Москаль — страница 58 из 63

лга на юг, в тупик бандитского казачьего озера. Ну все наврал! Волга, как и Енисей, и Байкал, это больше советские объекты. Одолеть, освоить! Могучие магистрали, а за ними «склады пространства». Только не надо мне про «обонятельное и осязательное», тут на меня уже одна мадам уже смотрела удивленно.

– Да, Митя, да, – вздохнул, влекомый под руку старый друг, категорически не понимающий, как ему себя вести.

– Значит, убедил, хорошо. А вообще это очень по-нашему, по-русски, я бы даже сказал, по-москальски, в таких вот запредельных местах рассуждать все об одном и том же – о литературе.

Картина и в самом деле была «этакая»: камень, снег и вечность, интересный, но бессмысленный разговор.

– Знаешь, Константин, что такое москаль?

– Ну-у…

– В том-то и дело. А я, между прочим, открыл целую москальскую цивилизацию. Прямо в вертолете открыл.

5

Роман Миронович вяло махнул огромной потной лапой и дернул бесформенным носом.

– Говорите, что хотите, мне не до этого. Мне противно!

Все посмотрели на него с интересом. Таких слов никак не ожидалось никем от такого человека, как Рыбак, от такого человека, как заместитель начальника службы безопасности довольно крупной фирмы. Противно ему! Такие чувства по должности ему никак не полагаются.

– Что ты хочешь этим сказать, Роман? – спросил майор.

– А вот, – сказал Роман, доставая из внутреннего кармана пиджака конверт.

– Что это?

– А ты прочти, Сашко.

Елагина немного озадачил этот «Сашко», никогда, ничего подобного Рыбак себе не позволял. Может быть, наступает что-то вроде последних времен, и всякая чувствующая натура преображается в ожидании конца и ищет защиты хотя бы в родном языке?

Было видно, что Рыбаку трудно встать, он обессилен самим фактом обнаружения этого конверта и своей внутренней борьбой вокруг этой темы. Майор сделал к нему несколько быстрых шагов, словно опасаясь, что тот передумает.

6

– Знаешь, Коська, а мне не очень-то нравится Азия, смотрю вокруг – нелепое место, голая геология, но очень по-русски было взять все это, да и присоединить. Нам надо где-то испытывать свой дух. Нам бы на Луну! Ты знаешь, я убежден, если бы наши вожди не смутились, не пожадничали, а вознеслись-таки туда, так кто-нибудь из космонавтов, хотя бы один, но остался бы там.

– Как это?!

– Да вот так. Сказал бы – не хочу обратно! Остаюсь хозяином Луны! Не в том смысле, что там рай, а из-за размеров натуры, от потребности в испытании.

– Да, Розанов бы не остался.

– Вот, вот, понимаешь. Тому бы ложку сметаны в пасть и уткнуться носом в прокисшие домашние тряпки. Я как-то задумался, такой вид русскости, домашней, пахучей, застольной, как у Розанова, разрешил бы любой оккупационный режим.

– Это ты о чем?

– Да, ладно, это так, вбок, как пишут в пьесах. Главная моя мысль – недовольная.

– Чем?

– Взять хотя бы тебя, Константин.

Кривоплясов развел руками, мол, бери, для дела я и себя отдам.

Россия

1

– Аля, ты?

– Да, я. Чего тебе, Света?

– Почему голос не твой?

– А у тебя тон дурацкий. Простыла я.

– А я в ужасе.

– Что случилось?

– Знаешь, Аля, а он ведь улетел.

– Кто? Митя? Куда улетел? В Англию? Откуда ты знаешь?

– Секретарша сказала. Сучка!

– Она-то в чем виновата?

– Секретарша всегда виновата.

– Ладно, Свет, тебе видней.

– Ты знаешь что, я решила действовать. Пока не поздно.

– Что значит, действовать, и что значит, поздно?

– Пока он не долетел, пока я еще могу как-то повлиять на Мишу! Объяснить ему все.

– Ты ошалела, подруга?! Что ты хочешь ему объяснить, мальчишке?!

– По-другому – я его потеряю!

– Света, Свет, погоди, ты хочешь ему сообщить, что Митя не его отец?

– Не только это.

– Что еще?!

– Ты прям ревешь, Аля, ты слишком сильно простыла?

– Нет, ты ответь, ты хочешь сказать Мишке, что его отец…

– А что мне остается? Я не хочу потерять сына.

– Ты скорее потеряешь его, если втянешь его в эту, в эту…

– Втяну!

– Я тебя прошу, Света!

– Я тебя слушаю и, знаешь, что тебе скажу.

– Скажи.

– Ты не на моей стороне, Алечка.

– Я сейчас ни на чьей стороне, выясняйте свои отношения с Митей, хоть загрызите друг друга, но мальчика-то зачем пытать?!

– Ты зря не взяла его себе.

– Кого, Света, ты рехнулась?!

– Чего ты не взяла его себе, этого ненормального Митеньку?

– Ты опять за старое. Ты знаешь прекрасно, что это он меня не взял, не хотел брать, я…

– Ладно, Аля, ладно, пока, мне нужно позвонить.

– Если ты сделаешь это – прощай!

Гондвана

1

– Вот ты говоришь, тебя выгнали из издательства.

– Это наше издательство выгнали, – сказал Кривоплясов, пытаясь остановиться, правду он предпочитал говорить, стоя неподвижно на земле.

– Да, да, я помню. Вы снимали этаж у какого-то большого патриота, а он вас выгнал.

– Этот патриот, наоборот, нас терпел, а мы его обманывали, мы не платили аренду полгода, у нас казаки были в начальниках, вешали ему лапшу, мол, мы свои, развернемся, и уж тогда… а когда…

– Да плевать я хотел на это, терпеливы не только патриоты, и опять-таки не в этом дело. Я про то, что вы там издавали.

Кривоплясов опять остановился.

– Да, издавали.

– Согласись, и не обижайся, издавали вы странную литературу.

Кривоплясов продолжал стоять, сопротивляясь попыткам друга увлечь его дальше по кремнистой тропе.

– Чем же странную? Русскую.

– Ну, кого вы там издавали, ты мне называл…

– Шукшина мы издавали, Шергина, Шишкова…

– А кого-нибудь не на «ш»?

– Ты сегодня ко всем буквам будешь придираться?

– Не злись, я про другое. Я думаю ведь о многом.

– Догадываюсь.

– Я и догадываюсь о многом, скоро расскажу, обхохочешься. Так вот о моих думах-догадках, Костя. Я придумал название для всего того шершавого чтива, что ты выпускал в свет, обманывая патриотического мецената. Это племенная литература.

– Племенная? Как это? На развод?

Дир Сергеевич остановился и сильно, со злостью помотал головой.

– Не остри, тебе не идет. Племенная, значит – литература русских как племени. Шукшин – отличный мужик, талантище, но все же племенной писатель. Про Шергина с Шишковым даже тебе ничего не надо объяснять. Есть фигуры и покрупнее – Мельников-Печерский, Лесков, улавливаешь?

Кривоплясов неприязненно молчал.

– У каждого народа есть толпа таких племенных авторов. Больше всего у поляков. Все эти Жеромские, Тетмайеры, Ожешки, Реймонты, нобилиат, кстати, и у хохлов: Стельмах, Загребельный, Иван Франко, Украинка Леся, Панч, только не журнал, а Петро Панч. Они есть везде, у всякого народа. У всякого племени есть певцы, у каждого племени есть набор комплексов, страхов и упований, и они примерно одинаковы у любого племени. Вся тайна в том, почему Шекспиры и Шолоховы, к примеру, это не только племенная, но и мировая литература?! Загогулина!

– Ты мне лекцию читаешь, Митя?

– А хотя бы и. Прежде чем обижаться, старайся понять.

2

Елагин закончил читать. Автоматически сложил письмо по сгибу, попробовал засунуть в конверт, оно зацепилось краем и не пошло. Майор отдал его так в потные пальцы Рыбака.

– Ну? – спросил тот, в свою очередь пытаясь владить лист в конверт.

– Кто его тебе дал?

– Дочка. Дочка этой бабки Янины Ивановны Гирнык. Регина Станиславовна.

– Нет тут какой-нибудь… Короче, не выдумка? Не подлог какой-нибудь?

Рыбак медленно пожал плечами, словно ими и думал в этот момент.

– А на кой ей подлагать?

Елагин встал и опять сел.

– Значит, правда. Хотя, слишком как-то. – Он повернулся к Патолину. – Ты ведь тоже ездил? Как она тебе? И почему сразу не отдала, еще в твой приезд?

Игорь вытер ладони о бока своего комбинезона.

– Старуха еще была жива. Они, конечно, хотели отмыть память своего, кто он там им? Да и я тогда в этом направлении не копал. Для меня было главным – установить, чей ребенок Дир Сергеевич. От офицера советской армии Мозгалева, или все же от любовника Клавдии Владимировны, этого хохла, который вилами заколол капитана. Я выяснил, что не от него, ну, вы помните, там было несовпадение по срокам. Мы решили, что вдова нагуляла второго сына уже в Челябинске, или где там.

Патолин продолжал вытирать руки. Кастуев, все это время нехорошо облизывавшийся, тоже вступил в разговор.

– Что-то я не верю.

– Во что ты не веришь, Юрко? – спросил со смешком Роман Миронович.

Кастуев даже не посмотрел на него.

– Не верится, вот и не верю. Представьте, Западная Украина, крохотный городишко, все всех знают, есть четыре друга, к одному из них неровно дышит жена москальского офицера. Офицер идет разбираться с парубком, его закалывают вилами на пустыре за мельницей. Парубка тут же арестовывают и судят. И осуждают.

– Ну?

– Да, Александр Иваныч, не верится мне, что после этого трое друзей не зарываются в землю, не сидят ниже травы, а начинают по очереди навещать несчастную вдову и вступать с ней в активную половую связь. Было там изнасилование, или нет? Наша западенская бабушка утверждает, что ничего такого не было, что она чуть ли не сама им намекнула – заваливайте, хлопцы. Клиника какая-то.

Патолин не согласился.

– Почему клиника? На изнасилование парни не решились бы. В той обстановке. Сама! Извращенное чувство вины. Если, как утверждает западенская бабушка, Клавдия Владимировна сама добивалась этого осужденного, то мужа, значит, не любила, и себя считала виновницей всего, что произошло.

Кастуев, в свою очередь, тоже не согласился.

– Странный способ возмещения убытков.

– В жизни, хлопцы, и такое бывает, – высказался и Рыбак. Елагин повернулся к нему.