друга, если его намерения преступны, – твердо добавил Патолин. А потом добавил еще:
– Вы бы разрывались между двумя выборами, если бы не уехали. Это очень тяжело, разрываться, мучительно, даже.
Кривпоплясов вдруг закашлялся, мешая кашель с нездоровым смехом.
– Только не надо из меня Гамлета лепить. Уеду, уеду, сейчас же уеду. Машину дадите?
– Конечно! – Кастуев опять пустил в ход руки.
– И денег. Денег у меня нету. Тут у меня были одни харчи.
– И денег, – твердо кивнул Патолин.
Кривоплясов встал, снова зевнул и убрел в пещеру, видимо, собирать пожитки.
Кастуев перекрестился. Патолин с усмешкой достал бумажник из нагрудного кармана своего комбинезона – здесь все были одеты по-военному – и проверил, сколько в нем осталось денег.
– Пойдем поторопим Кляева, – сказал он, засовывая бумажник обратно.
Нестор Икарович все еще писал, скорчившись, держа на коленке блокнот. Выяснилось, что слово «записка» он подразумевал в научном значении и теперь готовил целый аргументированный отчет в адрес Елагина. Ему важно было убедить майора, что ни одна денежная бумажка не была потрачена зря.
В разгар лингвистических выяснений прибыл друг Кляева Тахир, как всегда загадочно и нехорошо улыбающийся. Прямо-таки воплощенное восточное коварство. В данном случае он был очень кстати, ибо взял на себя вывоз Нестора Икаровича на Большую землю. Вместе с основными научными материалами. Можно было сэкономить экспедиционный джип.
Наблюдая за погрузкой манаток экспедиции в потертый «паджеро» рустемова брата, Кастуев протирал все время потеющую ямочку на подбородке и говорил:
– Что-то тут не так, не нравится мне все это.
– Что не нравится? – раздраженно спросил Игорь.
– Слишком ладно все складывается.
Патолин не отмахивался от него и не говорил, что байки Рустема о якобы нанимаемом неизвестными людьми боевом вертолете кажутся ему именно байками, у него хватало конкретных, не фантастических забот. Вид превращенной в блок-пост метеостанции его все еще не радовал. Ему продолжало казаться, что одного внимательного взгляда будет достаточно, чтобы разоблачить эту грубую, торопливую подделку.
2
Всю дорогу из заснеженной Москвы в солнечный Таджикистан Дир Сергеевич и Александр Иванович были неразлучны. Сидели в транспортных креслах или рядом, или напротив друг друга. Ели одну и ту же еду, пили из одной бутылки. И вели длинные, длинные и, самое главное, отвлеченные разговоры. Разговаривал в основном шеф, начальник службы безопасности произносил слов ровно столько, чтобы было видно, он не только слушает, но и понимает, о чем идет речь. Младший Мозгалев касался самых различных тем и перескакивал от одной к другой без всякого ощутимого плана. Говорил, прислонив голову к обшивке самолета, одним глазом глядя в молоко, холмящееся за стеклом. Длинно рассуждал о ценности человеческой жизни. О том, как низко она упала в последнее время.